— Честно говоря, не знаю… Но Рома — его жена… Заставить ее работать невозможно, смирись с этим раз и навсегда. Не кипятись, не качай права, не пытайся указать ей ее место. Никто не сможет точно определить — где оно. Доверься ей, она человек осведомленный во многом. Советуйся и соизмеряй силу удара, если хочешь врезать кому-то по яйцам…
Ну и, наконец, запомни имя: Клещатик. Ной Рувимович Клещатик.
— А кто это? Звучит колоритно.
— Ты пока просто запомни: фигура трагическая, падший ангел. Мечтал стать новым Моисеем, Абарбанелем, а стал генеральным подрядчиком Синдиката. И за это все человечество будет платить ему дань до скончания веков… Ну, оглядишься, словом…
Я взглянула на часы, подозвала официанта… Мой преемник попытался вытащить бумажник, но я остановила его:
— Это моя последняя зарплата, — сказала я скромно, — но зато уж — зарплата синдика!.. Лучше помоги мне открыть кошелек и отсчитать деньги… Одной рукой несподручно…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Вы, конечно, можете ехать… — сказала дочь за завтраком, — а я остаюсь.
— Как?! — воскликнули мы с отцом одновременно… — но мы же хотели напоследок — в Питер… погулять…
Она взглянула на нас с каким-то новым, жалостным выражением на лице, помедлила…
— Не хотела вчера говорить… В общем, я получила повестку из армии…
Мое сердце ухнуло вниз и заполошно забилось там… Странно: я ведь ждала этого последний год, я ведь прошла уже эту дорогу однажды, с сыном… Я уже не спала однажды три года, дожидаясь его внезапных появлений, натыкаясь на винтовку в разных углах квартиры… Но, выходит, страхом за дочь ведают другие, более беззащитные участки души…
— Ты… будешь заполнять анкету? — осторожно спросил отец. — Они ведь предлагают назвать род войск?..
— Да. — Сказала она, намазывая малиновый джем на булку. — Можно отметить галочкой…
— И ты?..
— В разведку, — сухо сказала она.
Мое сердце второй раз ухнуло и беспомощно затрепыхалось.
— Но… ведь ты поешь, играешь на гитаре… Ты артистична… Может, стоит попытаться — в армейский ансамбль… или?..
Подняв голову, она смотрела на меня удивленно и строго…
Отец под столом наступил мне на ногу, погладил гипс на моей руке и сказал:
— В разведку, так в разведку…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В тот же день по пути к автобусу я зачем-то опять завернула на рынок. Впрочем, понятно — зачем. Из упрямства. Из-за все той же, что и пять тысяч лет назад, жесткой, несгибаемой выи, направляющей очередную упрямую голову, заклеенную пластырем и украшенную черной шляпой.
Просто меня влекло туда ужасно — на этот, опустевший от покупателей, рынок.
Он действительно был пуст… Чисто выметен и словно выстроен для какого-то смотра… И — непривычно тих. Я походила по рядам, приценилась к помидорам и перцам… вернулась на главную улицу… Наконец поняла: все дело было не в отсутствии толпы покупателей, а в том, что молчат горластые зычные торговцы, восточные евреи… оглушающие вас в обычные дни, наперебой вопящие, трубящие, кликушествующие поверх цветных, пряных, рассыпчатых своих пригорков…
…И вдруг в конце длинной, впервые для меня насквозь просматриваемой, главной улицы рынка, со стороны Агриппас возник человек на ходулях… Он приближался к середине улицы быстро, чуть наклоняясь, смешно вьмахивая на длиннющих палках. И когда приблизился, я вдруг узнала его. Это был Клоун. Тот самый, что смешил россиян на видавшей виды Красной площади… На нем и сейчас был кургузый сюртучок, увенчанный жабо и кружевными манжетами, и мешковатые штаны с надставленным ватным задом, а нос зажат теннисным красным шариком. Он хохотал, кривлялся, визжал, ухал, жалобно стонал, кричал что-то неразборчивое, проглатывая слова и созывая народ поближе.
Остановился у лотка с апельсинами, наклонившись, выхватил парочку из огромной оранжевой горы, прямо перед носом у торговца, и принялся жонглировать ими, одновременно пронзительно трубя в жестянку-дудочку, торчащую у него изо рта. С высоты своего роста он вносил переполох и суету в торговые ряды… Откуда-то в руках его появилась складная тросточка, мгновенно удлиненная втрое, с крючком на конце, и этим крючком он поддевал и вытаскивал из одежных рядов и водружал на себя то дамскую шляпку, то шаль… Минуты через две из соседних улочек рынка стали подтягиваться люди… Появились какие-то блаженные бесстрашные туристы, слетелись, как мухи на сладкое, пацаны из окрестных домов, домохозяйки подтаскивали поближе сумки на колесах, подходили к толпе вездесущие, в потертых сюртуках, старики-ортодоксы из соседней Геулы… С одного он снимал шляпу, нахлобучивая ее на торговца рыбой, и, схватив карпа, делал вид, что пытается водрузить его на шляпу старика-ортодокса… Понемногу вокруг него собралась приличная толпа. Возвышаясь над всеми, пестрый, как колибри, — он продолжал петь, кричать, дудеть, задирать торговцев, те в ответ задиристо кричали ему непристойности, толпа хохотала, подсказывала ответы, подбрасывала шутки… Я влюбленно глядела на его тяжелую, потную, изматывающую работу. Он был — настоящий профессионал… Да разве в этом дело! Он был — мой брат, мой жестоковыйный брат, он трижды был моим братом, — Господи, хоть бы вспомнить его имя!
