ряду, спросил, скрестив руки:
– А сколько норвег заплатит за место на Косе?
– Мы: я и капитан «Аттилы», господин Лауритсен… мы ударили по рукам и договорились на десять…
– Десять крон?!
– Десять тысяч крон за лето.
Слова «десять тысяч» накрыли зал как безмолвный взрыв, людям потребовалось несколько секунд, чтоб осознать эту сумму, несколько минут – чтоб поверить в нее, несколько дней – чтоб переварить. Таких величин тут не знали. За такие деньги можно купить три церкви, пять акулоловных судов, сотню коров! И хотя хреппоправитель целых две недели никому не сообщал этих сведений – буквально «сидел» на них (хотя как раз спокойно ему не сиделось), он только сейчас осознал свой поступок – когда увидел лица земляков – эти в упор смотрящие молчащие глаза – и оценил произведенное впечатление – которое чаще всего выражалось почесыванием в затылке.
«Десять тысяч» – такой кусок годился для пасти этого фьорда.
Глава 6
Космический путешественник
Исторические события всегда совершаются одновременно и медленно, и быстро. Обычно у них есть никем не замечаемая предыстория, они плывут под водой до нужной даты и там выныривают, поднимая над поверхностью свою историческую голову. Ничто не возникает на пустом месте. Но если читать историю с дальнего расстояния, становится ясно, что большим событиям невозможно полностью скрыться в реке времени, и обычно людям делаются предупреждения: дважды, трижды, четырежды, но об этом всегда начисто забывают, когда доходит до самого судьбоносного мига: он всегда захватывает всех врасплох. И люди стоят, оцепенев от удивления, перед значительным событием, которое величественно ступает на берег в сапогах истории: высокое, светловолосое, солено-загорелое, красивое – и у мужчин прихватывает живот, а у женщин слабеют колени.
Арне Мандаль был таков, каким подобает быть космонавту, когда он ступает на неизвестную планету: блистателен, как киногерой, за которого женщины горой, и повадка – как у предводителя. Светловолосый, длинноногий, длиннорукий, лет тридцати. Он был родом с западного побережья Норвегии из города Вставанькер [118] – примерно из тех же весей, где воспитывался первый поселенец в Исландии, Ингольв Арнарсон, – и правил ладьей по прозванию «Марсей».
Тогда Исландия была островом Марсом.
Это было восьмого числа июля месяца, и на небе, и на море царило солнечное ликование. Пастухи с окраинных хуторов во фьорде, Гест со товарищи, перекрикивались по склонам, пока их голоса не докатились до Косы, где сейчас стояла полностью возведенная церковь – новенькая, некрашеная и немного нереальная, на целый придел больше старой. И вскоре все, кто только был способен передвигать ноги, спустились на причал и на взморье, – все, кроме хреппоправителя, торговца и пастора, занятых своим еженедельным собранием, на котором обсуждались меры действия при грозящем фьорду периоде изобилия. Целых семь недель пастушки́ не сводили глаз с устья фьорда и ждали, когда же вернется великан «Аттила», – и это ожидание гарантировало им каждодневное разочарование: паруса на горизонте всегда оказывались не чем иным, как до ужаса будничными акулоловными судами, тресколовными сундуками, пароходами, кораблями, курсирующими вдоль побережья, или теми неопределенными шхунами, которых всегда полным-полно во всех морях с тех самых пор, как человек впервые отважился выйти в море, и про которые никто не знает, откуда они и куда держат путь, и, кажется, вперед их гонит лишь одна бесцельность.
Но вот наконец в одно прекрасноштильное утро они увидели корабль, не похожий на другие, корабль, имевший значение, хотя по размерам он существенно уступал «Аттиле». Но сразу было видно, что этот корабль сулит новости: красивопарусная двухмачтовая шхуна черного цвета с двумя живописными парусами-кливерами, идущими вверх от бушприта. На переднем из них – бом-кливере – искрилось солнце, а большой парус легонько трепетал при невидимом ветре с моря и нес корабль вглубь фьорда. Пастушки́ побежали наискосок по оползням, бросив свои древние методы пастьбы высоко на склонах, оставив при них, однако, собак, быстро оттолкнули от берега лодки и успели к причалу до сказочного корабля о семи парусах. Самые первые из них стояли там среди своих земляков, с исторической послушностью выстроившихся и образовавших весьма комичный комитет по встрече: марсианам было любопытно посмотреть на космический корабль с Земли.
Сердце у Геста билось. Он без разрешения оставил стадо, бросил на произвол судьбы – но он не хотел пропускать, не мог пропустить этот момент: когда в округу приходит праздник, будничные занятия должны отступить. В глубине души он осознавал, что после этого дня фьорд уже не будет таким, как раньше. К тому же со старушками-овчушками осталась Юнона.
Корабль «Марсей» приблизился к концу Косы, ловко обогнул два буйка для крепления китовых туш и бросил якорь как раз напротив причалов, которых теперь стало два: один потемневший от старости, а другой девственно-светлый. И так судно стояло напротив них поперек фьорда, так что весь такелаж, все это роскошество парусов предстало местным, которые как завороженные впивали глазами искусную работу норвежцев и ее отражение в воде. На палубе корабля вертикально стояли бочки – открытые бочки, числом около двадцати штук. Эти бочки были не такие, как обычно: на вид заметно мельче и легче, с гнутыми досками, так что их середина была толще, чем края. А еще из их горловин что-то светилось, блеск слепил людям глаза, казалось, бочки полны солнечного света. Возле них стояли бородачи моряки, словно восточные стражи сокровищ, более того – у одного из них на голове было подобие тюрбана.
Что это? Что в этих бочках? Золото?
Каждый спрашивал самого себя, а других – никто. Народ молчал от удивления и ожидания, атмосфера вибрировала – это Господь посылает нам радость? Лишь мальчишки – Гест и несколько мальчиков с Косы помладше – отважились шагнуть на причал, остальные жались к фасаду склада или жиротопне: ничто не пугало людей больше, чем эти окаянные бочонки счастья. Торговец Кристьяун стоял, широко расставив ноги, у своей лавки, щурил глаза и усы.
Наконец парусник как бы разродился лодкой: сзади из-под него выгребла шлюпка, в которой сидели трое. Ее кильватер сплетал себе сияние из света, так что казалось – она тащит за собой целый солнечный шар. Один из этих троих выше всех возносил свою голову, щеголяя длинной шеей и прямой как струна спиной, с его лба солнечно-светлые волосы спадали, словно облака с горного кряжа. На причал он вылез первым. Гест навсегда запомнил, как Арне Мандаль, капитан «Марсея», просунул свою голову в его мирок. Это выражение лица было из другого мира, лицо – с другой планеты, этот космический путешественник проделал путь длиной во много световых лет и был слегка удивлен, но
