который помог скрыть ее проступок.
– Разумеется. Жизнь куда больше, чем все наши потуги. И любовь всегда побеждает.
– Не всегда…
– В конечном итоге – всегда. А теперь, когда мы избавились от Мохаммеда, приглашаю на ланч.
– Спасибо, не стоит… я сама…
– Это только кажется, – перебил ее Эндрю, – я сам, я сама… Но я-то уже достаточно стар, чтобы понимать: это не так.
Селия заглянула в комнату для конференций – ту самую, где Роберт Маклеллан едва ее не пристрелил. Сейчас там несколько человек пили кофе и болтали о пустяках. Она будет помнить тот день всегда – спокойный взгляд убийцы, быстро желтеющее лицо Эсте.
Пошла по коридору. Двери в большинстве комнат открыты, это неписаный закон. Кое-кто поднимал голову, приветливо махал рукой и снова погружался в работу.
Вот ее место в жизни. Странно, но, может быть, впервые за многие годы ей пришла в голову эта мысль. Это ее место в жизни. Ее дом.
Спустилась на лифте в лобби. На стеклянной входной двери – карминно-красная эмблема Гарварда.
Селия вышла на улицу и зажмурилась от яркого солнца.
* * *
– Гейл была мне сестрой. Родственная душа, если ты помнишь Гёте. – Роберт не отрываясь смотрел на Сайруса через толстое стекло перегородки. Свет с потолка резал глаза, его не гасили даже по ночам, но он уже начал привыкать. – И я, признаться, не очень понимаю, что ты от меня хочешь. Что нового я должен тебе сказать? Охотникам задавать вопросы я уже все объяснил. Десятку, не меньше.
– Объяснения нет, Роберт. И оправдания тоже нет.
– А кто тебе сказал, что я собираюсь оправдываться? – Роберт посмотрел на часы – уже за полдень. Он охотнее прогулялся бы по тюремному двору, а с другой стороны – приход Сайруса внес некоторое разнообразие в унылые будни. – Хотя объяснить могу. Объяснение проще простого. Я хотел ее защитить. Она очень страдала.
– Перестань, Роберт. Ты и сам знаешь, что это не объяснение.
– Ну хорошо… – Роберт прикрыл глаза, потом открыл. – Мои действия объясняются течением заболевания.
– Течением заболевания? – изумленно повторил Сайрус. – Человек – это не только его заболевание. Все в один голос говорят, что ты действовал совершенно сознательно и рационально. Это письмо… И я же вижу – ты, как наскоро проборматывают твои коллеги-юристы, в здравом уме и твердой памяти.
– Слушай, Сайрус, я прекрасно знаю, что совершил преступление.
– Преступление! О боже… Мы же говорим о Гейл, Роберт! О Гейл! Я не могу тебя ни понять, ни простить.
– Нет, конечно. Не можешь. Ни понять, ни простить, – монотонно повторил Роберт.
Сайрус обреченно покачал головой:
– Хорошо одно: что ей не пришлось быть свидетельницей всего этого кошмара. Бедная Гейл… – Помолчал, ожидая ответа, не дождался и продолжил: – Ты остался в одиночестве… и подумай – теперь некому его разделить. Гейл больше нет.
– Связь между нами и другими людьми существует только в воображении, – процитировал Роберт, выждал несколько секунд и добавил: – Пруст.
– Ты все помнишь… все, кроме Гейл.
– Ты не прав. Я прекрасно ее помню.
– Я тебе не верю.
– Ты хочешь, чтобы все подходило под определение “плохо” или “хорошо”. Черное или белое. Поэтому никакое объяснение до тебя попросту не дойдет.
– Мой племянник… Сид. Помнишь, он брал у вас с Гейл интервью? Ему еще тогда показалась странной твоя отстраненность. Все были рады, даже счастливы, видя твое преображение, а ты… Сид сказал вот что: мне показалось, ему все равно, болен он или здоров. А я тебя защищал! Я тебя защищал, Роберт. Сказал – мол, тебе было просто неловко, что другие публично копаются в твоей жизни, а на самом-то деле Роберт вне себя от счастья, сказал я Сиду. И сейчас… сейчас Сид очень хотел поговорить с тобой, но если кому и надо с тобой поговорить, так это мне. От имени Гейл.
– Наверное, мог бы и он добиться свидания. По моим наблюдениям, это не так уж трудно.
– Я его отговорю. Смысла нет. – Сайрус долго смотрел на Роберта, словно пытался что-то понять. – Ты же опять провалишься в болезнь, и позаботиться о тебе будет некому.
– Я знаю.
– И многие, если не все, будут уверены, что ты это заслужил.
– Ну что ж, если мыслить банально – конечно. Заслужил.
– И ты не раскаиваешься?
– Я пишу… как бы это назвать… своего рода отчет. Записываю все, что помню, и знаю, что с каждым днем буду помнить меньше. Важно показать, как это происходит. Исчезают целые континенты памяти. Как древние римляне – на картах неизведанных континентов они писали “здесь обитают львы”. То есть обозначали неизвестную опасность – кто знает, что там ждет. Вот и я рисую карту моего мозга – возможно, она кому-то пригодится после моей смерти. Львы… Иной раз мне кажется, что я чувствую их дыхание на шее.
– Ты же собрался поубивать всех, кому такая карта могла пригодиться! То есть ты ни в чем не раскаиваешься?
– Не в этом дело, – тихо, но с заметным раздражением произнес Роберт. – Я пытаюсь объяснить. Сообрази наконец – я и в страшном сне не мог вообразить, что переживу эту… эту историю.
– Еще раз: ты хотел поубивать ученых. Всех до одного. Так?
– Да.
– А потом застрелиться?
Роберт не ответил. Собственно, его прогноз заканчивался на расстреле исследовательской группы. Дальше он представлял смутно. Прибегают полицейские… и да, убивают его на месте – что еще делать с вооруженным преступником?
– Нет, ты вовсе не собирался кончать с собой. Ты хотел жить. Несмотря ни на что, ты считал, что имеешь право на жизнь.
– Не пойму, чего ты добиваешься. Я не только не исключал возможность смерти, но был почти уверен – шансов почти нет.
– Но ты ведь рад, что выжил!
– Возможно, я бы радовался еще больше, если бы умер. – Роберт криво улыбнулся. – Таких сравнений, кажется, еще никто не проводил.
Сайрус резко отодвинул стул и встал:
– С меня хватит.
– Это было благородно с твоей стороны – навестить преступника.
– Ты хоть сознаешь, что натворил?
– Да.
– Не могу простить.
– Ты уже говорил – ни понять, ни простить.
– Вряд ли соберусь навестить тебя еще раз.
Роберт довольно долго не двигался с места, глядя в стеклянную перегородку, где под определенным углом угадывалось отражение его лица. Подумал про уютный ресторанчик в Провинстауне. Странное воспоминание… Никаких сомнений: в такую погоду все места на террасе заняты. И конечно, их летний дом. Наверняка все заросло, цветы на любимых клумбах Гейл задушили сорняки.
Роберт так и не успел определить причину овладевшего им смутного беспокойства – пришел охранник
