Потом он услышал еще что-то неясное… или нет, не услышал… просто понял, что Кенет каким-то непонятным ему образом получил ответ.
На сей раз Кенет не стал убирать руку с могучего ствола. Наоборот, он прижал ее еще крепче, и дерево как бы раздалось навстречу его руке… пропустило ее в себя… сомкнулось вокруг его руки… нет, не сомкнулось, оно ведь и не разделялось надвое… а может быть, рука Кенета на какой-то краткий миг стала частью дерева?
А потом Кенет преспокойно вынул руку из ствола, отступил на шаг и поклонился дереву в пояс. Юкенна мог бы поклясться, что листва прошелестела что-то в ответ… а может, все-таки примерещилось? Ведь ни ветерка, как нарочно!
Да что там листва! Подумаешь зашелестела. Всего-то и дел. Стоит ли обращать внимание, шуршат какие-то там листики или не шуршат, когда у тебя на глазах только что сотворилось самое настоящее чудо!
Ладонь Кенета крепко сжимала совершенно готовую рукоять меча. Вот и гадай – то ли она давно уже выросла в недрах ствола и только поджидала, когда мимохожий волшебник вытащит ее наружу, то ли дерево вырастило ее по просьбе Кенета сию же минуту? Как бы то ни было, нельзя сказать, чтобы у дерева был недовольный вид. Впрочем, и Кенет сияет, как свеженаточенный клинок.
– Вот теперь можно и с Кэссином прощаться, – объявил довольный Кенет. – Посох у него будет отменный. В самый раз для него.
– Посох? Это?! – Юкенна обалдело указал на рукоять меча. Кенет кивнул.
– Но почему такой? – возопил Юкенна. – Почему, в конце концов, не просто посох безо всяких выкрутасов?
– Это шутка такая, – ухмыльнулся Кенет – на сей раз всем лицом. – Маги тоже имеют право пошутить. Да ты не беспокойся, он поймет.
Пора прощаться наступила весьма скоро. Едва только Кенет отвел бывших учеников бывшего Гобэя в Лихие Горы да попросил предводителей горных кланов присмотреть за ними попристальней, как сразу же заторопился домой. Однако убедиться в том, что Кэссин шутку понял, Юкенне не довелось: Кенет вручил Кэссину свой подарок в наглухо закрытой шкатулке.
– И не пробуй даже открывать, – предупредил его Кенет. – Когда ты станешь магом, она откроется сама. А до тех пор ничего не получится.
Конечно же, Кэссин незамедлительно попытался открыть шкатулку – разумеется, безрезультатно. Очень уж ему хотелось знать, что спрятано в таинственной шкатулке. Кэссин строил самые разнообразные догадки, но к истине так и не приблизился. Даже если бы он услышал, о чем переговаривались Кенет с Юкенной перед тем, как отправиться в Сад Мостов, он и то бы вряд ли сумел догадаться.
– Полагаешь, он поймет твою шутку, когда откроет шкатулку? – негромко поинтересовался Юкенна.
– Поймет, – уверенно ответил Кенет. – Сначала поймет, потом откроет.
– Раз уж я этого не увижу, – язвительно заметил Юкенна, – может, ты мне все же объяснишь, что ты всем этим хочешь сказать.
– Да изволь, – пожал плечами Кенет. – Помнишь, чем заканчивается воинский канон?
– «Ибо прежде руки рукоятью владеет меч», – процитировал наизусть Юкенна. – Из «Поучения о природе верности». Ну так и что? Самая что ни на есть расхожая премудрость.
– Для нас с тобой – да, – не согласился Кенет. – Мы-то ведь воины. А он – нет. И поучения этого он ни разу не читал и целиком не слышал.
– Ну и что? – не уступал Юкенна. – Если тебе так уж охота объяснить ему то, чего он еще не знает о верности, ты мог бы просто дать ему почитать воинский канон.
– Если бы он собирался стать воином, – покачал головой Кенет, – я бы так и сделал. Но он собирается стать магом. Мудрость веков, вычитанная из книги, ему не поможет. Он должен понять это сам.
