ее стать его женой до тех пор, пока не будет иметь права сказать ей: «Джесси, Лионель, брат ваш, умер так и так, и вот та рука, которая убила его». А этого признания он, быть может, никогда не вправе будет сделать ей. Он связал себя словом с человеком, которого, насколько ему было известно, уже не было в живых, — ни в одной телеграмме не упоминалось о Хуберте Лэдло, ни в одном списке судовых пассажиров, за которыми он так внимательно следил.
Итак, решение Мюрри было бесповоротно, но что ему это стоило, того не в силах передать язык. Никогда еще Джесси не была так прекрасна, так детски мила, так привлекательна, как в этот день. Сверх того, она была еще особенно оживлена, а в глазах ее светился совершенно невиданный им луч не то надежды, не то предвкушения новой жизни, к которой она готовилась теперь. «Что бы ни готовило будущее, — думала она, — все же оно будет совершенно иным, чем была до этого времени ее девичья жизнь и ее детство». Она чувствовала, что приобрела любовь недюжинного человека, и полагала, что это обстоятельство не может остаться без последствий. Не сегодня завтра ее молчаливый друг решится прервать свое молчание, тогда она даст волю своему сердцу.
Конечно, она ничего не знала о нем, кроме того, что в течение десяти лет он вел бродячую жизнь авантюриста в Америке. Но она ожидала, что он откроет ей все свое прошлое — и хорошее, и дурное — и тогда предоставит ей решить, может ли она его любить. Да, Джесси верила, что она может полюбить всем своим сердцем и душой, но она отдаст ему свою любовь не раньше, чем он скажет ей все. И она была уверена, что это будет сегодня или никогда!
Она встретила его сияющая от радости и протянула ему обе руки. С минуту тонкие пальчики ее лежали в его руке, затем она указала ему на большой букет белых роз и сказала:
— Ах, Мюрри, как я люблю эти розы! Мне, право, кажется, что я не могу жить без них. Как мило было с вашей стороны подумать об этом!
— Ах, пустяки, — прервал он ее несколько резко, — цветы созданы для женских сердец. Но не в этом дело, Джесси, мне надо поговорить с вами откровенно и серьезно. Есть ли у вас время, которое вы можете уделить для разговора со мной?..
— Есть ли у меня время?! Вы шутите, Мюрри! Что мне делать, как не говорить с вами? Знаете, у меня сегодня перебывали чуть не все портнихи Ливерпуля! Ведь я же должна буду ехать в Букингемский дворец… Знаете, Мюрри, вы были так добры ко мне, что, право, я готова плакать, когда вспоминаю обо всем, что вы сделали для меня!
— Мне самому придется заплакать, если вы еще хоть раз упомянете об этом, Джесси! Ну-с, так вы поедете в Букингемский дворец, конечно, как жена одного из пэров Англии? Вы сразу займете самое видное положение. Но будем говорить о чем-нибудь другом… Когда вы ожидаете сюда вашего батюшку?
Слезы выступили на глаза Джесси, когда Мюрри заговорил о лорде Истрее и ее замужестве. Но последний его вопрос дал ей возможность оправиться, избавив от унижения ее женского достоинства, так как была минута, когда она готова была броситься к его ногам и воскликнуть: «Мюрри, я люблю тебя! Возьми меня и делай со мной, что хочешь!» Не глядя на него, она ответила спокойно, что, судя по полученной ею телеграмме, отец выедет со следующим пароходом — значит, он будет здесь, в Ливерпуле, в среду, через неделю. Но в голосе ее слышались подавленные слезы и побледневшие губы заметно дрожали.
— Вы, конечно, будете ожидать вашего батюшку в Лондоне, Джесси?! Мне кажется, это будет всего разумнее. На телеграмму, посланную мною лорду Истрею в Монктон, еще нет ответа. Думаю, он в Лондоне! Впрочем, мы через несколько часов узнаем все. Что вы смотрите на меня так, Джесси? Я советую вам ехать в Лондон к вашим друзьям — так будет приличнее и лучше для вас. Там у вас, конечно, будет много хлопот, но, главным образом, испытайте себя еще раз хорошенько, обдумайте, дает ли вам счастье тот шаг, который вы решились сделать. Спросите себя, может ли высокое положение, которое вы, благодаря этому браку, займете в обществе, дать вам то полное душевное удовлетворение, какого вы вправе требовать от жизни? Истинное ли сердечное влечение руководит вашим выбором? Обдумайте и взвесьте все это хорошенько! Я не хочу ни советовать вам, ни руководить вашим решением, а только желаю, чтобы вы действовали по свободному выбору своего сердца, чтобы ни дружба, ни признательность не влияли на вас в этом отношении. Знайте только одно, Джесси, что сердце мое всегда с вами, и если бы случилась какая беда или несчастье, если бы вам почему-либо понадобилась моя помощь, телеграфируйте мне в мой отель, и я в ту же секунду поспешу к вам. Ну, кажется, я все сказал. Храни вас Бог, дорогая малютка, храни вас Бог!
Он встал, сознавая, что его решимость готова изменить ему, что одно лишнее слово или едва заметная дрожь в голосе могли разрушить все это с таким трудом воздвигнутое здание самоотречения.
Джесси, со своей стороны, понимала, что он уходит от нее. Он, этот испытанный, самоотверженный друг, этот отважный человек, лучше которого она не знала в своей жизни. Да, он уходит от нее в загадочную неизвестность, и это мучило ее, но ее женская гордость не дозволяла ей произнести то слово, которое могло бы удержать его. Она хотела крикнуть это слово и не могла. Нервная судорога сдавила ей горло.
— Мюрри, храни вас Бог! — проговорила она с усилием.
— Вы знаете, куда послать за мной?
— Да, да, знаю, Мюрри!
— Я не забуду никогда этого дня! — прошептал он.
— Я тоже, я буду всегда помнить его… Да еще как помнить!
— Прощайте, мой маленький друг… Прощайте!
— Уж если так должно быть, Мюрри, так прощайте!
Она видела, как его стройная фигура мелькнула в дверях, и из груди ее вырвался слабый крик,
