Может, все это галлюцинации?
Лицо и глаза доктора перевернулись, и я прыгнул куда-то в бездну. В полное и абсолютное НИЧТО.
Очнулся уже здесь. Вокруг серые гладкие стены: ни дверей, ни окна. Замкнутое пространство. Где-то имеется источник света, но я его не вижу.
Стены кажутся сделанными из стекла. Но это не так. Я бил по ним ногой – а они только выгибались, позвякивая, и пружинили.
Что это за стекло, которое одновременно и звенит, и пружинит, как резина? Сверхсовременный материал, созданный учеными?
Значит, я попал в какую-то секретную научную лабораторию, правительственную или военную.
Мой тринадцатилетний сосед наверняка решил бы, что меня похитили инопланетяне. Но я не верю в инопланетян. Это во-первых.
А во-вторых – по стенам комнаты… ползут буквы… Они складываются в слова, в предложения. На моем родном языке.
Это красные и черные надписи. Они плывут одна за другой.
Уже несколько часов. Сверху вниз по стенам. Нагоняя, сменяют друг друга и уходят в пол – точь-в-точь морские волны. Прилив-отлив. Вдох-выдох. Ха-ха-ха-ха!
* * *
…Допускаю, что я уже сошел с ума. Потому что… какой в этом смысл? Зачем я здесь?
Сижу, болтаю сам с собой. Сколько времени я тут? Последнее, что помню, – странный обморок, игла, неприятный доктор Сирин.
Голова трещит, я плохо соображаю. В комнате все труднее дышать. Ужасно жарко и душно.
Разумеется, в первые мгновения я злился. Кричал, звал на помощь, стучал и колотил в стены моей странной тюрьмы руками и ногами. Ощупывал каждый сантиметр пространства в поисках выхода. Искал хотя бы щелочку или зазор в гладких поверхностях. Напрасно. Ничего не нашел.
На мои вопли никто не отозвался.
Никто не потребовал денег за мое освобождение. Не было и дурацких загадок, как в ужастиках про маньяков…
Никто, совсем никто и ничем мне не отвечал! Никто ничего от меня не хотел. О моем существовании все забыли.
Но ведь я ЖИВ! Да, еще жив.
А может… нет? Может быть, я умер?
Надо молиться, вот что. Обычно я этого не делаю.
Я не молился даже тогда, лежа на заднем сиденье искореженного автомобиля рядом с останками близких мне людей. Меня не учили молиться. Вероятно, это неумение не понравилось неизвестным богам.
Сперва я помолился Иисусу Христу. Бабушка моя ходила в церковь… Потом – Деве Марии. Николаю-угоднику и Франциску Ассизскому – сразу обоим. Об этих святых я что-то слышал.
Я не слишком удивился, когда не получил ответа. Я человек не религиозный. Все это как-то архаично для нашего времени… Но у меня научный склад ума, поэтому я действовал по системе. Я попросил помощи по очереди – у Аллаха, Иеговы, Шивы и Кришны.
Если я умер – есть ли разница?
А если нет – то, может быть, тот, кто запихнул меня в этот стеклянный безжизненный мешок, услыхав имя почитаемого им божества, устыдится? Задумается? Может, это оградит меня от еще худших вещей, которые похититель, возможно, готовит мне в дальнейшем?
Подумав об этом, я заплакал. Встал на колени и попросил чуда у Деда Мороза. Вполне искренне.
Когда я был маленьким, я в него верил. Мама и папа на Рождество всегда ставили нарядную елку, и это было здорово – искать подарок под ее душистыми колкими ветвями. Вспомнив маму и отца, я снова заплакал.
Некоторые примитивные народы молятся предкам. Я попросил помощи у моих погибших родителей. Может, они за меня заступятся?
Я ведь не многого прошу – только чтобы меня отпустили. Заодно я помолился и той мертвой женщине, Ледяной Деве, которая погибла одновременно с моими родителями. Но это получилось хуже, потому что я снова услышал тот самый треск и шорох снега по насту, увидел перед собой ее белые глаза, и мне сделалось не по себе. Я замолчал.
И больше ничего не пытался делать и говорить.
Я сел на пол и стал читать надписи.
Одну за другой. Они кажутся бессмысленными, но вдруг в них есть какое-то послание, которое мне надо разгадать?
Я силился найти какой-то смысл. Они должны быть как-то связаны со мной и с тем, что я заперт в этом глухом саркофаге!
Не знаю, кто все это пишет. Всю эту чушь…
Красная надпись: «Я люблю людей, потому что без них скучно: ни проблем, ни праздников, ни разборок, ни новых фильмов. Еще дети – они забавные, всюду бегают, такие. Ну и процесс зачатия… Как же без него?»
Бред.
Над головой что-то щелкнуло, и я ощутил на разгоряченном лице слабое дуновение. Словно кто-то вверху открыл глазок камеры, и холодный ручеек свежего воздуха скользнул внутрь.
Значит, за мной все же наблюдают? Я вглядывался в пустой и ровный потолок до рези в глазах. Ничего не увидел. Чего хочет мой похититель?
По стене медленно поползла черная надпись: «Сука, ну на фиг я опять потащилась на день города с этими типа друзьями?! Да провались она, ваша площадь. Все туда прут, как фрики чокнутые. Устроили, сука, смотрины! Черт, ненавижу людей».
Кто все это пишет? Зачем? Это они – люди-спам. В камере стало душно.
* * *
Жарко. Гладкие серые стены затуманились – водяной пар от моего дыхания осел на стекле.
Проклятые тюремщики не дали даже воды.
Я слизываю капли влаги со стен. Жара. Тяжелый земляной дух стоит в комнате. Как в могиле.
Эта аналогия пугает. Пытаюсь заставить себя думать о чем-то другом. Но о чем можно думать в камере?
Появилась красная надпись: «Люди – они добрые, красивые, умные, справедливые и очень меня любят, я верю в это!»
Какая чушь!
А сверху опять – словно в летний зной снежком метнули в лицо – пролилась струйка свежего кислорода.
Похоже, красные надписи что-то меняют. Открывают какое-то отверстие в потолке. А может быть, запускают вентилятор? Но я не вижу его.
Черная надпись: «Ровесники бесят. Они конкретно меня вымораживают. Особенно если какое-нибудь чмо пырится на тебя этаким оценивающим взглядом, а сами-то как пустышки – только и знают, что позировать. Можно подумать, лайков ждут на свою рожу прямо сейчас, прямо на улице. Не знаю, может, это болезнь? Я всех ненавижу. А может, я опять все усложняю?»
Душно. Духота. Зачем здесь так мало воздуха?
Снова черная надпись: «Я очень люблю своих друзей, это моя жизнь. Люблю общаться с людьми, но только виртуально. А когда выхожу на улицу, то всех людей ненавижу. Вон девка идет, пупком голым светит. На хрена мне ее пупок? Может, мне смотреть на него противно? Иду по улице и любого, кого не знаю, могу закритиковать до смерти. На одном парне штаны не понравились. Не, ну правда! Здоровый лоб, взрослый уже, а штаны висят как на маленьком. Как будто у него там памперс и дерьма доверху навалено. Парня этого ненавижу. Или тетка в метро – расселась, сука, ноги расставила. Ножищи у нее – ни фига себе – сорок четвертого размера, видали такое? Я об ее ноги споткнулся и сразу эту тетку возненавидел за ее дурацкие ноги. Мне все равно, кто эти люди. Я никого из них не знаю. Но я ненавижу их – ненавижу толпу, шум, сборища всякие, голоса, как они пыхтят противно».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
