После капитуляции Германии Кантемиров долго не мог устроиться. Подался в Фюссен, в лагерь для «перемещенных лиц», находившийся в американской зоне оккупации. В конце 1946 года в это пристанище бывших гитлеровских прислужников приехал Околович. Он-то и завербовал Кантемирова в НТС, где тот прошел путь от рядового функционера до штатного инструктора на курсах НТС. Потом в том же качестве работал в американской разведшколе...
В двери вдруг железно заскрипел ключ, на пороге камеры появился толстый черноусый полицейский:
— Эй, парень! Приказано тебя к следователю доставить.
Кабинет следователя находился на втором этаже. За столом сидел человек в темном костюме, перелистывая лежавшие перед ним бумаги. Когда он поднял седоватую, гладко причесанную голову, Сологубов увидел, что это был Мальт, которого здесь никак не ожидал встретить — думал, что придется иметь дело со следователем из отдела безопасности. Своего удивления Сологубов, разумеется, не выказал, только молча поприветствовал шефа наклоном головы.
Не ответив на приветствие, Мальт приказал ему сесть и отрывисто спросил:
— Ну, товарищ Сологубов, что вы скажете нам теперь?
Вопрос был задан на русском языке, с ироническим ударением на слове «товарищ».
— Я не понимаю, что вы имеете в виду?
— Ничего, сейчас поймете, — желчно усмехнулся Мальт. — Надеюсь, вы еще помните текст подписки, которую давали перед тем, как вступить в сотрудничество с «Службой-22»?
— Конечно.
— Давая подписку, вы обязались сотрудничать с нами честно, в противном случае вас должен судить неофициальный суд. Так?
— Да, в тексте подписки было сказано примерно так.
Глядя в изборожденное морщинами смугловатое лицо Мальта, Сологубов с ненавистью подумал: «Гнида, тебе ли говорить о честности! И вообще, не кощунство ли произносить это слово в этих стенах, где все построено на лжи и обмане».
Напряжение допроса росло с каждой минутой. Сологубов с нетерпением и боязнью ждал, когда наконец Мальт конкретизирует мотивы обвинения. Но тот еще долго продолжал тянуть из него жилы общими, прощупывающими вопросами.
— Что из доклада о вашей ходке в Россию правда и что ложь? — спросил Мальт, глядя в упор в глаза арестованному, сидевшему по другую сторону стола.
— В моем письменном докладе, как вы могли убедиться, два вида сведений. Первый включает в себя все то, что я видел сам, лично, — это полностью достоверные данные. За точность же второго вида информации, полученной в общении с советскими людьми, сами понимаете, ручаться нельзя.
— Речь идет не об этом, — недовольно поморщился Мальт. — Почему вы от нас утаили, что были в Москве?!
«Вот оно, начинается... — с тревогой подумал Сологубов. — Сейчас он положит меня на обе лопатки».
— Я доложил вам в соответствии с обстановкой...
Сологубов хотел уйти от прямого ответа и тем вызвать Мальта на проясняющие ситуацию дополнительные вопросы, чтобы лучше сориентироваться, как вести себя, если источником информации является не один Кантемиров.
Но Мальт, видимо, тоже не был намерен раньше времени раскрывать свои карты. Из его дальнейших вопросов ничего полезного для себя Сологубову выудить не удалось. Так они играли друг против друга несколько минут. Наконец Мальт не выдержал, сделал новый ход.
— Вы, Сологубов, напрасно упорствуете! Мы располагаем о вас информацией от нашего человека, которому полностью доверяем.
Он вынул из стола исписанный зелеными чернилами листок, потряс им перед лицом Сологубова, потом снова убрал в ящик. Это продолжалось всего несколько секунд, но Сологубов успел заметить, что донесение (если это действительно было оно) написано явно не почерком Кантемирова с его характерным наклоном букв в левую сторону, а каким-то другим — крупным, размашистым, с обычным наклоном вправо.
«Может быть, Кантемиров вообще не имеет отношения к моему аресту? — вдруг подумал Сологубов. — И улики идут совсем от другого источника?»
Но кто этот другой источник, Мальт никак не хотел открывать Сологубову, продолжая изматывать его окольными, порой не имевшими, казалось, прямого отношения к делу вопросами, чтобы, видимо, расслабить настороженность арестованного, заставить его раскрыться и затем неожиданно поймать на какой-нибудь мелочи. В общем, Мальт оставался верен своему методу, который Сологубову уже довелось испытать на самом первом допросе, в ночь возвращения в «Службу-22».
Избегая ловушки, Петр тщательно обдумывал ответы, старался быть немногословным, где можно, вообще отмалчивался, лишь пожимал, как бы в недоумении, плечами. Когда такое поведение арестованного Мальту надоело, он пристукнул по столу ладонью и гневно сказал:
— Доннер веттер! Перестаньте, Сологубов, крутить! Вы полностью изобличены. Наш человек видел вас в Москве, когда вы...
На маленьком столике зазвонил телефон. Замолкнув на полуслове, Мальт взял трубку. Его лицо сразу сделалось внимательно сосредоточенным, потом на лбу углубились морщины, поползли вверх, отразив удивление:
— Неужели это так срочно? Но вы же знаете, у меня важный допрос. Что вы сказали? Немедленно отложить? Слушаюсь, сэр...
Допрос был прерван. Когда вызванный полицейский выводил арестованного из следовательской комнаты, Мальт напутственно сказал:
— В вашем распоряжении, Сологубов, несколько дней. За это время хорошенько подумайте, чтобы нам не начинать разговора сначала...
И Сологубов думал. «Наш человек видел вас в Москве, когда вы...» Эта прерванная телефонным звонком фраза Мальта стояла у него в ушах, он варьировал ее на разные лады, стараясь докопаться до заложенного в ней содержания. Какой человек мог его видеть в Москве? Надо думать, кто-нибудь из агентов «Службы-22», знающих его в лицо. Вполне возможно. Гора с горой не сходится, а человек с человеком порой встречаются самым неожиданным образом... Но как понимать вторую часть фразы Мальта: «Когда вы...» Что-то, видимо, делали? Или где-то шли? С кем-то разговаривали? В общем, речь идет, наверное, о каком-то действии, поступке.
Сологубов думал над этим до самого вечера, но так и не пришел к чему-либо определенному.
Вечером на ужин вместо чая ему принесли сироп, бледно-розовый, приятный на вкус. Он с удовольствием выпил его, а потом был не рад: такая разгорелась жажда, что места себе не находил всю ночь. Но это оказалось лишь началом уготованного ему нового испытания. Сологубов несколько раз подходил к крану над раковиной — хоть бы капля упала, воду отключили. И еще не давал ему спать ослепляюще-яркий свет четырех потолочных плафонов — от него резало глаза, ломило в висках.
И так подряд три дня и три ночи. Койку из камеры убрали, есть Сологубову давали только хлеб и соленую рыбу, вместо воды все тот же сладковатый сироп, от которого через несколько минут начинало сохнуть во рту, а язык делался как деревянный.
