Следует отметить, что события, формально положившие начало кризису, и в первую очередь девальвации национальных валют азиатских стран летом 1997 года, прошли относительно незамеченными на мировых рынках; снижение котировок акций в Азии не помешало европейским и американским фондовым индексам неоднократно достигать новых рекордов летом и осенью этого года. Доллар плавно рос по отношению к иене, а японский и гонконгский индексы столь же медленно снижались (Nikkei-225 потерял в 1997 году до 20 процентов своей стоимости). Однако для того, чтобы кризис в Азии получил мировой резонанс, необходим был крах на одном из основных региональных рынков. 20, 21, 22 и 23 октября, в течение четырех дней подряд, котировки в Гон
[267] - См.: Hirch M. Cronyism Crashes. P. 21.
конге непрерывно снижались, соответственно на 630, 568, 765 и 1.211 пунктов, что означало общее падение на 23 процента[268]. В ответ 27 октября индекс Доу-Джонса упал более чем на 300 пунктов; торги были прерваны впервые после того, как 22 ноября 1963 года мир узнал об убийстве президента Дж. Кеннеди; после их возобновления индекс продолжил "свободное падение", и, когда снижение достигло 554 пунктов, торги были прекращены на основе биржевых правил, принятых в 1987 году. На следующий день Доу-Джонс поднялся более чем на 300 пунктов, однако резко упали котировки в Европе. Разбалансированность мировых рынков стала реальностью[269].
На фоне резкого (на 20-40 процентов) снижения курса национальных валют большинства восточноазиатских стран и катастрофического (на 30-50, а в Индонезии даже на 70 процентов) обвала на их фондовых рынках окончательно прояснилось состояние макроэкономических индикаторов в этих странах. Фактически впервые появились реалистические данные о валютных резервах; выяснилось, что большая часть золотых резервов Банка Таиланда была тайно реализована на международных рынках еще в августе-октябре, а общий объем валютных резервов Южной Кореи, являвшейся на тот момент 11-й по размерам ВНП экономикой в мире, составлял 21 ноября 1997 года 7,3 млрд. долл., 4 же декабря -- около 5 млрд. долл. [270] За период между серединой 1997-го и началом 1998 года снижение корейского фондового индекса обошлось инвесторам в 314 млрд. долл., крах на малайзийском рынке -- не менее чем в 225 млрд. долл. [271], а цены, сложившиеся на индонезийской бирже, выявили убытки в 74 млрд. долл. только по акциям 15 наиболее активно торговавшихся компаний[272]; в силу того, что котировки акций прочих фирм, входивших в листинг, трудно было определить, точный размер потерь не поддается исчислению.
Международные финансовые эксперты поспешили заявить, что кризис порожден финансовыми проблемами, запредельным уровнем использования заемных средств и действиями фондовых спекулянтов. В качестве аналога, на опыт которого можно было опереться в ходе решения возникших проблем, многие экономисты стали называть мексиканский долговой кризис 1995 года, успешно
[268] - См.: Henderson С. Asia Falling. P. 146-147; подробнее см.: Spaeth A. Sinking Feeling // Time. 1998. June 22. Р. 40.
[269] - Подробнее см.: Powell B. Hiccup? Or Global Meltdown? // Newsweek. 1997. December 29. P. 20-21.
[270] - См.: McLeod R.H., Gamaut R. East Asia in Crisis. P. 78.
[271] - См.: Ibid. P. 94.
[272] - См.: Moreau R., Nordland R. After Suharto // Newsweek. 1998. June 1. P. 39.
разрешенный силами МВФ (а по сути дела -- США), направившими в страну 48 млрд. долл., которые способствовали стабилизации национальной валюты и реструктуризации долга, сбившим первую волну кризиса. Полагая, что и в новой ситуации прежние методы принесут заметные результаты, западные страны предпочли оказать терпящим бедствие азиатским нациям быструю и массированную финансовую поддержку. В соответствии с таким подходом, МВФ последовательно одобрил в течение второй половины 1997 года предоставление 17 млрд. долл. Таиланду, 23 млрд. долл. Индонезии (впоследствии пакет был увеличен до 43 млрд. долл.) и, наконец, 57 млрд. долл. Южной Корее, что стало самым большим кредитом, когда-либо предоставленным этой организацией[273]. Однако время показало, что эти меры оказались далеко не так эффективны, как осуществленные в ходе мексиканского дефолта 1995 года.
Кризис, поразивший Юго-Восточную Азию, отличался от мексиканской катастрофы по многим направлениям.
С количественной стороны он был гораздо более глубоким даже в чисто финансовом аспекте. Если в Мексике в 1994 году общий размер выданных банками и финансовыми институтами кредитов не превышал 50 процентов ВНП, то в Таиланде накануне кризиса он достигал 140 процентов. Если безнадежные ссуды в обоих случаях составляли около 30 процентов всех выданных кредитов, то для Мексики эта цифра была эквивалентна 15 процентам ВНП, а для Таиланда -- 45 процентам. Таиланд не был в этом отношении исключением: в сентябре 1997 года уровень невозвратных кредитов в 30-32 процента был признан также в Индонезии, Малайзии и Южной Корее. В Индонезии, Малайзии и Таиланде только обязательства перед иностранными банками, в большинстве своем краткосрочные, достигали в сентябре 1997 года 30-45 процентов ВНП (общая сумма долга Малайзии превышала 170 процентов ВНП, Индонезии -- 190 процентов[274]). Огромную опасность представлял и устойчивый дефицит платежного баланса, связанный с необходимостью масштабного импорта производственных технологий и комплектующих. В 1996 году этот показатель возрос для южнокорейской экономики по сравнению с предыдущим годом почти в три раза, с 8 до 23 млрд. долл., в результате чего по его абсолютной величине страна заняла второе место в мире после США[275].
