— Я сделала то, что обязана была сделать ради него. — Ирина гордо, по-птичьи, задрала голову и посмотрела на всех по очереди.
Маленькая злая черная птичка, с хищным клювом и глазками-пуговицами.
— Кто это? — быстро спросил Сусликов у Татьяны.
— Она ухаживала за Юрой, — машинально ответила Таня.
Дрожь у Анны прошла. Мысли, картины, страхи, которые в бешеном ритме испорченного киноаппарата крутились у нее в голове, стали тормозить, замедляться, пока не потекли еле-еле.
— Зачем? — Анна с трудом разомкнула губы. — Зачем ты это сделала? Как ты могла?
— Я любила его. Я единственный человек на свете, который любил его. — Ирину прорвало. Сейчас она все скажет, бросит правду в лицо негодяям. — Он был никому не нужен, кроме меня. А ты хотела забрать его, выгнать меня, чтобы он погиб. Ты гадкая, мелкая, похотливая сучка! Твои мерзкие дети — нет, они не его дети! Он мой ребенок! И мой муж! Я уйду вместе с ним. Он очень большой, мой мальчик. Мне не хватило порошка. Ему нужно было много дать. Он кушал, он любил кушать. А ты его не кормила! Сейчас ему хорошо, я спасла его. Ты хотела его убить, а я его спасла…
Анна не слышала конца ее речи. Анна никогда не падала в обмороки и не теряла сознания. Она и сейчас не потеряла сознания — оно ее потеряло.
Она очнулась на кровати в комнате Луизы Ивановны. Галина Ивановна держала у ее носа ватку с нашатырем.
— Пришла в себя? Вот и ладно! А ты отдохни. Таня с детьми, а милиционер эту выдру увез. Может, поешь? Водички тебе дать? Нет? А чего ты хочешь, девочка?
Она хотела умереть. Забыть! Она не могла охватить ужас всего происшедшего и не могла отстраниться от него. Упреки самой себе превращались в каменную плиту, которая придавливала ее к земле. Сознание едва пульсировало под этой плитой, и каждый толчок пульса отзывался болью. Анна попросила Галину Ивановну принести таблетки, которые оставил Костя. Искушение проглотить сразу всю пачку и прекратить мучения было очень велико. Нет, дети. Их сны не должны стать реальностью. Сколько Костя велел выпить! Одну. Анна приняла три таблетки и через несколько минут уснула.
Глава 12
Сусликов раскрыл преступление в рекордно короткие сроки. Ирина лежала на обследовании в психиатрической клинике. Приехали из Донецка Вася и Володя, двоюродная сестра Юры с мужем из Рязани. Шло следствие, брались показания, приходили друзья, звонили знакомые, готовились похороны — но все мимо сознания Анны. Рядом, но мимо. Словно она сидит в кинотеатре спиной к экрану, слышит звук и видит отблески света. Анна принимала таблетки. Утром и днем — по одной, на ночь — две. Когда закончилась коробочка, оставленная Костей, Анна позвонила в центр старшей сестре и велела взять в аптеке другое, более сильное средство и привезти ей. Это был ее первый звонок на работу. По сути, она толкала человека на должностное преступление — подобные препараты принимались под строгим контролем врача и только в стационаре. Старшая сестра, как и все в клинике, сочувствовала ее горю и подчинилась беспрекословно.
Костя говорил, что ей нужно выйти на работу. Правильно, работа бы спасла ее. Но таблетки действовали быстрее. Чтобы снова окунуться в активную жизнь, нужно было собрать силы, а для таблетки нужен только стакан воды. Таблетки оставляли небольшой участок мозга в полурабочем состоянии — Анна разговаривала, подписывала бумаги, занималась с детьми, но весь остальной мозг погрузился в приятные сумерки — ни боли, ни переживаний, ни стремлений, ни гордости, ни унижения. Она и Костю обхитрила, сказала, что пьет феназепам, он ей хорошо помогает.
Наконец разрешили забрать тело Юры. Назначили день похорон. На кладбище пришло неожиданно много людей. В центре отменили прием, остались только дежурные врачи и сестры в стационаре, а весь коллектив — доктора, лаборанты, регистраторы, экономисты, уборщицы, охранники — все пришли на похороны. Анна подумала о том, что ими движет естественное человеческое любопытство. Костя тоже так решил, но, увидев лица своих коллег и еще нескольких десятков людей, которых знал мельком, понял, что их привело на скорбное мероприятие не любопытство, а искреннее желание выразить соболезнование, поддержать в горькую минуту человека, к которому они относятся если не с пламенной любовью, то с глубоким почтением и уважением — определенно.
Шесть лет Юра был выключен из обычной жизни. Анна отсекала попытки приятелей навестить мужа — в этом не было никакого смысла, потому что Юра никого не узнавал, а демонстрировать его, чтобы пощекотать кому-то нервы, она не хотела. Но Юру, оказывается, многие помнили. Друзья детства, школьные и институтские приятели, сослуживцы из Шереметьева — никого не приглашали, они как-то организовались сами и большой группой пришли на кладбище.
Татьяна подошла к Игорю и тихо сказала:
— Очень много народу. Что делать с поминками? Мы думали, будут только близкие, приготовили дома. Но всех нереально разместить.
— Покажи мне своего мужа, — потребовал он.
Татьяна показала. “Не противник”, — решил Игорь. Он отошел в сторону и стал тихо отдавать распоряжения по мобильному телефону:
— Отдельный зал в ресторане. Поминки. Сто, нет, сто пятьдесят человек. Через час все должно быть готово.
— И автобусы, — напомнила Татьяна, — всех ведь надо отвезти.
В первые дни после смерти Юры Татьяну охватила внутренняя паника — она не могла бросить сестру и племянников, а значит, вынуждена прервать строительство собственных отношений с Игорем, в котором бетон был еще совершенно сырым, и конструкция могла рухнуть в любой момент. Но все ее опасения и интриги оказались детскими забавами рядом с настоящим горем. Игорь и Костя, да еще водитель Саша стали настоящей опорой для Анниной семьи. Без мужиков, поняла Татьяна, подобные испытания переносить было бы тяжелее. И ее вынужденная разлука с Игорем обернулась не “против”, а “за”. Он не отдалился от нее, а, напротив, стал ближе, роднее. Игорь приезжал каждый день и по несколько раз звонил. И даже если не получал просьб и поручений, всем своим видом показывал — женщины, вы видите меня? Я здоровый сильный мужик, рассчитывайте на меня, я не дам вас в обиду. Он был лучше, чем Татьяна думала о нем.
Желто-восковое лицо Юры, лежащего в гробу, похудевшее, заострившееся, было совсем не таким, как в последнее время жизни. Он стал немного похож на себя прежнего. “Почти не изменился”, — слышала Анна шепот старых друзей. А Кирюша испугался. Он схватил маму за руку и сжал изо всех своих детских силенок:
— Мама! Это не папа! Это другой дядя!
Анна наклонилась к сыну, успокоила его. Зачем было вообще тащить сюда детей? Столько народу, глазеют на нее. Она видела себя в зеркале перед уходом из дома — голова повязана черным шелковым платком, черные глаза, синие круги под ними, сухие бледные губы. Плевать, как она выглядит. Скорей бы все кончилось. Музыка жуткая, женщины плачут — детей ее пугают. Она нащупала в кармане таблетку. Надо найти время, улизнуть куда-нибудь, выпить. Воды нет, проглотит без воды. Слова говорят. У мужиков лица, словно лимонов наелись. Что? Надо прощаться? С кем?
