И тут невольно хочется забежать на год вперёд и привести текст одного письма, точнее даже поздравительной открытки, полученной Марковой к октябрьским праздникам:
«Дорогая Вера Николаевна! Всю эту осень я сильно хворал и только теперь могу откликнуться на Ваше милое сентябрьское письмо. У меня был злейший грипп, от которого да уберегут Вас японские боги.
Только теперь прочитал „Пионовый фонарь“. Читал его с увлечением, не мог оторваться. Аркадий Стругацкий действительно мастер: от его русизмов роман не пахнет ни Рязанью, ни Костромой, а остаётся насквозь японским. Ваша школа. <…>
Корней Чуковский».
Такая похвала дорогого стоила.
А в октябре 1963-го — ещё одно примечательное событие: его попросят написать для журнала «В мире книг» рецензию на «Лезвие бритвы» Ефремова. За свою жизнь АН написал сотни рецензий — и как редактор, и (позднее) как старший товарищ молодых или просто менее опытных авторов. Но тут был случай особый, ответственный. Конечно, он ездил к Ивану Антоновичу, советовался и в итоге нашел нужную форму.
А у БНа тоже приятное событие: с октября он договаривается о работе на полставки (начальство очень неохотно на это шло), а к тому же в середине ноября ему с Адой, наконец, дают номер в гостинице-общежитии в Пулкове, и больше не надо «таскаться дважды в сутки в чёртову даль».
БН комментирует сегодня:
«Мы тогда жили у мамы и каждый день, естественно, мотались в ГАО и обратно. Довольно утомительно. А номер в гостинице ни в какую не разрешал наш местный Модест Матвеевич Камноедов (зампохоз Илья Матвеевич Гашков). Он почему-то нас (меня?) невзлюбил и отказывался подписывать мои заявления-просьбы о гостинице. Он говорил: чего там, у них же в городе две комнаты — проживут. Его убеждали, что одна комната — 6-метровая с окном в стену, не комната, а кладовка, — так он СПЕЦИАЛЬНО поехал в наше домоуправление выяснить правду, и ему сказали, что комнатка микроскопическая, жить в ней практически невозможно — преувеличили, конечно, но зато он смягчился».
Сразу хочется добавить, что не только Модест Матвеевич, а очень многие персонажи «Понедельника» имели своих прототипов. Например, Федор Симеонович списан с Ивана Антоновича Ефремова, а Янус Полуэктович сильно смахивал на тогдашнего директора Пулковской обсерватории Александра Александровича Михайлова. Правда, Кристобаль Хозевич — это почти чистая выдумка, а вот профессор Выбегалло являл собою гибрид академика Лысенко и одного известного писателя, имени которого БН просил не упоминать.
16 ноября у Ариадны Громовой АН встречается в очередной раз с Рафой Нудельманом. Записывает в дневнике:
«Отличный парень. Умница каких мало. Люблю его».
Рафаил — переводчик с польского и английского, критик и литературовед, приехавший в Москву ещё в 1960-м, отметил АБС безошибочно и сразу с первых книжек — как очень талантливых, очень раскрепощенных, очень витальных авторов, пышущих новизной и свободой. И Аркадия выделил при первой же встрече — по чисто человеческой, даже портретной яркости, не только литературной. С Борисом познакомился позже, тот — сразу ясно, — умный и тонкий, но интраверт, шёл только на серьёзные разговоры. Аркадий, наоборот — экстраверт, распахнутый настежь в любой компании, с готовой улыбкой в углах губ, но вызвать его на серьёзный разговор было нелегко, он предпочитал отшучиваться, а всё главное хранил в себе.
Глядя из дня сегодняшнего, Нудельман утверждает буквально следующее:
«Аркадий с Борисом были просто самые лучшие. Сказать по секрету, они в советской фантастике были единственные, о ком можно говорить всерьёз. Само направление существовало лишь постольку, поскольку были Стругацкие; если б их не было, фантастика — при всех своих тогдашних амбициях и свободолюбии — превратилась бы во второсортную литературу, из которой можно было выуживать некие теоретические схемы, но не произведения».
Тем временем «ТББ» лежит одновременно в двух толстых журналах — «Москве» и «Знамени». И там и там редакторам нравится, но все боятся. Чего? Трудно сказать. Ну, не привыкли наши солидные журналы печатать фантастику!
АН обрабатывает черновик БНа — «Суету вокруг дивана», первую часть «Понедельника» и очень рвётся в Ленинград, но всякие домашние неурядицы не пускают его. Уехать доводится только 20 ноября, а примерно через неделю он собирается в Одессу по приглашению на встречу киноработников.
К сожалению, сегодня трудно установить точно, ездил ли он туда, никаких записей не осталось. Скорее нет, чем да, так как в июле 1965-го он будет писать брату из Одессы, восхищаясь этим городом, как впервые туда приехавший. А может быть, просто Одесса зимой, сырая, ветреная, промозглая, и Одесса летом — это два разных города?
Зато известно доподлинно (из дневника), что 26 декабря АН вернулся домой из Ленинграда, где они полностью доделали «Суету вокруг дивана» и тогда же написали три рассказа: «К вопросу о циклотации», «Первые люди на первом плоту» и «Бедные злые люди».
Едва ли у АБС было время интересоваться ещё и политикой в те дни, и всё же…
22 ноября убили Джона Кеннеди. Это была одна из самых загадочных смертей двадцатого века, ну и, конечно, она знаменовала собой очередной шаг к углублению пропасти между СССР и Западом. А значит, и очередное «похолодание» внутри страны.
Январь 1964-го они проводят порознь, в томительном ожидании 29-го — дня предполагаемого принятия в СП.
АН переводит «Тоталоскоп» Абэ Кобо, вроде для «знаньевского» альманаха НФ, но тут же в дневнике впервые упоминает и готовящуюся в «МГ» «Библиотеку мировой фантастики и приключений. XX век». Да, называться она будет по-другому, но это те самые красно-белые двадцать пять томов, задуманные Белой Клюевой.
18 января звонила АНу Ариадна Громова и восхищалась «Суетой…», чуть раньше с не меньшим восторгом звонил составитель «Фантастики-64» в «МГ» Гера Смирнов и умолял никуда больше повесть не отдавать. Так положительные эмоции, переполнявшие эту книгу, начали выплескиваться в мир ещё задолго до публикации.
Первую половину февраля АН в Ленинграде (вернулся 15-го). Строго по плану начаты «Хищные вещи века» («ХВВ»).
24 февраля в ЦДЛ проходит творческое обсуждение фантастики и приключений за 1963 год. Докладывал Ляпунов, председательствовал Тушкан. «Очень грустно», — отмечает АН в дневнике и тем же числом пишет о конфликте с Днепровым. Так бывает всегда: ухудшается общая обстановка, и кому-то не хватает порядочности, а у кого-то не выдерживают нервы. Действительно грустно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
