до единого мужчины, женщины и дети в Гриндилле пришли послушать, как Стейнунн будет петь свою балладу.
Не то чтобы я была удивлена.
Услышать, как поет дочь Браги, было не просто развлечением, а привилегией, которую мало кому доведется испытать в своей жизни. Не только истории, которые скальды рассказывали своими песнями, передавались из поколения в поколение, но и сам опыт присутствия при исполнении песни непосредственно из уст скальда. Ведь человек не просто слышал, он видел.
Именно этого я и боялась, потому что видеть туннели, ведущие в Фьяллтиндр, было тяжело. Но смотреть на пережитую битву было гораздо хуже.
― Ты не обязана этого делать, если не хочешь, ― сказал Бьорн, стоя слева от меня. ― Я не буду тебя винить.
― Я буду винить себя. ― Я расправила плечи. ― Я прожила это, а значит, смогу справиться.
Я должна была. Нужно было увидеть то, что видели все остальные, что вызвало этот вновь обретенный страх передо мной. Нужно было увидеть то, что видел Бьорн.
Толпа зашевелилась, расступаясь, чтобы Снорри и Илва могли проводить Стейнунн на помост.
Скальд несла простой барабан, на ней было платье из малиновой шерсти, отороченное мехом, а на голове ― головной убор в виде ворона с полуночно черными перьями, ниспадающими по плечам и спине. Глаза ворона были сделаны из полированного стекла, когти и клюв ― из серебра, и я готова была поклясться, что эта проклятая тварь пристально смотрела на меня, когда скальд повернулась лицом к толпе.
Снорри и Илва сели на стулья, поставленные в задней части помоста, а Стейнунн без всяких предисловий начала бить в барабан, который держала в руках.
По толпе пронесся глубокий, хриплый напев. Мое сердце тут же забилось в ритме, предвкушение и трепет заполнили грудь в равных долях, потому что я чувствовала ее силу. Волшебство ее голоса возвращало меня в тот момент, когда мы неслись по склону горы к Гриндиллу, и в наших сердцах пылала месть.
А потом Стейнунн начала петь.
Мое дыхание стало прерывистым, казалось, что воздух не попадает в легкие. Ведь я не просто слышала историю.
Я видела ее. Я чувствовала ее. Я заново проживала ее.
Не своими глазами, а глазами тех, кто был со мной, ― точка зрения переходила от человека к человеку, вызывая странное чувство общего знания. Как будто… как будто я видела события так же, как боги.
Я наблюдала за собой ― рот плотно сжат, янтарные глаза горят страхом, походка скованная и болезненная. Все вокруг меня ахнули, когда люди в толпе почувствовали отголосок той боли, какой был для меня каждый шаг, и я вздрогнула.
Но это было ничто по сравнению с той мучительной болью, которая пронзила меня, когда зрение сфокусировалось на лице Бодил.
Я не могла этого сделать.
Не могла смотреть, как она снова умирает.
Рука Бьорна сомкнулась на моей, сжимая ее. Он был рядом, когда мое мужество пошатнулось.
Рожденная в огне, напомнила я себе, глядя, как он рубит дерево. Ты рождена в огне, ты сможешь это сделать.
Песня Стейнунн наполнилась нашим тяжелым дыханием, когда мы несли дерево. Крики паники. Крики Снорри.
Удар тарана о ворота.
Перспектива изменилась.
Теперь мы смотрели сверху вниз, и я с ужасом поняла, что Стейнунн разговаривала с теми, кто выжил после нашей атаки. Теперь я видела произошедшее их глазами.
Чувствовала их ужас.
Мое дыхание стало слишком быстрым, когда руки, принадлежащие смотрящим, помогли поднять чан с кипящей водой. Они вылили ее на стену и с отчаянием закричали, когда она взорвалась от магии моего щита.
Отчаяние сменилось надеждой, когда к ним приблизилась высокая фигура в капюшоне, лицо скрыто, между ладонями сверкают молнии.
Момент приближался. Сердце хаотично билось в груди, ударяясь о ребра.
Я не могла этого сделать. Не могла смотреть.
Вырвав руку из хватки Бьорна, я зажала уши ладонями и зажмурил глаза. Но мне не удалось заглушить магию Стейнунн, и видение только усилилось. Всхлипывая, я смотрела, как спотыкаюсь. Смотрела, как Бодил бросает свой щит, чтобы поймать меня.
Видела, что молния, брошенная ребенком Тора, предназначалась не ей. Она предназначалась мне.
Я не думала, что мое чувство вины может стать еще сильнее, чем оно уже было, но, наблюдая, как стрела прожигает Бодил насквозь, я окончательно сломалась.
Мои колени подкосились, и только благодаря тому, что Бьорн подхватил меня, я не упала. Он прижал меня к своей груди, обхватив руками, а я смотрела на себя его глазами, пока он оттаскивал меня от Бодил. Почувствовала его панику, когда я вырвалась из его хватки, а затем его благоговение, когда я использовала свой щит, чтобы отразить молнию в стену Гриндилла.
Увидела момент, когда он встретил мой взгляд.
И не узнал женщину, которую увидел.
Я застыла, потрясенная маской холодной ярости на моем лице, глаза, горевшие алым огнем, мелькнули лишь на мгновение, прежде чем я повернулась и помчалась сквозь разрушенную стену в крепость.
Взгляд переместился к тем, в чей дом я только что вторглась, и слезы высохли на моих щеках, а ужас заполнил мой желудок, когда я наблюдала, как убиваю всех, кто пересекает мой путь, вымещая свой яростный гнев. Неважно, кто это был, скрещивали ли они со мной клинки или пытались бежать, я рубила всех без разбора. Бьорн сражался рядом со мной, убивая всех, кто пытался нанести мне удар в спину, постоянно выкрикивая мое имя. Умолял меня остановиться. Но я продолжала идти вперед.
Продолжала убивать.
Я видела финальную схватку с Гнутом глазами его людей. Вся в крови, с оскаленными зубами, я была скорее чудовищем, чем женщиной, и дрожь облегчения пробежала по мне, когда топор Бьорна отсек голову Гнута, а последняя строфа песни Стейнунн унеслась по ветру.
Высвободив пальцы из мертвой хватки, сжимавшей рубашку Бьорна, я обернулась и увидела, что толпа переминается с ноги на ногу и качает головами, пока видение рассеивается перед их мысленным взором. Илва обхватила себя руками, на ее лице застыла маска отвращения, которая не исчезла, когда она посмотрела на меня. Один лишь Снорри, казалось, оставался спокоен, он положил руку на плечо Стейнунн и воскликнул:
― Сага предсказала, что имя девы щита родится в огне! Было предсказано, что она объединит Горные земли под властью того, кто распоряжается ее судьбой. И теперь вы увидели, что значит бросить вызов воле богов!
Толпа зашевелилась, повернулась, чтобы посмотреть на меня. Не с уважением, а со страхом.
― Завтра Стейнунн покинет Гриндилл,
