одно прекрасное июльское утро щеголеватый репортер ливерпульской газеты явился в Дворцовую гостиницу Ливерпуля и спросил швейцара, проснулся ли мистер Мюрри Вест и может ли он его видеть.
Получив утвердительный ответ, репортер вошел в маленькую гостиную первого этажа, где застал Мюрри за утренним чаем с пачкой телеграмм и писем на столике подле него. Одно письмо, адресованное на имя лорда Вудриджа, он проворно сунул в карман смокинга и затем предложил гостю садиться.
— Як вам от местной газеты, относительно крушения «Джерси-Сити». Я был бы вам чрезвычайно обязан, если бы вы согласились сообщить нам некоторые подробности.
— Но, вероятно, вы больше знаете об участи этого парохода, чем я! — отвечал Вест. — Не лучше ли нам с вами поменяться ролями и начать мне интервьюировать вас? Вам, вероятно, известно, кто потопил нас и много ли пассажиров спаслось. Все это еще и сейчас мне неизвестно!
— Ваш пароход был потоплен наскочившим на него в тумане угольным транспортом; его шлюпки спасли девяносто два пассажира да шестьдесят женщин спаслись на пароходной шлюпке. К рассвету все были приняты на транспорт, который сам не знал, в состоянии ли он будет держаться на воде, так как при столкновении тоже пострадал. В общей сложности было спасено до двухсот человек из семисот пассажиров парохода. Из двадцати девиц из нью-йоркского казино спаслась только одна. А также пожилая родственница мисс Голдинг, оказавшаяся в одной из шлюпок.
— А сам мистер Голдинг-старший, который, судя по газетам, находился в то время в Лондоне, находится и теперь еще там?
— Не могу вам сказать. Говорили, что он до того был сражен горем, что в течение нескольких недель не выходил из своего отеля!
— Не известно ли вам, остался ли жив викарий церкви на Соквилльской улице?
— О, да! В его церковь теперь пробраться нельзя, целые толпы народа ломятся в нее!
— Вот что значит реклама, трижды благословенная реклама! Ну а капитан Росс, тоже, наверное, погиб?
— Да, он погиб вместе со своим судном!
— Это все та же вечная история незаметных героев, о которых никто не говорит и которых никто не превозносит. Кстати, известно вам, что мисс Голдинг и я обязаны своим спасением Мартинике? Ведь мы вместе с венесуэльским крейсером «Кюрасо», преследовавшим нас, врезались в облака пепла, извергаемого вулканом. Люди валились, как мухи. Всего за час умерло десять человек, в том числе и один из самых редких и благороднейших людей, мистер Фентон, старший офицер парохода. Я находился в будке рулевого и был защищен от палящих газов, которыми был насыщен воздух. Этому обстоятельству я и обязан жизнью. Когда я пришел в себя спустя несколько часов, то увидел себя на американском военном судне. Да, грандиозная и поразительная была картина, когда наш пароход несся на всех парах без рулевого и капитана, без механиков и кочегаров, несся, пока не угасли его огни и не опустели котлы, пока не осталось на нем ни одного человека, который был бы в состоянии шевельнуть рукой или ногой. Это был своего рода новый «Летучий голландец», на котором грудами лежали безжизненные тела и которых машина сама несла вперед, туда, где их ждало спасение, на которое уже никто из них не надеялся.
— Да, мы все считали вас мертвыми!
— И прошу вас, продолжайте считать! Прошу вас нигде не упоминать моего имени и не упоминать вовсе о мисс Голдинг!
— Но о ней необходимо сказать хоть что-нибудь!
— Если уж это так необходимо, то скажите, что она здорова и очень рада, что находится наконец в Англии!
— Но говорят, что она должна сочетаться браком с лордом Истреем в самом скором времени?..
— Я не считаю себя вправе вмешиваться в личные дела посторонней молодой девушки!
— Но я могу, например, рассказать, каким образом она была спасена?
— О, конечно! Она находилась в капитанской каюте, окна которой я сам лично закрыл и запер на засов. Она не знала, что происходило наверху, а когда узнала, то опасность уже миновала. Командир американского судна наткнулся на пароход, на котором, по-видимому, не было ни одной живой души, только мертвые тела, кроме одной девушки, силившейся управлять этим судном. Действительно, смелости и решимости мисс Голдинг можно подивиться! Ей выпало на долю испытать то, что немногим женщинам приходится испытывать.
— Но позвольте узнать, что вы теперь предполагаете делать? — полюбопытствовал репортер.
При этом вопросе лицо Мюрри нахмурилось.
— Я предполагаю позавтракать в час дня и затем с послеобеденным поездом ехать в Лондон. А теперь позвольте мне пожелать вам приятного утра! Относительно экземпляра газеты, который предоставляется мне любезной редакцией, не беспокойтесь! Всего хорошего!
Репортер поспешил забрать свою книжечку и карандаши и, с нервной суетливостью откланявшись, удалился. А там, внизу, он признался швейцару, что этот господин буквально насквозь пронизывает своим взглядом и вселяет страх.
Когда молодой репортер удалился, Мюрри Вест снова принялся за то письмо, которое он читал, когда входил незваный посетитель. По правде говоря, он теперь только впервые вполне осознал то новое положение, какое должен был занять в Англии, после того как Альберт Бэнтам приезжал в Америку, чтобы известить его о перемене, происшедшей в его жизни со смертью герцога Вудриджа, его дяди, последовавшей семь месяцев тому назад в древнем аббатстве в Суффольке. Насколько это обстоятельство должно было упрочить его материальное положение в данное время и восстановить его право на высокое положение, Мюрри был, пожалуй, благодарен судьбе, но вместе с тем сознавал, что ему недостает некоторых свойств, необходимых пэру Англии. Демократический дух Америки глубоко проник в него, научив его не считаться с теми преимуществами, которыми так гордится английская аристократия.
Сложив и заперев в бюро все свои письма и бумаги, Мюрри поспешно оделся, чтобы ехать к Джесси и сказать ей последнее «прости». Тяжело, невыносимо тяжело было ему решиться на эту разлуку с девушкой, которую он полюбил всеми силами своей страстной и сильной души, но девушка эта была помолвленной невестой лорда Истрея и даже в том случае, если бы его вовсе не существовало, он, Мюрри, не решился бы просить