— Дуду, хватит, идем домой! — крикнула рядом мать упрямому малышу.
И я вспомнила — Клоуна тоже звали Дуду, «капитан Дуду», — так обращались к нему его товарищи… Позвать? Напомнить — Красная площадь, Москва?.. Но он уже повернул в сторону крытого ряда, уже потянулась за ним толпа… Нельзя было мешать…
А мать все пыталась утащить мальчугана. Тот топал ногой и кричал:
— Не хочу! Не хочу!
— Дуду, идем, я сказала!
— Не хочу!
— Смотрите на этого паршивца! — понеслось над рынком, сразу ожившем, запевшем, застрекотавшем, загудевшем, словно за этим молодым женским голосом, как за вожаком, потянулась целая стая гомонящих, курлычущих, хриплых и звонких птиц-голосов…
— Помидоры-помидоры-дешево!!!
— Яблоки — шекель, шекель, шекель!!!
— Подходи-свежая-рыба-а-а!!!
И поверх этой стаи неслось певучее:
— Смотрите на этого паршивца — смотрите на него — когда мама говорит надо идти — надо идти — нет он будет ждать здесь пришествия трамвая!!!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
глава сороковая, последняя…
Вот уж действительно, — не было бы счастья, да несчастье помогло: в связи с ранением в теракте Синдикат продлил отпуск своего сотрудника на неделю, и всю подаренную неделю я провалялась, прогуляла, проспала… Так что возвращались мы под самый отъезд из России, я ввинчивалась в цейтнот и едва успевала хоть как-то привести в порядок бумажные дела своего департамента.
Едва приземлившись в Шереметьево, позвонила Яше.
— А ты разве не будешь сегодня на торжественном отплытии Корабля Дураков? — спросил он… — Успеешь, если в пробку не попадете…
— Постой, ты хочешь сказать, что после всего скандала и при абсолютном отсутствии денег корабль все-таки отплывает?!
— А корабль плывет!!! — с восторгом проорал мне в ухо Яша. — Ей-богу, заезжай на Речной вокзал, это же по пути. Полюбуемся на Восхождение Ноева Ковчега…
Едва отключился Яша, позвонила Галина Шмак:
— Дина как замечательно что вы а разве вы не плывете я хотела интервью про теракт как ваша рука говорят лицо обожжено это правда можно конфетку сделать с вашим фото и сразу в номер!!! Все же плывут знаменитости Гройс туда же а Рома злится что вы отпуск не даете но она все та-ки поплывет тоже потому что Гройсу надо рубашки гладить а можно я хотя бы до Костромы доплыву а потом кучу материалов и опять же для всех-всех это же просто сенсация!!!
— Галина, но ведь Клешатику…
— А Нойрувимыч-то Нойрувимыч грозился остановить Восхождение то-таль-но!!! Так и сказал похерю к ебени матери все ваше восхождение если не проплатите ему говорят из Иерусалима и даже из Америки пообещали проплатить…
— Галина, да постойте же…
Отключилась…
— Слава, — сказала я, — мы не могли бы зарулить к Речному вокзалу, бросить меня там… Может, я действительно успею посмотреть этот… этот комикс с Великим отплытием…
— А почему нет, Ильинишна… Я, признаться, и сам хотел в эту авантюру пуститься… Меня же приглашали, знаете? Прислали прямо на дом бумагу такую красивую, вроде, я выиграл билет на корабль в какую-то лотерею… А я — убейте меня, никак не мог вспомнить, где и во что играл… может, по пьянке ухитрился… Супружница опять-таки пришла в возбуждение… Езжай, говорит, Славик, езжай… Но я прикинул даты… подумал — как же так, это ж, получается, я Ильинишну по-человечески и не провожу?.. Ладно, думаю, уж я потом как-нибудь в отпуску позагораю, у себя на даче порыбачу… У меня ж такая там красота! Вон, в прошлые выходные, уж так отдохнул, так отдохнул: вначале бутылку охомячили, потом колбасился с пейзанами до утра… Вы ж знаете, Ильинишна: один раз — не пидорас, если есть такая производственная необходимость… У нас там такие драки роскошные! После киносеанса парни метелят друг друга — только зубы веником собирать…
