– Надеюсь, она приедет и взглянет на все иначе, – сказал Эльмо во время поездки.
Мне нечего было ему ответить. За всем безобразием их поступков Эльмо и Винфильд были вполне милыми, толковыми людьми, все понимающими и добросердечными. И я никак не могла понять или представить себе, в силу каких реальных причин эти двое вели подобный образ жизни.
На вечеринку набилось множество обычного для таких сборищ народа – продюсеры кинопрограмм, торговцы наркотиками, хипповые банкиры, исполнители песен в стиле рока, один или два ребенка богатых, путешествующих по всему свету туристов. Были здесь в огромном количестве музыканты, играющие на народных инструментах, особенно популярных в южных штатах США. Кроме того, присутствовали и несколько более молодых исполнительных директоров с Беверли-хилз. Эти молодые люди очень нервничали, пытаясь выяснить для себя, как далеко им можно зайти, чтобы потом спокойно вернуться назад. Я приготовила мексиканские тако – особо пожаренные котлеты из черепашьего мяса. А Эльмо и Винфильд сделали очень крепкий чилийский соус. Они так спорили по поводу его ингредиентов, что человек посторонний мог бы подумать, будто речь идет о банкете в пятизвездном ресторане. Винфильд привел всех своих трех девиц. А Эльмо, мне кажется, умудрился завершить акт любви с одной из них еще до окончания вечера. Хотя я особо настаивала, что, если уж он пригласил меня на роль хозяйки, от подобных контактов ему придется воздержаться, по крайней мере пока он не доставит меня домой. Эти двое приятелей дружбу понимали как-то странно – ни тот, ни другой не доверяли ни одной женщине, пока она с ними обоими не переспит.
На вечеринке выкурили очень много марихуаны, вдоволь нанюхались кокаина, сожрали огромное количество чилийского перца. Весь вечер гремела громкая музыка на народных инструментах. С Эльмо и Винфильдом я чувствовала себя абсолютно легко. Но кроме них самих ни одна душа на этой вечеринке не вызвала у меня ни малейшей симпатии. Да еще мне понравился один гитарист – совершенно ангельского вида юноша. Он полвечера простоял возле меня и все никак не мог придумать, что бы такое мне сказать. С каким бы вопросом я к нему не обращалась, он в ответ называл меня «мадам».
– Я жил во Флориде, – сообщил он с диким акцентом, – а потом уехал с оркестром. Здесь, в Лос-Анджелесе, так здорово, просто с ума можно сойти, правда, мадам?
Так или иначе, но дом Эльмо, пожалуй, выглядел именно таким, каким должны быть дома в Аппалачах. Правда, кухня была вся из красного дерева и очень дорогая. А все машины, припаркованные под нею, были по марке не ниже «мерседеса» или «ферари». Большую часть вечера я провела на кухне. Пахло там просто замечательно: запах красного дерева смешивался с запахом красного чилийского перца. Время от времени ко мне заглядывал Эльмо, и с каждым заходом он становился все пьянее. И каждый раз он непременно меня обнимал.
– Вот говно, – сказал он в один из таких визитов на кухню. – Эти суки-девки из Техаса все превратились в стадо долбаных ведьм. Сейчас одна из них, прямо там во дворе, задает такого жару старине Винфильду! Я сам видел. Куда же еще ниже может скатиться цивилизация?
Потом Эльмо настоял, чтобы гитарист-ангелочек сыграл на гитаре для всех гостей. Я вышла из кухни, чтобы его послушать, и увидела Оуэна. И снова он был с Рейвен Декстер. На ней было какое-то шерстяное пальто, но не потому, что было холодно, а потому, что шерстяные пальто носила Лулу Дикки. Рейвен приперла к стене одного из пришедших к Эльмо молодых исполнительных директоров и изо всех сил пыталась протолкнуть ему свой сценарий. Оуэн стоял один в сторонке от всех, и глядел в окно, сделанное из зеркального стекла. Меня он пока не видел, и о том, что я здесь, не знал. И потому я могла его спокойно изучить. Мне сейчас представилась очень редкая возможность разобраться, что же такого я в нем увидела с самого начала. Но воспользоваться этой возможностью я не сумела. Я вдруг испугалась, что он меня увидит, и поспешила поскорее уйти на кухню. А там я села и начала сама себя презирать за трусость. Ну и что, так и буду я теперь до скончания своих дней скрываться на кухне на всех вечеринках, куда ему заблагорассудится прийти?
Пока я пряталась, на кухню через заднюю дверь вошел Гохаген. Несмотря на то, что пьян он был сверх всякой меры, Гохаген сразу же сообразил, что я делаю на кухне.
– Сидите тут и прячетесь от старины Оуэна, – изрек он. – Жаль, что нету у нас нигде места, где бы можно было поговорить. Но, черт побери, посмотрите-ка на меня! Меня только что всего обсосала одна женщина, которую я даже и не знал. А у меня здесь своих целых три! Поехали прокатимся, пока еще чего-нибудь не случилось.
– Вы слишком пьяны, – сказала я. – Я боюсь с вами ехать.
Гохагену было, наверное, года сорок два, а выглядел он так, словно прожил не одну, а три жизни. Да и сейчас, прямо в этот самый момент, у него был такой вид, будто он одновременно проживает две жизни или даже три. Возможно, так оно и было.
– Хотите, чтобы мы из него выбили всю дурь? Он у нас обоссытся! – спросил Гохаген, чуть поморгав на мое замечание о том, что он слишком пьян, чтобы вести машину. – Мы с Эльмо за него возьмемся. Вы только скажите. Я знаю, что мы здорово выпили, но мы люди очень настойчивые.
Мне совсем не хотелось, чтобы они отлупили Оуэна. Но мне в равной мере не хотелось, чтобы он увидел меня. Мне действительно этого не хотелось. Единственное впечатление, которое я вынесла, спокойно разглядев Оуэна, сводилось к тому, что у него очень эгоистичный рот. Но это я знала и раньше. Пока я пряталась на кухне, я нашла там какой-то роман, написанный Эльмо, и почти наполовину его прочла. К моему удивлению, роман оказался просто хорошим. Когда в Голливуде какой-нибудь сценарист говорит вам, что пишет романы, вас это впечатляет ничуть не больше, чем, скажем, сообщение, что такая-то женщина, к примеру, моя мать, играет в бридж. Никому никогда и в голову не приходит, что подобные романы могут оказаться вполне достойными. Однако этот роман, написанный Эльмо, мне показался по-настоящему прекрасным.
Мое желание спрятаться себя оправдало. Оуэн с Рейвен ушли, ушли и молодые исполнительные директора, хипповые банкиры и торговцы наркотиками. Остались одни музыканты. Тогда я наконец выбралась из своего укрытия и стала слушать молодого гитариста. Гохаген о чем-то горячо беседовал со своей беременной подружкой. Две другие его девицы молча сидели рядышком, как статуи.
Вошел Эльмо и сел возле меня. Я спросила у него, нельзя ли взять у него на время его книжку. Называлась она «Крепкая компания».
– Можете ее взять насовсем, – сказал он. – Это дерьмо! Можете взять даже и то, что у меня от нее осталось, если сможете придумать, что с ней делать. У меня в гараже сложено две тысячи триста экземпляров этой книги.
