Она чувствовала, как сильные ладони скользят по её телу, зажигая все новые костры пламени, будто огонь, действительно, облизывает её кожу там, где Дитрих к ней прикасается. Грубая ткань его джинсов начинала раздражать, их тоже захотелось стянуть. Дитрих, видимо, думал о чем-то подобным, потому что решил сменить положение. Аккуратно уложив Люси на кровать, он некоторое время потратил на то, чтобы расправиться с остальными элементами своего гардероба.
Ладонь осторожно заскользила по бедру девушки, заставляя девушку согнуть ногу в колене.
Люси вновь обняла Ланца. Одной рукой за шею. Вторая рука скользнула по спине, ладонь зафиксировалась на лопатке. Девушка словно тянула Дитриха на себя, извиваясь от желания. Странно, она никогда не думала, что страсть может так сильно затуманивать мозги, когда даже стыд отходит на задний план, о нем просто забывается, и основное место в мыслях занимает нечто иное. Желание попросту говоря. Это было странно чувствовать зов плоти, не думая о последствиях. Люси о скованности позабыла, да и не только о скованности. Она вообще обо всем забыла в этот момент. В мыслях остался только Дитрих, сейчас с задумчивым видом изучавший её лицо. Волосы у него, по-прежнему, были собраны в хвост. Люси потянулась и щелкнула застежкой, заколку отложила в сторону. Волосы Ланца разметались по плечам, по подушке, даже немного занавесили его лицо, но все равно выглядел он замечательно. Лайтвуд им любовалась, желания засмеяться в процессе, о котором так часто говорят, ни разу не возникло. Дитрих убрал от лица волосы, чтобы они не мешали ему, да и обзор не закрывали, наклонился, в очередной раз припадая к губам девушки в поцелуе. Она отвечала, пылко и страстно, искренне, не боясь показаться развратной или же наоборот неумелой. О том, что в поцелуях у нее было не очень много опыта, Дитрих тоже догадался без труда, но зато старалась она на все двести процентов.
– Давай, – шепнула она, после чуть прихватив нижнюю губу зубами.
Тут же мягко коснувшись поцелуем его подбородка, проводя губами по линии скул, зарываясь носом в его волосы. Она говорила ему ещё что-то. Явно говорила, потому что губы её двигались у его уха, но он почти ничего из этого шепота разобрать не мог. В тот момент ему и не до разговоров было.
– Моя девочка, – шептал он тихо. – Моя любимая девочка. Только моя. Никому и никогда тебя не отдам.
– Твоя, – эхом отвечала она, прижимаясь к нему сильно-сильно.
Все так же обнимая его, слегка проводя ногтями по спине. Его ладонь продолжала лежать на её бедре, языком Ланц медленно вел по шее, там, где билась пульсирующая жилка, чувствуя, как ногти вжимаются в кожу. Вторая ладонь девушки сжимала ткань простыни.
Странно, но чувства вины за содеянное у Лайтвуд так и не появилось. Она ни о чем не жалела. Совсем, даже самую малость. Она была уверена, что поступила правильно. Сомнения, которые были вначале, безвозвратно её покинули, да так и не вернулись.
Все произошедшее ей почему-то даже правильным казалось, хотя раньше Люси была уверена: она никогда не займется любовью с человеком, который не носит звание «муж». Разумеется, она собиралась заняться этим только после свадьбы. Отступилась от своего принципа, но не пожалела о случившемся.
Быть может, какой-то дискомфорт и присутствовал, но он совсем не мешал Лайтвуд чувствовать себя счастливой и... нужной. Странное ощущение, если честно, но оно девушку ни на секунду не покидало.
– Какая ты всё-таки красивая, – шептал Ланц, не торопясь собирать свои вещи и выметаться из комнаты. – Просто совершенство. Мое личное совершенство.
Он снова целовал её, перебирал заботливо прядки, все еще немного влажных волос, падающие на лоб, фактически закрывавшие лицо девушки. Ей почему-то захотелось смеяться после этих слов, искренне, как в детстве. На самом деле, ничего смешного в той ситуации не было, Люси просто от души радовалась, а радость всегда ассоциировалась у нее со смехом, а не со слезами.
Под утро Ланц уже обещал со всей ответственностью, что, как только они покинут стены школы, он обязательно женится на ней. Люси смеялась, говоря, что в их возрасте рано говорить о свадьбе. Дитрих заявил, что, если чувства настоящие, нет смысла откладывать данное решение, не стоит медлить.
Тогда ему и в голову не приходила мысль, что Люси может исчезнуть из его жизни. Как в том самом сне. Исчезнет, растворится, и больше никогда не вернется. А он останется в одиночестве.
Глава 14. Печаль в её глазах.
– Тебе не идёт этот цвет, – произнес Эштон, скептически оглядывая сестру.
Аманда пропустила мимо ушей заявление брата, повозила сигаретой по стеклу пепельницы. Взяла со стола чашку с недопитым кофе, сделала глоток. Вкус был омерзительный, словно опилки смешали с уксусом. На языке еще чувствовался горьковатый привкус табака. Ко всему прочему от кофе почему-то пахло дешевыми женскими духами и пережженной пластмассой, суррогат какой-то, а не благородный напиток.
Аманда давно зарекалась не приближаться к продуктовым точкам в торговых центрах, но, как всегда, голод оказался сильнее голоса разума, и девушка направилась в сторону ярких вывесок, чтобы заказать себе немного еды. Эштон пошел вместе с ней, теперь не знал, чем себя занять, пока сестра доцедит мерзкий кофе.
– И кружки здесь плохо моют, – продолжал возмущаться парень, действуя сестре на нервы.
– С чего ты взял? – отреагировала девушка.
Разговаривать о своем внешнем виде она не хотела, на отвлеченные темы вполне могла поболтать.
Проснувшись утром, она решила, что в жизни необходимо что-то менять. Не придумала ничего лучше, чем смена имиджа. Отправилась в парикмахерскую и выкрасила блондинистые локоны в черный цвет, наплевав на причитания стилистов о том, что натуральные блондины в настоящее время на вес золота. Стоило только напомнить, кто здесь платит, как они все заткнулись и принялись за дело, все амбиции пришлось оставить при себе, дабы не действовать на нервы клиенту.
Эштона перемены во внешности сестры тоже не вдохновили.
Аманда была из той категории людей, которым черный цвет категорически противопоказан. Он ей не подходил, старил, превращая из молодой девушки в женщину лет тридцати. Неаккуратно наложенный макияж действовал за одно с новым цветом волос. Моложе он Аманду, однозначно, не делал. Но её в настоящий момент это не волновало совершенно, и в ближайшее время волновать не обещало.
Сменив прическу, девушка и приоритеты в одежде расставила иначе. Теперь доминирующим стал для нее черный цвет, будто она носит траур. Когда Эштон заметил, что девушкам в её возрасте лучше носить все яркое, Аманда передернула плечами, а после прочитала брату лекцию о существовании такой категории людей, как готы, которые круглый год носят преимущественно вещи черного цвета. И ничего, живут как-то. На замечание Эштона, что она не гот, Аманда ответила коротко и ясно:
