Слуги помогли госпоже Дестрик надеть доспехи и шлем и препоясали ее мечом. Все плакали, как если бы обряжали покойника.
– Перестаньте! Подвижникам не к лицу слезы! – приказал Зохрак. – В бою не плачут, а сражаются. А это -бой!..
Госпожа Дестрик обняла сына и, пересилив себя, отерла глаза.
– Эх, ягненок мой, вместе со слезами уходит от нас и слабость наша. Сегодня мы еще мягкосердечны – завтра будем мужественны. Завтра я должна быть в состоянии поднять меч на него… Так я поклялась перед народом!
Зохрак с благоговением обнял и поцеловал мать.
– Через огонь придется нам пройти, – продолжала госпожа Дестрик, – чтоб народ смог найти себя, воспрянуть духом! Но мы воины родины, и должны вести себя как подвижники. А у подвижника нет никого – ни родителей, ни детей!.. Мы принадлежим народу и родине. На нас смотрит страна! Боже, поддержи нас!
Жена Спарапета хотела заглушить тревогу своего сердца, побороть человеческую слабость. Ее мучило то, что народ верил в Вардана, в его преданность родине. Это было самым страшным и мучительным.
В шлеме и панцире, с мечом на боку госпожа Дестрик имела мужественный вид.
– Возьмите меч Спарапета Мушега и легкий шлем для Старшей госпожи! – приказывала она слугам.
Она пошла к усыпальнице, где все ждали ее молча и не двигаясь с места.
Старшая госпожа спросила:
– Принесли меч?
– Принесли, Мать-госпожа!.. – отозвалась Дестрик, с любовью глядя на нее.
До сих пор у всех еще мелькала надежда, что Старшая госпожа переменит свое решение. Но она твердо стояла на своем.
Мать Спарапета стала над могилой Амазаспа Мамиконяна. Егишэ и остальные последовали ее примеру.
Старшая госпожа громко обратилась к крестьянам:
– Страна Армянская, родная земля, с тобой будет непобедима несчастная мать твоего Спарапета!.. Прими мою кровь!
– Приемлем… Да будет! – загремели со всех сторон голоса крестьян.
– И да сохранит господь страну родную! – воскликнула Старшая госпожа, осеняя их знамением креста.
Она твердым шагом направилась к замку; все последовали за нею. В большом зале все снова сели полукругом.
Госпожа Дестрик чувствовала потребность заглушить скорбь сердца рассказом о возвышенных и героических деяниях. Она приказала достать дорогие сердцу армян книги и рукописи и раздать присутствовавшим. Среди рукописей были и священное писание, и отрывки из исторических трудов Агафангела и Мовсеса Хоренаци, и книги, повествующие о родословной дома Мамиконянов.
Княгиня Шушаник взяла священное писание, подозвала Аааит и Астхик и принялась с ними читать. Иногда прерывая чтение, она беседовала с девушками о подвижничестве. Она понимала, как тяжело на душе у Анаит: ведь среди отступников был и Артак!.. Как должна была поступить Анаит?
Княгиня Шушаник заметила волнение девушки. Но в сердце этой доброй женщины теперь царили чувства воина, прежняя мягкость исчезла.
– Не надо, Анаит, не грусти! – шепнула она. – Если он и впрямь отрекся – он для тебя умер! А мертвого не ждут! Выбрось его из сердца!
Анаит опустила голову.
– Выбрось его из сердца, говорю! Артака нет. Надень черные одежды скорби, оплачь его… Холодной водой полей могилу, чтоб скорей остыло сердце!..
Но Анаит была не в силах совладать с горем: она с плачем прижалась к сестре.
– Что ж, ты хочешь огнепоклонника принять в свои объятия? Слушать наставления жрецов? Хочешь и сама отречься от родины? Хорошо же ты будешь тогда украшать рисунками рукописи, читать отца истории нашей Мовсеса Хоренаци и уподоблять супруга своего потомкам Гайка!.. Нет, Анаит, отрекись от него!..
Ярость княгини Шушаник была направлена не только против Артака, но и против отца. Как он мог пойти на отречение, предаться персам? Она не спрашивала себя: что же мог сделать человек в условиях, в каких находился Вардан? Пойти на гибель? А какая была бы от этого польза родной стране?
Как бы для того, чтобы заглушить в себе эту мысль, она с еще большей суровостью обрушила свои упреки на голову бедной Анаит.
– Преклони колена, дочь моя, молись и выбрось его из сердца навсегда!.. – приказывала девушке княгиня Шушаник. – Затем она обратилась к Астхик:-А ты благодари господа, что у тебя нет нареченного, от которого тебе пришлось бы отрекаться!.. Молитесь, готовьтесь к подвижничеству!..
Анаит и Астхик отошли в угол, начали молиться. Молча смотрел на них Егишэ. Казалось, он за тем и прибыл, чтоб вырвать из сердца Анаит весенний цветок жизни… Тяжело и непонятно было девушкам: как можно изгнать любимого из любящего сердца?!
Артаку отдала Анаит свою первую любовь. Артак был для нее олицетворением жизни – прекрасной, сладостной, ласковой жизни… Как жить без любви? Как представить себе, что возможна жизнь без любви?.. Анаит молилась, ей хотелось найти пороки у любимого, что-нибудь такое, что очернило бы его, сделало бы чужим, помогло бы возненавидеть его, и не только возненавидеть, – даже желать его гибели, его смерти!.. Ведь Артак был сейчас изменником родины! Он был таким же врагом отчизны, как персы: он шел в родную страну, чтоб разрушить храмы, красоту которых восхвалял, сжечь золотую рукопись, которую для него разрисовала Анаит, запретить читать Мовсеса Хоренаци, любить прародителя армян – Гайка, Ара Прекрасного, с которым Анаит в самых заветных мечтах сравнивала Артака. С любовью вернется к ней Артак или с безразличным и суровым взглядом отчуждения? Захочет ли он защищать ее от разнузданных персидских воинов. Кто же теперь защитник Анаит?..
Неопытной душе невыносимо тяжкой казалась задача, неумолимо поставленная жизнью. Жил некогда возвышенный, беспорочный юмоша – и вот нет его, хотя он жив и приближаемся к стране Армянской… Бьется любимое сердце, но оно мертво, его нужно похоронить, «полить могилу холодной водой», чтоб забыть навсегда… Забыть первую молодую любовь, едва вкусив ее, стать неумолимым ее врагом, вступить с ней в беспощадный бой и погубить ее своею же собственной рукой!..
«Боже, боже, помоги мне!..» -шептала с горечью и отчаянием Анаит, и слезы застилали ей глаза, мешая видеть яркие краски золотой рукописи, лежавшей у нее на коленях.
Нет, не может Анаит отречься от любимого!.. Нет в живых Артака-отступника, – он умер. Но жив тот светлый Артак, который рассказывал Анаит о чудесных и мудрых книгах библиотек Александрии, о героических деяниях предков, о своей любви и жажде подвига.
Подобными рассуждениями Анаит пыталась усыпить свою тоску. Но напрасно: суровое сознание требовало, чтобы она отреклась от отступника, стала ему врагом, была готова выйти на бой против него… Смерть предателю!
Анаит повернула голову, взглянула на Егишэ, в его глаза пророка. Они приказывали…
Анаит с горечью взглянула на золотую рукопись, вспомнила, почему решила разрисовать ее: в рукописи были запечатлены заветы Мовсеса Хоренаци, говорившего, что родина – превыше всего. Превыше всего – значит, превыше и любимого!.. Анаит обязана так поступить: она – дочь своей родины. Как может она стать женой отступника, который отрекся от своего народа?! Какое море крови должно пролиться из-за отступничества Артака! В душе Анаит возник образ безжалостного юноши, который забыл, кто он, забыл о своем народе… Он был безобразен, у него было лицо дьявола, глаза горели ядовитой злобой…
Анаит вздрогнула. Ее сестра, стоявшая на коленях рядом с ней и с болью следившая за ее мучительной душевной борьбой, взяла ее за руку. Это ласковое и умиротворяющее прикосновение родной руки смыло г Лртака чуждые, обезображивающие его черты и восстановило гот прежний, любимый облик, который раз и навсегда запечатлелся в золотой рукописи сердца Анаит. А вдруг эта весть ложна? Быть может, и не отрекался он? Быть может, принял мученический конец и весть об этом еще не дошла до них? Какой же грех совершает Анаит, оскорбляя священную память подвижника!
Сжимая холодные пальцы сестры, Асгхик думала о себе. У нее нет возлюбленного, – так оно спокойнее и легче… Но Астхик, которая видела любовь Анаит, грезила о возлюбленном, который мог у нее быть… Она подумала, что не повторит ошибки Анаит: она прежде всего узнает, подлинный ли подвижник тот юноша, которому она отдает свою любовь. Ведь мог пойти на подвижничество и Артак, однако он избрал постыдный путь отречения. А ныне всякий юноша должен избрать путь подвижничества! Астхик и сама ступила в эту ночь на этот путь, и только с подвижником разделит она любовь или смерть. Перед ее глазами вставал возвышенный образ юноши, который в эти жестокие дни не потерял мужества и, сдерживая боль сердца, ожидал, когда начнется священная война. Вот он сидит рядом со своей героической матерые и готов пойти на смерть… Астхик уже несколько дней следит за ним, она оценила сокровище его души, его наследственную доблесть; он из рода героев. По зову отца он прибыл сражаться во имя спасения отчизны. Уже несколько дней, как он дома, но не ищет ни покоя, ни наслаждений, не чванится своим княжеским титулом, не предается многословию. Он весь поглощен подготовкой к великой войне. Астхик всем сердцем тянулась к Зохраку, ей хотелось любить его, даже без всякой надежды на взаимность, даже ничего не получая в ответ на свою любовь. «Пусть он любит другую, пусть будет счастлив с другой!.. Пусть я умру, лишь бы жил он!..» – так грезила Астхик, не подозревая, что Зохрак уже проник в тайники ее сердца…
