ним тут что, по-вашему, трахалась? А почему на мне одежда?
– Тебе нечего делать в постели у Джека, Эмма, – сказала миссис Оустлер. – Особенно под одеялом.
– Лесли, мне кажется, все в порядке. Джек чувствует себя отлично, – сказала Алиса.
– Твою мать, я просто счастлива это слышать! Какое, твою мать, облегчение, что ты так думаешь! – заорала Эмма.
– Эмма, не смей разговаривать с Алисой в таком тоне, – сказала Лесли.
– Джек, ты проснулся? – спросила Эмма.
– Ага, – ответил он.
– Значит, если тебе приснится кошмар, скажи мне, – сказала Эмма. – Ты знаешь, где меня найти.
– Спасибо! – крикнул ей вслед Джек.
– Эмма… – начала было миссис Оустлер.
– Лесли, оставь ее в покое, – сказала Алиса, – я вижу, что ничего не случилось.
– Джек, ты уверен, что с тобой все в порядке? – спросила Лесли.
– Еще бы, все отлично, – сказал он ей, а затем посмотрел на маму таким взглядом, словно она его единственный зритель (Джек просто притворялся, он-то знал, что это неправда). – Ничего не было, я просто спал, и мне приснился кошмар.
Услышь его сейчас мисс Вурц, она наградила бы его аплодисментами за тон и дикцию. Джек удивился – солгать маме оказалось так просто и легко; впервые ему это удалось.
Мальчик услышал, как вдоль по коридору удаляется миссис Оустлер, затем – грохот (это Эмма захлопнула дверь к себе прежде, чем Лесли успела до нее дойти). Он знал, что мама и миссис Оустлер сидят у Эммы в печенках – она злее его самого, а уж он так зол, как никогда в жизни.
Джек улыбнулся, когда мама поцеловала его на ночь. Он знал, какую его улыбку мама любит больше всего, и изобразил именно такую. Он очень устал, был жутко на всех обижен и раздосадован, но почему-то знал, что сегодня очень хорошо выспится. Миссис Машаду предстоит сразиться с Эммой Оустлер, и Джек ни секунды не сомневался, кто выйдет победителем.
На следующее утро Эмма разбудила Джека раньше, чем проснулась Лесли (Алиса по утрам никогда не вставала, в зал мальчика отвозила миссис Оустлер). Джек обычно вставал сам и сам же делал себе завтрак (тарелку хлопьев с молоком или тост и стакан апельсинового сока); когда он заканчивал, как раз спускалась мама Эммы приготовить себе кофе.
По утрам миссис Оустлер вела себя с Джеком дружелюбно, правда больше молчала. Она приглаживала мальчику волосы или трепала по загривку, делала ему сэндвич на ланч (еще ему полагались яблоко и немного печенья – Лесли прятала его от Эммы).
На этот раз Джек, проснувшись, увидел, что над ним на полных оборотах крутится вентилятор, а Эмма запихивает в его борцовскую сумку свои шорты, носки и футболку.
– Сегодня мы отправляемся в зал пораньше, конфетка моя, и я – твой новый спарринг-партнер, отныне и до второго пришествия. Однако прежде я хочу, чтобы Волкоголовый показал мне пару-другую приемов.
– Ченко?
– Ну да, Волкоголовый.
– А почему нам надо в зал пораньше?
– Потому что я – большая девочка, а большим девочкам требуется длинная разминка.
– Вот оно что.
Они на цыпочках спустились вниз, Джек заметил, что на кухонном столе уже лежит записка, наверное, Эмма написала ее еще вчера вечером («Пошла с Джеком в спортзал. Эмма» или что-нибудь в этом роде). Покинув дом, они отправились в Форест-Хилл-Виллидж и позавтракали в кафе на Спадайне. Джек съел кекс с изюмом, запив его обычным стаканом апельсинового сока и стаканом молока, а Эмма взяла только кофе (ну и хорошенько откусила от Джекова кекса). Поев, они пошли на Сент-Клер, там Джек показал Эмме грязно-коричневый дом миссис Машаду. Ему было немного не по себе – слишком уж целеустремленно Эмма шагала вперед; на ее лице пылала такая ярость, что Джек подумал, не рассказать ли ей что-нибудь хорошее про миссис Машаду, чтобы как-то разжалобить. Хуже того, ему было стыдно – ведь в целом португалка ему нравилась (он лишь позднее сообразил, что в этом и заключалась значительная часть проблемы).
– Миссис Машаду приходится регулярно менять замки в своей квартире, потому что ее бывший муж все время пытается туда проникнуть, – сообщил Джек Эмме.
– Ты сам-то видел новые замки? – спросила она.
Тут Джек подумал и понял, что на самом деле ни разу новых замков в двери не видел.
– Ты знаешь, я не помню, кажется, нет.
– Конфетка моя, ответ простой – на самом деле никакие замки она, скорее всего, не меняет.
Похоже, попытка разжалобить не удалась, подумал Джек.
Они так рано попали в зал, что опередили Крунга; двое довольно опытных кикбоксеров мутузили друг друга, а Ченко сидел на свернутых матах и пил кофе.
– Джеки, малыш! – сказал он, затем заметил Эмму. – Не иначе, привел свою подружку?
– Я его новый спарринг, – объявила Эмма. – А для подружки Джек еще мал.
Ченко встал, поклонился Эмме и пожал ей руку. Ему недавно перевалило за шестьдесят, появился легкий жирок, однако из-под него проступали совершенно железные рельефные мускулы. Он прыгал как на пружинках – неплохо для мужчины весом восемьдесят с лишним килограммов и ростом метр семьдесят восемь.
– Знакомьтесь, это Эмма, – сказал Джек.
Эмма с таким видом разглядывала волка на лысом черепе Ченко, словно это был пушистый котенок (Джек ей все уши про татуировку прожужжал).
– Эмма, да в тебе целых метр восемьдесят.
– Метр восемьдесят два, и я все еще расту! – гордо сказала она.
Эмма с Джеком помогли Ченко раскатать маты и отправились переодеваться. Борцовских тапочек у Эммы не было, только носки.
– Я поищу для тебя что-нибудь, – сказал Ченко. – В этих носках будешь скользить.
– Я не очень-то скользливая, скажем так, – ответила она.
– Сколько она весит, не знаешь? – шепотом спросил Ченко у Джека, пока искал Эмме