Ничего этого, понятное дело, Кэссин не слышал. Да и не до разговоров ему было. Навстречу ему из домика старичка лекаря выбежал малыш Намаэн, подпрыгнул, с размаху ринулся ему на шею, обхватил ручонками и повис, энергично молотя воздух пятками. А следом за Намаэном поспешал и сам Вайоку. Так что не получилось у Кэссина душераздирающе-скорбного расставания со вновь обретенными друзьями – в лучшем случае торопливое прощание с быстрыми короткими поклонами вперемежку с приятельскими тычками и поспешными обещаниями писать длинные письма и наезжать в гости, буде свободная минутка выдастся. Встреча совершенно заслонила собой разлуку. Кэссин был слишком занят Намаэном и старым лекарем, чтобы предаваться горю или терзаться любопытством. Шкатулочку он засунул куда-то наверх, на привесную полку, а потом и вовсе почти позабыл о ней. И только вечером, когда Намаэн наконец-то угомонился и заснул, а старый Вайоку пожелал услышать всю историю их с Кенетом приключений и злоключений, Кэссин вспомнил и осознал, что Кенет простился с ним и возвратился домой, оставив прощальный подарок. Перед сном Кэссин еще раз попытался открыть шкатулку – все так же безуспешно.
Шкатулка упорно не желала открываться, но Кэссин столь же упорно пробовал ее отпереть всякий раз, когда ему случалось соскучиться о Кенете. А скучал он нечасто. Времени у него не было скучать, а уж тем более тосковать. Гвоздь и Покойник его не забывали, да и сам он частенько захаживал к ним в гости. С Кастетом и Бантиком он встречался еженедельно, а у Бантика так даже и на свадьбе погулял. Повидался он несколько раз и с королем Югитой, причем не только в том достопамятном погребке, где король оделял наградами посла Юкенну и всех его соратников, но и в большом королевском зале. Кэссин имел на то полное право. Попробовал бы кто не пропустить во дворец пусть даже самого распоследнего оборванца, если сам король соизволил оделить его таким титулом! «Друг короля» – неплохо звучит? Правда, к какому вельможному рангу его приравнять – а значит, и как с ним следует общаться, с этим самым другом, – совершенно непонятно. Но если судить по тому неизменному благоволению, с которым король встречал Кэссина, титул королевского друга потянет на министерский пост самое малое. К тому же дарован сей титул не просто так, а за особые заслуги. Король в своем указе все разъяснил: оный юноша Кэссин, ученик того мага, с которым самым тесным образом сотрудничал покойный Главный министр Тагино, павший от руки коварного убийцы, сделал все, что мог, дабы спасти особу его величества от последствий наигнуснейшего заговора.
Указ Кэссина порядком позабавил: это же надо – нагородить целую гору несусветной лжи, ни единым словом не погрешив против правды! Все именно так и произошло – однако указ создавал впечатление, что Тагино пал в бою, защищая короля. Текст указа достойно венчал собой высокое здание недомолвок и полуправд, фундаментом коего послужили похороны Тагино. Кэссин уже понимал, что указ, как и оказанные Тагино королевские почести, вынужденно представлял собой причудливую смесь обнаженных подлинных чувств и точного хладнокровного расчета. Узрев Тагино в гробу, покрытого родовым знаменем, кто усомнится в смерти последнего из Хадаэ? И уж если Югита может себе позволить похоронить последнего претендента на трон с королевскими почестями как равного себе, значит, власть его настолько прочна и крепка, что лучше и не пытаться ее оспаривать. Власть Югиты демонстрировала свою несокрушимую мощь, словно боец, подрагивающий напоказ толпе своими огромными страшенными мышцами – легко, обаятельно, словно бы и без малейшего напряжения. А и тяжелая же у королей работа! Каждое свое душевное движение изволь обращать ко благу и процветанию державы… не диво, что короли сходят с ума чаще, чем простые смертные, такая ноша не всякому по плечу. А то, что Югита, судя по всему, снес бы и вдвое большую, дела не меняет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
