подошла и села рядом с нами.
– Можно мне попробовать? Мой дедушка любил жинжу.
Сади поморщилась:
– Фу, ты все испортила. – Она отдала бутылку Селене. – Подлинный герой. – Она мрачно улыбнулась, и ее лицо покраснело. – Подлинный герой – это Кева. Он пожертвовал всем… даже любовью.
Отец назвал его «магом, который носит все маски». А когда упомянул впервые, назвал также своей «заменой». Что это значит? Заменой в качестве избранного Лат? Почему вообще Отец был отлучен от Лат? Разве Потомки не одной с ней крови?
И внезапно я перестала что-либо понимать, как будто землетрясение снесло все мои аккуратно сложенные убеждения. Все выглядело бессмысленным, и все же… я лишь могла проглотить горечь и гнев на почитателей святых за то, что они сделали с моим племенем, с моей семьей и детьми. Слишком поздно возвращаться назад. Но что ждало меня впереди?
– Кева любил меня, – продолжила пьяные речи Сади. – И я по-прежнему его люблю. Вот почему я осталась здесь, к нему поближе. Вот почему не вернулась домой.
Что?! Они с магом были любовниками?
Селена глотнула жинжи и поставила бутылку на пол.
– Я помню Кеву. Он хорошо со мной обращался. Гораздо лучше, чем Михей. – Она тяжело и нетерпеливо вздохнула. – Я просто хочу домой.
– Я тоже, – сказала Сади.
Она потянулась и зевнула. Бедняжка всю ночь и весь день охраняла тот мост.
Я взяла бутылку с жинжей и тоже сделала порядочный глоток. Кисловато-горькая жидкость обожгла горло. Но вкус был неплох.
– И я, – сказала я.
23. Сира
И вот началось. Не сказав ни мне, ни Озару – никому, кроме тех, кто участвовал, Пашанг приказал Текишу атаковать храм святого Джамшида, что вынудило тех, кто там укрывался, запустить красный фейерверк отчаяния – крик о помощи, который, казалось, никто не слышал.
На этом все и закончилось. Текиш и его всадники возвратились к утру, улюлюкая, радуясь своей победе. Защитники храма либо погибли, либо сдались, либо разбежались.
Знатных пленников Текиш привел в тронный зал. Во главе стоял Хизр Хаз в заляпанном кровью плаще.
– Где Мансур? – спросил он. – Я хотел бы видеть моего старого друга.
Пашанг, сидевший на помосте перед золотой оттоманкой, усмехнулся:
– Где бы он ни был, я уверен, что он лежит в постели, восстанавливается после нанесенного вами удара в спину.
Хизр Хаз оглядел зал, заполненный йотридами, охраной Мансура и некоторым количеством визирей, выбравших сторону Мансура, – хотя их было гораздо меньше, чем вчера. Я надела оранжевый тюрбан и повязку на глаз, но старалась держаться за спиной Эше, опасаясь, что Хизр Хаз заметит меня.
– Если я наношу удар, то никогда не бью в спину, – произнес седовласый шейх. – Не желаешь проверить, Пашанг? Только ты и я, и пара клинков. Ты узнаешь, почему меня называют хазом.
Пашанг подпер сцепленными руками подбородок.
– Заставлять кричать старика – никакого веселья. А вот крики твоего сына и дочери будут слаще, чем спелые сливы.
– Мне известно, что Мансура здесь нет, и некому удержать тебя на цепи. Но позволь тебя предостеречь – даже не думай грабить и насиловать. Кярс вернется, и он будет гнать тебя через всю Бескрайнюю пустошь за кражу хоть одного камня из этого благословенного города.
– Где же Кярс? – Пашанг встал и подошел к Хизру Хазу. – Где Мансур? Где наши повелители? – Он глубоко вздохнул и сжал плечо шейха Хизра. – Да, ты прав. Собака без хозяина становится дикой, даже бешеной. Так что лучше помоги найти моего хозяина, пока не стало слишком поздно.
Шейх Хизр покачал головой:
– Я не знаю, где Мансур.
Пашанг вернулся на помост.
– Это очень скверно – для всех.
Едва тронный зал опустел, я поспешила переговорить с Пашангом:
– Ты схватил Зедру?
Он покачал головой:
– Разумеется, нет. Это было бы слишком просто. – Он вздохнул, тяжело и прерывисто. – Сира, на совете племени я принял решение, и оно тебе не понравится. Мы намерены забрать свою добычу и уйти.
– Ты имеешь в виду… разграбить этот город? Но это мой дом!
– Твой дом – Пустошь. Без Мансура мне не удержаться здесь, когда вернется Кярс. А мои разведчики обнаружили его войско всего в трех днях пути, даже в двух, если идти и ночью. – Он подергал бороду. – Чтобы удержать власть, недостаточно одного страха – тут мне нужен Селук, и я потерял своего. Уверен, ты заметила, что нас меньше поддерживают, а когда придет весть о возвращении Кярса, эти залы очень быстро опустеют.
Да, возможно, он прав. Но, насколько я знаю, у победителя своя правда. Если Кярс прибудет через два дня, как я докажу свою невиновность без поимки и признания Зедры?
– Ты меня разочаровал. – Мне хотелось плюнуть Пашангу под ноги, но мама всегда говорила, что это невежливо. – Ты стал таким смирным? Трусливым? Вялым? – Я расширила запас оскорбительных слов, чтобы выразить, как он меня огорчает. – Скажи, что ты шутишь. После всего, что мы сделали, просто взять и.
– Аланья ненавидит меня сильнее, чем кого-либо, может, разве что кроме тебя. Мансур, скорее всего, мертв, и Кярс проследит, чтобы мы присоединились к нему. У нас нет ни одной из тех скорострельных аркебуз, которые Философы делали для гулямов, – говорят, Кярс уходил более чем с пятью тысячами аркебуз, а это значит, что каждый четвертый в его войске вооружен тем, чему мы просто не можем противостоять в открытом бою. Я всегда знал, что, если окажусь на проигравшей стороне, могу изменить Мансуру и бросить его голову к ногам Кярса – этого было бы достаточно, чтобы спасти нас. Но этой карты у меня больше нет, и я не поведу свое племя на погибель.
Я засмеялась.
– Так иди, грабь, что хочешь, и убирайся. А я сяду на этот трон, – указала я на золотую оттоманку, – и буду ждать своего мужа.
Он угрюмо усмехнулся:
– Я помню… помню, как ты ждала, когда твой отец вернется с охоты. Ты сидела на его кровати, согревала ее. Вдыхала запах его одежды. И даже пила мерзкий соленый чай, который он так любил, хотя ты ненавидела тот чай также сильно, как и я.
Мне хотелось его ударить.
– Это все, что тебе осталось? Воспоминания? Дом – не место, которое строишь в воспоминаниях, это место, где ты хранишь свои надежды. Для меня дом – Песчаный дворец, а не какая-то стылая равнина за сотни миль отсюда.
– А ты знаешь, на что надеялись йотриды? Почему мы шли сюда за Мансуром? Почему вообще подчинились