[273] - См.: Lacayo R. IMF to the Rescue // Time. 1997. December 8. P. 23.
[274] - Подробнее см.: The Economist. 1998. March 7. Survey "East Asian Economies". P. 5-9.
[275] - См.: Yip G.S. Asian Advantage. P. 225.
При этом все охваченные кризисом государства имели исключительно малые возможности маневра, так как имевшиеся в их распоряжении валютные резервы были несравнимо меньше, чем обязательства по внешним займам. Так, внешний долг Таиланда достигал 87,3 млрд. долл. при величине резервов не более 26,6 млрд. долл.; для Южной Кореи и Индонезии соответствующие показатели составляли 152,3 и 45,1, 136,4 и 13,5 млрд. долл. [276]. Поэтому большая часть средств, направлявшихся МВФ в виде пакетов кредитной помощи этим странам, фактически шла на реструктуризацию долга и не влияла существенным образом на внутреннюю ситуацию.
В качественном аспекте различия были еще более разительными и определялись в первую очередь характером инвестиционной политики в предшествующий период и степенью государственного регулирования экономики.
Если основой мексиканского кризиса было активное потребительское кредитование, то в Азии заемные средства использовались для инвестиции, многие из которых оказались непродуктивными. Поэтому в Мексике девальвация национальной валюты имела позитивные последствия; ставшие более дешевыми мексиканские товары хлынули на внешние рынки, прежде всего в Соединенные Штаты (рост экспорта составил в 1995 году 40 процентов в долларовом исчислении, из которых 90 процентов пришлись на США), а гипертрофированное внутреннее потребление несколько снизилось, что также сыграло положительную роль. После снижения объемов производства в 1995 году на 6,2 процента в 1996-м и 1997-м наблюдался рост на 5,2 и 7,4 процента соответственно. В результате увеличения экспорта и уменьшения импорта дефицит платежного баланса снизился с 29,7 млрд. долл. в 1994 году до 1,6 млрд. долл. в 1995-м. Сокращение внутреннего спроса на 12,8 процента в 1995 году было компенсировано его ростом на 6,2 процента в 1996-м и на 9 процентов в 1997-м. К концу 1998 года уровень безработицы также вернулся к его докризисным значениям[277]. При этом мексиканские власти радикально сократили количество барьеров для зарубежных капиталовложений и допустили приобретение национальных компаний в полную собственность иностранных инвесторов. В результате начавшие возвращаться в страну средства западных предпринимателей обеспечили установление нескольких новых рекордных значений фондового индекса в 1997 году.
[276] - См.: Emerson Т. Asia's Agony // Newsweek. 1998. October 12. Р. 26.
[277] - См.: McLeod R.H., Gamaut R. East Asia in Crisis. P. 277.
В Азии же последствия девальвации национальных валют и обвала фондовых рынков оказались совершенно иными. Поскольку банки направляли основную часть кредитов в инвестиционный сектор, финансовый кризис сделал привлечение новых заемных средств гораздо более дорогим (так, к началу лета 1998 года процентные ставки достигли на Филиппинах 16 процентов годовых, в Южной Корее -- 17, в Таиланде -- 23, а в Индонезии превысили 60 процентов[278]) и, тем самым, фактически свел на нет возможности удешевления товаров, которое могло бы стать первым следствием девальвации. Внутреннее потребление еще более сократилось, как из-за снижения курса национальной валюты, так и в результате банкротства банков и падения заработной платы; как следствие, вместо оживления экспортных секторов экономики началась глубокая рецессия. Как отмечает Дж.Сорос, "за финансовым крахом последовал экономический спад. Внутренний спрос застыл, импорт резко сократился, но объем экспорта не увеличился, поскольку значительная доля экспортируемых товаров направлялась в страны, также охваченные кризисом. Кроме того, экспортировалась в основном ограниченная группа товаров, цены на которые снижались вследствие перенасыщения рынка" [279]. В Южной Корее, например, в первом квартале 1998 года физический объем экспорта вырос на 30 процентов, но в стоимостном выражении он фактически не изменился из-за падения цен на экспортную продукцию[280]; во втором квартале ситуация также оставалась неопределенной, но уже во втором полугодии наметилась тенденция к сокращению стоимости экспорта, что дало основание корейской Ассоциации международной торговли прогнозировать первое после 1958 года снижение стоимостных показателей экспорта по итогам 1998 года в целом[281]. Во втором квартале 1998 года началось быстрое сокращение объемов производства, в результате чего загруженность мощностей снизилась с 83 до 65 процентов[282].
