В такой же позе стоял напротив Первый.
Победителя в грядущем поединке не было. Кто бы не дернул за спусковой крючок прежде другого, второй ответил бы очередью в упор, попросту не могло быть иначе.
Мчались секунды, а противники так и стояли насупротив, впиваясь в лицо врага горящими глазами и не решаясь рвануть крючок, хотя вот-вот — и напряженный палец сведёт судорога.
Эти двое олицетворяли сейчас то глобальное противостояние, которое определило судьбу Двадцатого века. Добро и Зло, Россия и Запад, воплощение к о в б о й с к о г о оптимизма, когда каждый надеется выстрелить первым.
«Но если я не стану стрелять, он тут же убьет меня и выполнит зловещую миссию, завершит операцию «Most», — лихорадочно соображал Станислав Гагарин. — И если сам убью его сейчас, он успеет начинить меня свинцом, и тогда «Вечный Жид» окажется недописанным… Что делать?»
Писатель глянул убийце в лицо и увидел, как тот насмешливо ухмыльнулся.
«Смеешься, падла! — мысленно воскликнул сочинитель. — Хрен с ним, с романом… Пусть завершат его товарищи некрологом обо мне!»
Он приготовился с остервенением нажать на спусковой крючок, таким, наверно, бывает чувство, с которым люди рвут на амбразуру, но тут пространство рассекла, пронзила молния-стрела, и террорист-убийца неожиданно исчез, осталось только лёгкое свечение при этом.
Израильский автомат у з и с мягким стуком упал на пыльную поверхность.
Станислав Гагарин ощутил, как радостно заколотилось сердце, и повернулся.
Писатель знал, что за спиной увидит вождя.
— Монстр, понимаешь, оказался, — пожав плечами, проворчал товарищ Сталин.
VII
Вечером во вторник, 23 февраля 1993 года, Станислав Гагарин, штурман дальнего плаванья и правовед, кандидат в народные депутаты России и русский писатель, а также глава издательского Товарищества собственного имени, как ни в чем не бывало сидел в гостиной принадлежавшей ему довольно тесной для сочинителя, но уютной квартиры, и с нескрываемым интересом всматривался в информационные кадры сначала «Вестей», затем программы «Новости».
Среди потока сообщений он пытался уловить хотя бы нечто, напомнившее ему о кровавых событиях трагического дня, его обозвали недавно Днем защитников Отечества, исторического дня, в котором несколько часов назад происходило необычное, свидетелем чему и активным участником был он сам, избранный и назначенный для опасной, но архипочетной миссии Зодчими Мира.
Только ничего из ряда вон происходящего Станислав Гагарин в я щ и к е не обнаружил.
Ненавистные подавляющему большинству соотечественников антироссийские мерзопакостные п о п ц о в с к и е «Вести», их вела не рыбьеглазая, хотя и смазливая, но отвратительная, исторгающая гадючий яд, бывшая соратница Невзорова, предавшая его за некие серебреники-коврижки Сорокина, а Александр Шашков, оккупантские «Вести» сообщили, что на церемонии возложения венков к могиле Неизвестного солдата президента Ельцина не было, он, дескать, пребывает в крайне необходимом для его здоровья отпуске.
Офицерское же собрание выразило министру обороны Грачёву недоверие.
«Павел Сергеевич, эх, Павел Сергеевич, — вздохнул Станислав Гагарин. — А каким лихим генералом-десантником ты мне казался, когда заключал с тобой договор о творческом содружестве между «Отечеством» и ВДВ…»
Говорили о новых зенитных комплексах С-300 в Архангельской области. Потом диктор с привычным уже для антироссийских «Вестей» иностранным акцентом объявил:
— Прокоммунистические и национал-патриотические силы организовали шествие по Тверской улице. Многие несли портреты Сталина…
У музея Революции демонстранты опознали бывшего начальника московской милиции, ультра-демократа Мурашёва, организовавшего год назад зверское избиение ветеранов, мирно идущих поклониться праху Неизвестного солдата.
Разъяренные москвичи едва не растерзали сегодня экс-милиционера, его с трудом отбили омоновцы.
«Преступника потянуло на место преступления, — подумал Станислав Гагарин. — Общее место в криминалистике»
Было и интервью с Руцким, болтовню и необязательность которого писатель хорошо запомнил, когда ходил к нему в Белый Дом по поводу съемки кинофильма «Взрыв» Станислав Гагарин тогда определил, что бывшего летчика, как ракушки днище корабля, облепили л о м е х у з ы всех мастей и калибров, и герой-афганец, увы, направляется в собственной деятельности только агентами Конструкторов Зла.
