– Меч! – прошептал я.
– Какой меч? – схитрил Пендрагон.
– Пальцы отрублю!
Нет, можно было бы хлопнуть эту фигуру и из бластера, но тогда бы поднялся шум. А шум ни к чему.
– С осьминогом меч! – прошипел я.
Пендрагон сунул мне меч.
– Скажи ему что-нибудь. – Я ткнул Пендрагона рукояткой. – Может, отвяжется…
– Я рад, – сказал Пендрагон. – Я рад, сэнсэй Ямомото, что в сердцах моих сторонников кипит могучая созидательная энергия! В сей поздний час я решил проверить посты. Посмотреть, бдят ли мои верные… На замке, короче, граница или нет.
Ямомото молчал.
– Я, как твой сёгун и дайме, повелеваю тебе отойти с пути моего паланкина… То есть с моего пути. Разве ты не видишь, что я в раздумьях о судьбе государства?!
Пендрагон попытался придать своему голосу строгости, но не получилось. А может, это он специально не придал. Потому что этот дурацкий самурай выволок меч.
Вдобавок к мечу Ямомото прорычал что-то на старояпонском. Интересно, он его на самом деле знает или просто удачный имитатор?
– Послушай, Мотояма, давай разойдемся без пыли, а? – предложил я.
– А-а-а-р! – Ямомото занервничал.
Самурайская холодность сменилась непреходящей свирепостью. Скучная верхневолжская морда исказилась яростной гримасой, что придало морде этого самурая оживленное выражение. Вывести соперника из психического равновесия – почти что одержать победу. Буси-до, параграф 343.
– Тебе, Мотояма, надо обязательно покончить с собой, – сказал я. – Если ты не покончишь с собой, с тобой покончу я, а это гораздо менее почетно. Вот и Пендрагон подтвердит. Правда?
– Ну, я не знаю…
– Пальцы, пальцы, Пендрагон!
– Ну, конечно!
Тут этот японский дурачок кинулся на меня со своей ковырялкой.
– Ай! – Пендрагон вознамерился отступить во тьму, но я сделал соответствующее движение глазами, и деспот благоразумно передумал.
Самурай Ямомото взмахнул оружием, я отбил удар и поразил его в ответ своим мечом, ножнами по спине. Сказывались уроки Кобракавы. Я действовал быстро и уверенно, а Ямомото оказался дрянным фехтовальщиком. Из тех типов, которые основное время в тренировке уделяют не работе с оружием, а расшиванию рыбьими позвонками национальных самурайских костюмов и просматриванию фильмов Акиро Куросавы.
– Мотояма, – сказал я, – сдайся, пока не поздно…
Но амбиции взяли свое. Поклонник Куросавы с самурайскими замашками кинулся на меня во второй раз.
И я решил немного поразмяться. Без меча, так сказать. Присел, подхватил Ямомоту и уронил его на мать сыру землю. Это было больно, Ямомото наверняка ушибся. Во всяком случае, встал он не сразу.
– Так! – восторженно, но как-то нейтрально крикнул Пендрагон. – Прибей задолбанца!
Убей василиска, подумал я. И убивать не стал.
Надо отдать Ямомото немножечко должного. Он все-таки поднялся. И снова задрал свою катану…
Выносливость – достоинство ослов. Почему ослы среди нас? Почему они не улетели на Луну с Нилом Армстронгом? [30] Именно этими вопросами задавался я, глядя на поднимающегося Ямомото.
– И восстали дураки из пепла атомной войны, и пошли они по земле и по водам, и было их тьма… – вздохнул я и вытащил из ножен меч.
Говорят, что старые мастера, из тех, кого держали на цепях в подземельях Толедо, умели делать такие вещи.
И этим мечам давали имена, как людям.
На изготовление такого оружия уходили даже не годы, десятилетия, иногда столетия. Оружие переходило от отца к сыну, и каждый день лезвие погружалось в горн, а каждый вечер его поливали кровью ягненка. Но когда такой меч был готов, его уже не надо было точить.
Говорят, что человек, разрубленный таким мечом, продолжал какое-то время жить, не умирал, поскольку кровь продолжала бежать по тонко рассеченным венам, нервные импульсы будоражили мышцы. И если такого человека не беспокоить, то иногда он оставался жить, поскольку рассечение было настолько тонким, что ткани срастались.
И если смотреть на лезвие ночью, то сквозь миллиметры алмазной стали были видны кратеры на Луне и Венера, по своему скучному обыкновению сияющая над горизонтом.
Генрих Нассау, один из оруженосцев Карла Великого, поссорился с братом и в ярости отсек ему голову своим мечом. И, ужаснувшись дел своих, он закрепил голову своего брата медной струбциной и крикнул белошвеек, и те пришили голову золотой нитью, и через две недели голова вполне приросла обратно. Брат лишь оглох и стал видеть все в красном цвете.
Потом секрет прозрачных мечей был утерян, да и кузнецы стали бояться их делать, поскольку таким мечом было очень трудно управлять. Если меч падал на землю, то остановить его было нельзя, он уходил вглубь, как в зыбучие пески. И коснуться лезвия такого меча было смертельно опасно, поскольку боль не чувствовалась, а прозрачный булат рассекал плоть незаметно.
Меч, который я держал в руках, был дальним родственником легендарному оружию толедских кузнецов. Не знаю, правда, кто его сделал.
– Мотояма, – я воззвал к затуманенному яростью рассудку псевдояпонца. – Сдайся в плен. Будешь моим слугой…
– И-и-я-я! – завопил Ямомото.
При этом он в очередной раз бессовестно попытался проткнуть меня своей саблей, лишив тем самым ручьи и долы горного Перу моего грядущего присутствия. Мне надоела эта нелепая битва, я пропустил Ямомото, Ямомото врезался в стену барака, одурело развернулся в мою сторону, меч с кашалотом расслоил воздух, я срезал ножик Ямомото по самую рукоятку.
– Так я и думал, – сказал я. – Из рессоры выточил, тоже мне, самурай.
Ямамото непонимающе глядел на обломки своего оружия.
– Отруби ему уши! – кровожадно попросил Пендрагон. – Пусть глазами слушает!
Но сегодня я был чужд излишнему насилию, уши отрубать не стал.
– Скажи мне, Мотояма, как тебя зовут на самом деле? – спросил я.
– Отвали, – совсем не по-самурайски сказал Ямомото.
– Как знаешь.
И я отвалил Ямомото хорошего пинка в подбородок. Неугомонный джап отключился, и я закатил его в канаву. После чего мы продолжили свой путь к мосту и дошли быстро.
Коровин и Кипчак маячили у подъемного колеса, совершенно не скрываясь. Охраны видно не было – то ли ее не было вообще, то ли Кипчак разобрался с ней с помощью своей разящей пращи.
При нашем появлении фигуры напряглись.
– Свои, – негромко крикнул я.
– Свои давно башмаки доедают, – отозвался Коровин.
– Это кто?!! – Пендрагон остановился с резкостью.
– Это Коровин, – ответил я. – Я же тебе уже говорил. Разве ты с ним не знаком?
– Как?!! – Мне показалось, что Пендрагон испугался.
Испугался гораздо сильней, чем при разборках со своим другом-оборотнем. И даже сильнее, чем при виде меня. Какой пугливый деспот, однако. Что он вообще так пугается-то…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
