ни Ченко, ни Борис с Павлом ничего не поняли. От них ведь не укрылся повышенный интерес женщин из группы кикбоксинга к борцовским спаррингам между Джеком и миссис Машаду. Эмма, вернувшись с озера Гурон, снова стала ночной няней Джека. И уж конечно, и Ченко, и Борис, и Павел много раз видели, как Джек покидает тренировочный зал в компании миссис Машаду на пару-другую часов, либо ранним утром, либо сразу после полудня.
– Мальчик растет, а нынче август! Ему нужно дышать свежим воздухом! – объясняла миссис Машаду.
Они отправлялись в ее квартиру (на Сент-Клер-авеню, недалеко от зала, пешком можно дойти) – по сути дела, комнату, с минимумом мебели, на третьем этаже грязного темно-коричневого дома. Из ее окон, если постараться, можно было увидеть овраг, тянущийся позади парка имени сэра Уинстона Черчилля и резервуаров на Сент-Клер, а также двор самого дома с выцветшей травой и заброшенной тарзанкой. Казалось, все дети, жившие в этом доме, давно выросли и уехали и уже больше никогда не вернутся, а новых никто и не думает здесь производить на свет.
Воздух в квартире миссис Машаду был не свежее, чем в спортзале на Батхерст-стрит, а еще Джека очень удивило отсутствие фотографий семьи хозяйки. Ну, положим, то, что нет фотографий ее мужа, – это даже естественно, говорят, он ее бил и периодически возвращается снова. Но почему всего две фотографии детей, на одной один сын, на другой – другой? Обоим столько, сколько Джеку, а ведь миссис Машаду говорила, что между ними четыре года разницы, а теперь они уже «давно взрослые». Правда, она не сказала Джеку, сколько им лет сейчас – словно бы сами эти числа несчастливые, а может, ей было больно признаться себе, что они уже больше не дети.
Квартира с одной спальней, без гостиной, один-единственный комод, кровати нет, просто матрас на полу, кухня, совмещенная со столовой, ни одного шкафа для посуды. Да и посуды самой тоже не наблюдалось. Джек сделал вывод, что если миссис Машаду вообще ест, то ходит в кафе или бары. Как она кормила свою семью, когда та у нее была, он и вовсе вообразить себе не мог – в доме ни обеденного стола, ни стульев, только одинокая табуретка у кухонного стола, на котором ничего не лежит.
Казалось, миссис Машаду лишь недавно въехала в эту квартиру, а не растила здесь своих детей. В любом случае Джек и она приходили туда лишь заняться сексом и быстренько принять душ. Джек не спросил, где спали ее дети, не спросил, почему она зовет себя «миссис» Машаду (вроде развелась и мужа терпеть не может), почему на табличке у двери написано просто «М. Машаду», словно бы слово «миссис» заменяет ей имя.
Визиты в эту квартиру в итоге сказались на внешнем виде Джека сильнее, чем занятия борьбой. Он все время ходил усталый, Ченко недоумевал, как это мальчик потерял два килограмма (Алиса просто предложила Джеку пить больше молока), плюс мистер Пенис отчего-то перестал плакать (еще бы он не перестал, Джек трахался едва не каждый день).
Джеку снился кошмар за кошмаром, вдобавок он очень близко принял к сердцу мамины слова, что он «большой уже», чтобы спать с ней в одной постели. Он знал, что в постель к маме и миссис Оустлер ему залезать не следует; маму же прийти к нему удавалось уговорить редко, и приходила она ненадолго. Джек знал – скоро появится Лесли и уведет ее.
«Семейные обеды», как с нескрываемым презрением называла это Эмма, превращались в сплошное мучение. Алиса не умела готовить, миссис Оустлер не любила есть, а Эмма снова набрала вес, сброшенный в Калифорнии.
– Нет, а что ты ожидала после озера Гурон? – спросила Эмма маму. – Кто-нибудь из твоих знакомых похудел, каждый день поедая жареное мясо?
Поэтому обедали они так – или заказывали доставку на дом, или шли в какое-нибудь тайское заведение. Эмма говорила:
– Обед – это или тайцы, или пиццы.
– Ради бога, Эмма, – восклицала миссис Оустлер, – кто мешает тебе заказать салат?
За одним таким гастрономическим мероприятием (пицца с салатом, для разнообразия) Лесли и Алиса решили обсудить, как все-таки доставить Джека в новую школу в Мэне. Оказалось, вообще добраться туда – дело непростое. Для начала нужно лететь самолетом в Бостон, оттуда – самолетом поменьше в Портленд, а уже там брать напрокат машину, но Алиса не умеет водить. Миссис Оустлер водить умела, но в Мэн ехать не желала.
– Если бы этот Реддинг стоял на побережье, я бы еще подумала, – сказала Лесли.
Однако морем в Реддинге – так называлась Джекова школа для мальчиков, а заодно и город, где она находилась, – не пахло; юго-западная часть Мэна не выходит к океану. Джек вскоре узнает, что между этими двумя Мэнами – приморским и континентальным – большая разница.
– Господи, о чем вы, у меня же права есть, я могу его отвезти! – сказала Эмма.
Однако ей было только семнадцать, и в Портленде машину бы ей не дали, а ехать на маминой машине из Торонто – даже Эмма согласилась, что это слишком далеко.
Не прикасаясь к салату, она изучала карту автодорог штата Мэн.
– Так, вот он, Реддинг, – на юге от него Велчвиль, на севере Рамфорд, на западе Бетель, на востоке – Ливермор-Фолс. Мама родная, да это же самая распроклятая дыра на свете!
– Давай наймем Пиви, он довезет Джека, – предложила миссис Оустлер.
– Пиви – гражданин Канады, но родился на Ямайке, – напомнила Алиса.
Наверное, решил Джек, американцы не любят, когда канадцы – бывшие иностранцы пытаются попасть в Штаты.
– Меня могут отвезти Борис или Павел, они же таксисты, – сказал Джек.
А еще они борцы, думал он, с ними ему будет хорошо. Правда, у Бориса с Павлом еще не было канадского гражданства, они лишь недавно подали документы для получения статуса беженцев.
Ченко не умел водить, а Крунг, мало того что водил как сумасшедший, выглядел устрашающе. Плюс он таец, а с окончания Вьетнамской войны прошло совсем немного времени, и Алиса с