«Дай Бог, чтобы я ошибся, — вздохнул сочинитель. — Может быть, Александр Владимирович найдет силы, чтобы стряхнуть с себя паразитов…»
Сообщали об очередной м у т и л о в к е кузбасских шахтеров, равно как и воркутинцев, прикормленных президентской ратью. Была информация и о донских казаках, с которыми давно уже заигрывали исполнительные власти, пытаясь разыграть эту карту в собственных интересах.
И ни слова о митинге в честь Дня Советской Армии и Флота.
В фельетонной манере рассказали о заседании народного трибунала, приговорившего Горбачева к вечному проклятию.
И уже совсем как хохму подали заявление угонщика самолета, который представился шведским властям в Стокгольме: «Я — гражданин Советского Союза».
Останкинская программа «Новости» всегда была чуть объективнее п о п ц о в с к о й. Вёл её достаточно лояльный Сергей Медведев, и началась программа первого канала с показа грандиозного шествия по Тверской улице, во главе которого шли, взяв друг друга под руки, бывшие узники Матросской Тишины.
Вера Васильевна, заглянувшая в гостиную и присевшая рядом с мужем, воскликнула:
— Ведь можно же по-человечески сообщать новости!
Сорокинские злобные сплетни она принципиально не смотрела.
Влезал в я щ и к Черномырдин, в котором писатель разочаровался, ибо уже в январе стало очевидным: премьер руководит чем угодно, только не кабинетом министров, этим коллективным га й д а р о м.
Опять угрожала шахта Варгашорская, которую давно следовало закрыть наглухо, а шахтеров-крикунов, этих заполярных штрейкбрехеров отправить в тундру пасти оленей. Толку было бы побольше, чем от м и т и н г у е в, плохо рубающих поистине золотой по цене для Отечества уголек.
Ни сами информации, ни их тональность ни малейшим образом не намекнули даже о том, что жизнь главы парламента висела сегодня на волоске, о тех силах, которые предприняли поистине н е ч е л о в е ч е с к и е усилия для того, чтобы волосок этот перерезать и ввергнуть Россию в беспредел п р а в о в о г о террора.
Кругом была тишь и гладь, да Божья благодать.
Разочарованный Станислав Гагарин, хотя писатель и полагал заранее, что об операции «Most» и тех, кто сорвал ее, так называемая общественность узнает только из его романа, сочинитель поднялся из кресла, в котором сидел перед я щ и к о м, и прошел в кабинет, чтоб записать в дневнике: 23 февраля миновало, можно заканчивать роман «Вечный Жид».
Только записать ему не удалось ни слова. Едва сочинитель раскрыл толстенную тетрадь и собрался изобразить дату, в сознание проникли слова Агасфера:
— Спуститесь к озеру, Папа Стив. Надо проститься…
Тихая грусть пришла вдруг к нашему герою. Станислав Гагарин нехотя поднялся из-за стола. Не потому, что не хотел увидеть Агасфера, в котором, казалось, обрел истинного друга, хорошо понимая при этом, что смертному дружить с богами невозможно.
Мучительным и тоскливым было осмысление того н е и з б е ж н о г о, оно стояло за призывом Агасфера, который ждал на берегу и, звал на последнюю встречу, чтобы уйти из жизни Станислава Гагарина навсегда.
«Навсегда ли?» — с надеждой подумал сочинитель, неторопливо одеваясь в прихожей.
Когда он вошел в холл и взял с книжной полки электрический фонарик, Вера Васильевна спросила:
— Далеко ли собрался?
— К Татьяне загляну, к Павловой. Надо документы некие подписать, письма для читателей составить. Заодно и прогуляюсь.
Татьяна Павлова, помощница председателя, доверенное, понимаешь, лицо, жила на улице Солнечной, в получасе ходьбы по Власихе.
— К Юсовым не зайдешь? — спросила супруга.
С недавних пор их дочь и зять с внуками тоже обретались на Солнечной.
— Не знаю, — односложно ответил писатель и повернул ключ в двери.
Ни к Тане Павловой, ни к Елене с Николаем Станислав Гагарин, разумеется, идти не собирался.
Он обогнул двенадцатый дом на улице Заозерной и спустился на лед озера.
Ночь была звездной.
Прямо перед ним сиял любимый сочинителем Орион.
Станислав Гагарин всегда искал на небе это созвездие. Он хорошо знал его альфу Бетельгейзе и бэтту Ригел — звезды первой и второй величины, симпатичный поясок Ориона, еще называли поясок Три царя, и если пройти по нему взглядом вниз, то взгляд упирался в альфу Большого Пса, самую яркую звезду Русского Неба — Сириус.
