в галстуке и с лопатой в руках они замолчали и опустили головы. Один, высокий, с густыми гуцульскими усами, на фоне которых серая щетина не так бросалась в глаза, попытался выдержать взгляд. Но надолго его не хватило, и он отвел глаза, только голову не опустил, а, наоборот, задрал вверх, делая вид, что не сдается. А Саблин продолжал смотреть и молчал. Его рука, выделяясь белизной на красном фоне, крепко сжимала черенок. Рыжий мужичонка украдкой взглянул на свои пальцы с неровными черными ногтями и сунул руки в карманы.
– Стоите? – тихо спросил Саблин.
– Сидеть пока не за что, – огрызнулся усатый.
Саблин не обратил внимания на ответ. Он снова молчал, и молчание было недобрым. Бичи переминались с ноги на ногу. Усатый незаметно сделал шаг назад.
– Да вот улететь никак не можем, – стал оправдываться рыжий.
– Я смотрю, ты второй месяц уже улетаешь. После вчерашнего болеете?
– А что лопатотерапию… – начал было усатый, но Саблин повернул к нему голову, и он замолчал.
– Я вижу, ты парень грамотный. Нужно пробить траншею для телефонного кабеля от этого столба вон к тому зданию. – И он указал на дом по другую сторону площади. – Пятерик авансом, чтобы работалось веселее, а после работы еще шесть пятерок получите.
– А инструмент? – подал голос рыжий, но усатый одернул его.
– Извините, я не совсем понял насчет окончательного расчета, это как: завтра в кассе или сразу?
– Завтра у меня связисты приходят. И если бы не время, то я своих рабочих перебросил. Сегодня начнете, сегодня закончите, и сегодня рассчитаю.
Он отдал деньги усатому и, называя Гущина по отчеству, заверил, что эти ребята не подведут. Гущин согласно кивнул, ладно, мол, и, не зная, как себя вести дальше, медленно пошел в сторону. А за спиной звучал деловитый голос Гены. Прораб объяснял, какою должна быть траншея, и обещал перед расчетом все проверить.
Когда они возвратились в ресторан и посмотрели в окно – бичей на площади не было.
– Может, удрали?
– Все, Юрочка, может быть. Посидим, увидим, нам торопиться некуда.
Чтобы посмотреть в окно, Саблину приходилось вставать и обходить стол. Через два или три таких обхода ему надоело или показалось неудобным, и он пересел ближе к Гущину. Разговор не клеился. Гена уже несколько раз подливал шампанского.
Мужики появились минут через двадцать, и было их уже пятеро. Усатый нес пожарную лопату, которую вручил ему Саблин. Бригада была тоже вооружена, даже лом достали.
– Что я тебе говорил! А ты «чужой хлеб», «не воспринимаю их». Пижон ты, Юрочка. Подход к людям нужен.
Гущин развел руками:
– Да я пока смотрел, как ты их обрабатываешь, не то чтобы смеяться, чуть сам за лопатой не побежал.
А усатый разделил бригаду на два звена, и они принялись за траншею. Сам он помогал то одной, то другой половине.
– Смотри, смотри! Учись красиво сачковать. Крутится больше всех, а спина сухая. Сразу видно, что человек прошел хорошую школу. Теперь нам, главное, не прозевать начало представления.
– А нам не нагорит? Они эдак всю площадь перекопают. Как же автобусы пойдут?
– Не успеют. Кто-нибудь помешает.
Правое звено продвинулось от столба метра на два. Гущину начинало казаться, что шутка заходит слишком далеко. Кучки выброшенной из траншеи земли все сильнее бросались в глаза.
Первыми заметили тех, кто копал возле здания. Мужчина в летной форме подошел и, видимо, что-то спросил. Не обращая на него внимания, бичи продолжали работать. Но вот рыжий поднял голову. Наверное, летчик повторил свой вопрос. Рыжий протянул ему лом и показал на яму, которая начинала принимать форму траншеи.
– Смотри, смотри, какой важный, – теребил его Саблин. – Предлагает покайлить. Осмелел, человеком себя почувствовал. Видишь, как может возвысить работа.
А с другого конца траншеи к месту недоразумения уже бежал усатый. Он почти наскочил на летчика, остановившись впритык с ним. Наверное, он кричал, потому как слишком энергично дергались его руки. Но постепенно резкость в его движениях стала пропадать.
– Молодец, летун! Работает как боксер: подкараулил момент – и по корпусу, чтобы дыхание сбить. Видишь, усы уже не петушатся. Отошел и голову опустил. Теперь нужно с длинной дистанции по глазам. Если на ханыгу жестко посмотреть, можно считать, что он в нокдауне. Видишь? – комментировал Саблин.
Усатый действительно обмяк после того, как не получилась психическая атака. Но все еще пытался сопротивляться, вскидывая голову при каждой фразе.
Из канавы наблюдали молча. Первое время они еще пытались долбить, но потом, видно, засомневались и уперлись подбородками в черенки лопат. Усатый снова принялся жестикулировать. Он поднял ладонь на уровне носа, потом, словно отмеряя высоту, то поднимал, то опускал ее. Потом еще несколько описательных жестов.
– Видишь, меня рисует. Эх, послушать бы. Однако нервный парень, вон как лопатой трясет, того гляди на летуна с ней бросится. Теперь же закапывать заставят. Ничего, как раз на пять рублей работы. Выпьем, что ли?!
– За то, чтобы нас не нашли благодарные труженики?
– Не найдут. Им сейчас выгоднее потеряться. Представитель «Аэрофлота» наверняка милицией пригрозил. Да и грех им обижаться, как-никак подлечились. Видишь, уже закапывают, а ты «чужой хлеб». Нет, ты посмотри…
Но Гущин не хотел смотреть. Он устал от Гены. Эксперимент с бичами казался ненужным и небезопасным ребячеством…
Когда спустились из ресторана, Гущин помимо воли украдкой всматривался в лица. Ему казалось, что кто-нибудь из троих бродит рядом. Не то чтобы боялся, но вдруг тот же усач или рыжий притащит за собой человека в летной форме и скажет: «Это они научили» – стыда не оберешься, а там, глядишь, и в самолет не пустят. Но стоило ему проводить Гену на посадку, и все опасения забылись. Он выследил свободное кресло, закрыл глаза и, выбрав удобное положение, снова увидел морской берег.
2
Когда Ан-2 начал выруливать на взлетную полосу, Гущин посмотрел на часы. Все складывалось не так уж плохо. Теперь он успевал добраться в Михайловку до конца рабочего дня. И даже к лучшему, что он не улетел вечером – в порту у него были и крыша, и кресло, а на руднике без вмешательства начальства мог бы остаться и без ночлега. Гущин повернулся к соседу спросить, как добраться от аэропорта до поселка, и увидел запрокинутое бледное лицо в крупных каплях пота. Неожиданно самолет бросило в яму. Полураскрытые губы мужчины сжались, щеки начали раздуваться, в углы рта просочилась слюна. Гущин отвернулся. И сразу же услышал характерный звук, а в нос шибануло сивухой. Он встал и прошел в хвост самолета, но запах продолжал досаждать.
