усевшись на нее.
— Ростбиф, курица, индейка, швейцарский, мюнстерский сыр, чеддер, майонез, хрен, американская горчица, дижонская горчица, хлеб белый и ржаной, — произнес он, — и арахисовое масло, желе, и я думаю, есть еще тунец.
— Определенно семейный холодильник, — пробормотала я, ухмыляясь, и он повернул голову, его глаза остановились на мне.
— Не понял?
— Дома, в Техасе, я забывала про ланч, все время попадала в тупик. Ежедневно. Думала, что научусь с ним управляться. Заранее запасаться. Тем более, что ланч случается каждый гребаный день. Но не удалось. Как только наступало время ланча, я выходила из сарая, зная, что опять забыла что-нибудь купить. Обычно питалась попкорном в микроволновке или крекерами с сыром.
Он ухмыльнулся.
— В этом нет ничего плохого.
— Ростбиф со швейцарским сыром на ржаном хлебе с майонезом и хреном, будет отлично.
Его ухмылка превратилась в улыбку, он пробормотал:
— Хорошо.
Затем, как я и предполагала, вернулся к холодильнику и достал ростбиф, швейцарский сыр, майонез, хрен и ржаной хлеб.
Он положил все это на прилавок, я предложила:
— Может тебе помочь?
Он не поднял глаз, пробормотав:
— Продолжай сидеть здесь рядом, выгляди красиво и вкусно пахни.
Это был простой комплимент, произнесенный вполголоса, как бы незначительно, но очень значимый, поразивший меня в самое сердце. Прямо в сердце. Пронзительно и глубоко.
— Майк, — тихо позвала я.
— Да, — ответил он, глядя на хлеб, раскладывая его на столешнице.
— Спасибо за цветы. — Тихо произнесла я.
Я увидела его легкую усмешку, он не поднял глаз, ответив:
— Ты поблагодарила меня, когда их получила, Дасти.
— Майк, — снова позвала я.
— Ага, — ответил он, открывая банку с майонезом.
— Спасибо за цветы.
Его руки замерли, он поднял голову и посмотрел на меня. Затем его глаза остановились на моих глазах.
— Они прекрасны. Все еще. Идеальны, — тихо продолжила я.
— Господи, — прошептал он, и по тому, как он это слово прошептал, я поняла, что он понял выражение моих глаз и мои слова. Его глаза перестали блуждать по моему лицу, остановившись на моих глазах, всматривались глубоко, его глаза горели.
— Спасибо, — повторила я шепотом.
— Не за что, милая, — прошептал он в ответ.
Мы смотрели друг другу в глаза, и мне нравился его взгляд, я чертовски надеялась, что ему нравилось то, что он увидел в моих глазах.
Но поскольку я проголодалась, а Майк дал понять, что зона секса находится только в его спальне, поэтому запрыгнуть на него, когда хлеб с майонезом лежал на столешнице, было не вариант, я решила все же уточнить.
К несчастью.
— Я бы предложила расцеловать тебя всего, но я сделала это полчаса назад, — поддразнила я, и его губы дернулись.
— Дорогая, ты не целовала меня. Ты меня облизывала, — напомнил он мне, оглядываясь на столешницу и открывая ящик, чтобы достать нож.
Я так и сделала, ростбиф выглядел великолепно, но держу пари, что Майк был намного вкуснее.
— О, да, конечно, — пробормотала я.
— До того, как ты отсосала мне, — он сделал паузу, а затем закончил: — почти.
— Значит, целовать тебя всюду все еще можно? — Поинтересовалась я.
— Ангел, ты должна мне дать возможность немного подкрепиться, предоставив время на восстановление, а потом у тебя есть время до пяти, делать со мной все, что захочешь.
— Договорились, — пробормотала я, он ухмыльнулся, глядя на сэндвичи.
Кое-что, чего стоит ждать с нетерпением.
Но теперь пришло время кое-что прояснить с Майком, не в физическом плане.
— Итак, поскольку мы на кухне вне зоны секса, может мы можем…
Он вскинул голову, глаза остановились на мне, в них плясал смех, он прервал меня.
— Что?
— Что-что? — переспросила я в замешательстве.
— Зона секса?! — уточнил он.
— Ага, — ответила я. — Кухня не является частью зоны секса в доме Майка Хейнса. Зона секса включает в себя твою кровать в спальне, пол рядом с кроватью, с которой мы однажды скатились, и душ. Диван, кухня, лестница и т.д. находятся вне зоны секса.
Он уставился на меня, в его глазах все еще плясал смех, а потом все его тело затряслось, и он расхохотался.
Теперь я была в еще большем замешательстве.
— Что? — попыталась я спросить сквозь его смех.
Все еще посмеиваясь, он посмотрел на хлеб, на который намазывал майонез, и пробормотал:
— Зона секса. Черт побери меня!
— Что? — снова спросила я, на этот раз громче.
— Милая, у меня нет зоны секса здесь. У меня дети, — объяснил он, продолжая свои манипуляции с хлебом.
— Верно, я в курсе. А это означает, что существуют границы секса.
Он начал качать головой и отложил майонез в сторону, бормоча:
— Границы секса.
Он опять посмеивался, это слышалось по его тону, поэтому я начала раздражаться, не понимая, что здесь может быть смешного.
— Майк, — резко оборвала его, — ты не хочешь поделиться со мной, что здесь смешного?
Он явно хотел поделиться, и также явно хотел сообщить мне кое-какую другую информацию. Я поняла это, когда он положил нож, двинулся ко мне, рывком раздвинул мои колени, шагнул в открывшееся пространство, затем, положив руку мне на поясницу, дернул меня так, что внешние области «Маленькой Дасти» плотно прижались к его прессу, а остальная часть меня плотно прижалась к нему.
И таким образом строгие границы сексуальной зоны стали стерты.
— Я знаю, где сейчас находятся мои дети, — сказал он мне, поймав мой удивленный взгляд. — Знаю, что там, где они находятся в данный момент им нравится, поэтому уверен, что они зависнут там на какое-то время. Когда они гостят у своей матери, за исключением их комнат, им многое там разрешается. Но я достаточно долгое время был отцом, поэтому знаю, что дерьмо может случиться, и оно случается. Дети болеют. Получают травмы. Со своей работой я могу оказаться в любом месте. Одри работает в Инди. Итак, если что-то случается с моими детьми в школе, когда время играет решающее значение, из школы звонят моей соседке, она идет в школу, разбирается там, что произошло, а потом звонит мне. Я с тобой, мое внимание сосредоточено на тебе. Я не хочу, чтобы один из моих детей пришел домой, когда я трахаю тебя на диване
