эти усилия по толкованию ее речей не могли его не рассмешить. Он взглянул на брата: Годо слегка хмурился, что при его трех шрамах придавало лицу свирепый вид, и думал не о чудной старухиной речи, а о том, как им дальше быть.
– Это все, что ей поручено? – Улав конунг взглянул на отроков, сопровождавших Семьяну.
– Истинно, господин! – несмело подтвердили те, кланяясь.
– Вы можете отвезти ее в какое-нибудь надежное место? Едва ли ей стоит возвращаться в Ратиславль, вы ведь все равно не поспеете туда раньше нас. И если будет случай поговорить с теми людьми, я сам и объявлю им свое решение.
– Нездилова весь тут за лесочком, – возчик показал плетью.
– Везите-ка ее туда, а с Заболотом я сам… как это? – В задумчивости Улав забыл некоторые слова. – Переведаюсь. Ступай отдыхай, мати, – обратился он к старухе. – Мы освободим твоих детей, если боги будут к нам добры.
Отроки бережно усадили бормочущую старуху в сани и повезли мимо строя, куда-то к ведомой им тропе на Нездилову весь. Кожан и Белка поехали проводить их, а заодно выспросить, могут ли отроки сообщить что-нибудь толковое о силах, засевших в Ратиславле.
Некоторое время они ехали молча, потом Свенельд откашлялся.
– А они не так уж и худо придумали, – заметил он. – Насчет жертвы. Ты, Улав, достаточно знатный и мудрый человек, чтобы справиться с этим делом. Так мы вернее сможем рассчитывать на победу и спасение тех бабкиных внуков.
– Думаю, справлюсь, – Улав задумчиво кивнул. – Ты знаешь, я родом из Уппсалы, я видел, как на ветвях ее священных дубов висели разом десятки людей и коней, их приносил богам мой дед, Бьёрн конунг. Я бывал при этом, еще пока был жив мой отец.
Свен невольно содрогнулся: жадны же боги Свеаланда!
– Но пока неясно, как все пойдет… – продолжал Улав. – Если у нас будет случай к переговорам, как я сказал, мы должны показать его живым…
– Нельзя и товар взять, и куны себе оставить, – намекнул Годо. – Милость Одина для нас сейчас всего важнее.
– Но мы можем пообещать этот дар для Одина, если он даст нам победу.
– О́дин не из тех, кто охотно льстится на обещания. Боюсь, что такую сделку он сочтет не слишком-то надежной. Но это твой пленник, Улав, тебе решать.
Глава 7
Ярдар поднялся в глухой зимней темноте, разбудил Жданку, велел зажечь огонь и растопить печь. Они ночевали в княжеской избе Ратиславля, откуда выгнали всех уцелевших хозяев. И то было тесно: отроки ложились прямо среди мешков со шкурками, свертков тканины, шкур, бочонков и прочей добычи, взятой ниже по Угре. Спал Ярдар плохо: не оставляло чувство тревоги, и снилось, будто какой-то тощий волк, растопырив лапы, идет ко дну сквозь прозрачную воду, темную внизу и подсвеченную багряно-розовым наверху, но почему-то даже не пытается барахтаться, выплывать, а только жмурится и скалится. И что этот волк – он сам, Ярдар, хоть и видит его со стороны. Но нарастающее удушье, безнадежность и ужас неизбежной гибели он ощущал в собственной груди; несколько раз просыпался, засыпал и видел опять тот же сон.
Ничего хорошего, особенно если наутро предстоит большое сражение.
Еще пока он одевался, заскрипела зверь и вошел Заволод, оковский воевода. За месяц тот так привык к походной жизни, будто всю жизнь так жил, уверенно управлялся с воями. Судя по морозному духу и снегу на плечах кожуха, Заволод уже побывал на забороле и обошел дозоры.
– Что, старуха не вернулась? – спросил у него Ярдар.
– Нет, – тот мотнул головой, отирая снег с бороды. – Видать, околела где-то по дороге.
– Я тебе говорил, надо кого поживее послать.
– Кто поживее, те нам самим нужны.
– Ну а дряхлую бабку послали, так и останемся без воеводы.
– Да пошел он к синему! Заскучал ты без него, что ли?
Заволод и Хастен успели пообщаться не так долго, но поссорились не раз. Каждый из них был честолюбив и непокладист, и при всякой встрече они сразу ощетинивались друг на друга, как два злых ежа.
– Он мне зять, – угрюмо напомнил Ярдар.
Он не скучал по Хастену, однако со дня той неудачной битвы чувствовал стыд и неловкость, как будто в полон попала часть его самого. Любви к Хастену в нем не было никогда, но они знали друг друга, сколько себя помнили, вместе были наследниками старых тархановских вождей, хранителями их памяти.
– А ты – мне! – Заволод усмехнулся. – Без родни не останешься, не круши себя.
– Но смоляне на носу, а у нас одним воеводой меньше!
– Безлет вместо него пойдет, он у вас мужик толковый. А твой зять сам виноват. Нет бы поглядеть, что в лесу, а потом бежать. Сам и попал, как кур в ощип.
– Но кто же мог знать? Стрелы были костяные, видели каких-то мальцов…
– А оказался Улав смолянский! – Заволод махнул рукой.
Они уже двадцать раз обсуждали тот несчастный день. Ярдар подумывал в глубине души, что Заволод, обвиняя Хастена, пытается снять вину с себя: Хастен-то вел часть ратников с Оки, но и сам Заволод был при обозе, мог бы его остановить. Однако сам ушел с санями, вот и молодец. С того дня стало ясно: Улав смолянский уже знает о них, собрал свою рать и явился, значит, кончаются легкие победы над испуганными весняками. Чтобы пройти дальше, придется выдержать брань великую. Вернувшись в Ратиславль, Заволод велел всем рассеянным по округе дружинам, в основном конным, собираться к войску и готовиться выступить заедино.
– А может, бабка и не виновата, – продолжал Заволод. – Может, смоляне Хастена уже того, – он нарисовал в воздухе петлю вокруг своей шеи, – подвесили на дубу кряковитом за шеюшку его белую. Вот и менять некого.
– Да ну тебя! – Ярдар содрогнулся.
Хоть он и не любил своего зятя, воображать того повешенным было почти так же мало приятно, как себя самого.
– А мы бы могли тогда и сами… – намекнул Заволод. – Своих богов без подношения не оставить.
– Нет! – угрюмо отрезал Ярдар. – Мы же не знаем. Может, Улав его сам привезет и обмен предложит. А если узнает, что менять не на кого, повесит его у нас на глазах, и мы будем виноваты.
– Уж я мне на глаза что попало вешать не дам!
– Азар где? – спросил Ярдар, оставляя прежнюю беседу.
– К лошадям пошел. Хочет затемно выйти.
Про дружину люторичей с Дона, которых давно ожидали, и про другие хазарские дружины, обещанные Азаром, Ярдар не стал спрашивать. Если бы они подошли вчера вечером или ночью,
