В глазах Джая Сингха зажегся холодный, свирепый огонь, способный испугать человека менее решительного, а главное – менее разгневанного, чем Морозини. И все же в словах, которые произнес Альвар, прозвучала явственная угроза:
– Ты останешься здесь... потому что этого хочу я: не обманывайся на сей счет! Если ты думаешь, что мы пришли сюда одни, – ошибаешься. Мои солдаты последовали за нами, они будут охранять эту часть форта. И ты не сможешь выйти, разве что у тебя, как у птицы, отрастут крылья. Впрочем, я не советую тебе этого делать, и знай: если та откажешься от случая, который я тебе предоставляю, ты погибнешь, и весьма неприятным образом. Так что слушай то, чему тебя научит Чандра Нанду, потому что слушать Учителя – величайшая удача, какую только жизнь могла тебе подарить! А потом, когда ты станешь таким, каким тебе изначально суждено было стать, ты разделишь мою жизнь, мои богатства... и мое сердце.
– Нет, я правильно думал, вы и в самом деле сумасшедший! Вы забыли о том, что внизу у меня остался друг и что он будет меня искать?
На красивом лице Альвара вновь появилась жестокая улыбка.
– Твой друг не станет искать тебя, князь. По моему приказанию сыновья Альвара увели его на охоту, а у нас охота, если не остерегаться, дело очень опасное. Может произойти несчастный случай... особенно если встретишься... с тигром.
Минутой позже руки Альдо сомкнулись на горле Джая Сингха, который от удивления пискнул по-мышиному.
– Ты ведь не мог этого сделать, исчадье ада? Ты не мог погубить этого человека! А если все-таки сделал, я убью тебя, мой «брат», и немедленно! Что-то подсказывает мне, что твои верноподданные будут мне за это признательны...
Альвар, не способный произнести ни слова, только менял цвета – по его лицу прошли все оттенки радуги. Он уже задыхался, но внезапно запястье Альдо оказалось словно в тисках, и ему пришлось разжать руку: хрупкий старик, который, казалось, спал, пришел на помощь своему ученику, не произнеся ни единого слова. Потом снова впал в свое медитативное оцепенение, а Альвар, упав на колени, поднес обе руки к своему несчастному горлу. Затем поднялся наподобие кобры, которая готовится напасть, но все же отступил к двери.
– Ты останешься здесь до тех пор, пока не научишься благоразумию и не станешь относиться ко мне с должным уважением, – прорычал он, угрожающе наставив на Альдо палец. – А если этого не произойдет, мои тигры полакомятся твоей нечистой плотью...
Предупредив движение Морозини, который готов был снова броситься на него, магараджа поспешно скрылся за дверью, и окованная железом створка захлопнулась за ним. Добежав до двери, Альдо понял, что она заперта. Он рванулся к узким стрельчатым окнам, в которых синело небо. И вдруг услышал за спиной:
– Оставь надежду выбраться через окно! Оно слишком узкое! Кроме того, ты упал бы с высоты в сотню метров.
Он вздрогнул, обернулся... Да, это говорил Чандра Нанду. Его глаза цвета весенней листвы, теперь широко раскрытые, смеялись.
– Вы говорите по-английски?
– И по-французски тоже, если тебе так удобнее. И еще на нескольких европейских языках... Как видишь, мне не составит никакого труда преподать тебе мудрость Древних Книг...
– Не знаю, какого рода мудрость вы внушали своему ученику, но мне не с чем вас поздравить! Если он – святой человек, Тамерлана можно считать божеством.
Старик рассмеялся.
– У нас будет еще много времени, чтобы об этом поговорить. Садись рядом со мной!
Произнеся эти слова, странный Учитель хлопнул в ладоши. Появился один из двух слуг, которых Альдо видел во дворе, – словно чертик из табакерки, поднялся из люка, устроенного в полу комнаты, и низко поклонился, сложив руки на груди. Старик отдал ему какой-то приказ, и тот снова скрылся в люке, но почти тотчас вернулся, неся поднос, на котором стоял кувшин со свежей водой, лежали фрукты и чапати. Морозини удивился:
– Она не заперта на ключ?
– А тебе бы этого хотелось? Ты здесь у меня в гостях... пусть даже выходы из форта охраняют воины.
– Так всегда бывает?
– Нет. Такие меры предосторожности приняты впервые – в твою честь. Обычно я довольствуюсь – и прекрасно довольствуюсь, поверь мне! – двумя моими учениками. Их я стараюсь научить наилучшему способу достичь Нирваны.
– Альвара вы обучали этому же? В таком случае вас не за что похвалить.
– Тут особый случай. Мне действительно похвалиться нечем. Я живу в этом старом форте с тех пор, как прежний магараджа его покинул, перебравшись в более удобное жилище. Мне здесь нравится, потому что никто не препятствует мне творить добро. Местные жители свободно приходят ко мне. И, когда молодой Джай Сингх вбил себе в голову, что должен достигнуть святости, я сделал все, чтобы ему помочь, хотя прекрасно знал, что ничего у него не выйдет. Когда умеешь читать, всегда нетрудно произносить священные тексты. Их поэзия действует на человека, а Джай Сингх восприимчив к красоте, но он берет из моего учения то, что его устраивает, и отбрасывает все остальное. С тобой наверняка все пойдет куда легче...
– Не думаю. Я не принадлежу Азии, и мой Учитель, перед которым я преклоняюсь, – Иисус Христос. Простите меня!
– Мне нечего тебе прощать, но, если бы ты прочел некоторые отрывки из наших священных книг, ты бы увидел, что между нами и истинными христианами расстояние не так велико. Знаешь ли ты, что в «Упанишадах» сказано: «Мир рожден любовью, его поддерживает любовь, он идет к любви и входит в любовь...»?
– Я этого не знал. Иисус не сказал бы лучше... Но, если вы проповедуете эту доктрину, каким образом получается, что Джай Сингх, называющий себя вашим последователем, стал тем, чем стал? И что вы с этим миритесь?
– Я мирюсь с этим как с роковой неизбежностью, как с грозой, с которой ничего не поделаешь, можно разве что попытаться смягчить участь тех, кого она поражает. Совершив особенно гнусное преступление, он спешит ко мне, посыпав голову пеплом, и, когда он мне исповедуется, я вынуждаю его хоть как-то загладить причиненное зло... Хочешь пример? Каждый год, в день своего рождения, он заставляет свой народ, который, поверь мне, небогат, дарить ему груду денег, равную ему по весу... но затем эти деньги раздают самым бедным... Когда он предается беззакониям, а потом приходит просить наказания, я стараюсь сделать так, чтобы это наказание пошло на пользу близким жертвы. Несколько раз, пригрозив навеки от него удалиться, я сумел заставить его отказаться от дурных намерений. К несчастью, обычно, когда он приходит плакать у моих ног, бывает уже слишком поздно! Зло становится непоправимым, и тогда я на несколько месяцев прогоняю его с глаз долой.
