class="p1">— Ну, чего молчишь?
— Мне нечего тебе сказать. Ты жалок.
— Уверена, что выбираешь эти слова последними? Хотя погоди, может быть, мне стоит проверить, так ли ты хороша. Вдруг Чернов не дурак, и ты умеешь делать чудеса?
— Ты не посмеешь, — холодно и железно отвечает Варя.
— Неправда, о твоей матери ходят легенды! Может быть, ты унаследовала ее талант, а ведь совсем на нее не похожа. Хотя так даже лучше, не люблю блондинок. А ребята помогут. Правда, ребята?! Думаю ублюдок будет рад поделиться девчонкой.
В ответ слышатся одобрительные голоса и похотливый смех. Слышатся гулкие шаги по бетонной земле. Сырой запах озона заполняет легкие.
Варя делает глубокий вдох. Закрывает глаза. Злость застывает в жилах, ненависть и отвращение вскипают огромным потоком, парализуя мышцы, и заставляя зубы скрипеть. Влажная мягкая рука, погоняемая мерзкими сальными мыслями, касается бледной щеки.
«Раз…»
«Ты уже совсем взрослая».
«Два…»
«Может быть мне стоит проверить, так ли ты хороша»
«Три…»
«Так не похожа на свою мать».
«Четыре…»
«О твоей матери ходят легенды! Может быть, ты унаследовала ее талант»
«Пять».
«Ну ничего, так только лучше».
Тьма заволакивает ее глубоко в себя, в отражении ее собственное одержимое злом лицо. Глаза налитые кровью чернеют, вбирают себя тьму вокруг. Голоса становятся громче, они говорят на языке навий, заговаривают ее и делают сильнее. Варя не пугается самой себя. Теперь зеркало ей подчиняется, повторяет ее движения, изображает ее мимику и притворяется ей.
Одержимые глаза открываются. Перед ней лежат разбросанные по углам тела молодых неотесанных парней, парализованных страхом. Кто-то отползает из бетонного укрытия наружу, оставив своих друзей в ужасной опасности. Зачинщик лежит на дороге под ливнем, ей слышатся его жалобные стоны. Асфальт размывает его, капли прибивают гвоздями вниз, и сопротивляться им он не в силах.
Красная пелена застилает реальность. Варя видит вокруг зло и тьму, не видит ни капли света. Только он и она. Тьма и ее жертва. Варя приближается к нему, вызывая холод вокруг и заставляя дождь становиться льдом. Он перед ней беззащитный, как вырытый наружу дождевой червь. Извивается, ноет и страдает от холода. Глаза Вари, налитые чернотой, заставляют его испытывать страх сильнее.
— Нет! Прошу, не убивай меня! Я не хотел! Я не собирался трогать, правда! Я только хотел испугать! Прошу, прости! — жалобно стонет пухлый мокрый рот, захлебывается в собственных слезах. Глаза Вари лишь сильнее впиваются ему в душу, и несмотря на льющийся дождь, темноту и тусклый свет фонаря, он видит их ясно и четко. Вдруг поток его горьких слез становится еще сильнее, ледяной дождь ускоряется, и он начинает по-настоящему захлебываться, задыхаться, корчиться.
Ехидный голос внутри лепечет: «Отомсти, убей. Он хотел сделать с тобой это. Он пытается отомстить твоему другу, через тебя. Наглый жалкий мальчишка! Твой друг все равно рано или поздно убьет его!»
Поглощенные тьмой глаза дрожат, возвращают цвета обратно.
«Что я с ним делаю?! Это я?!»
Дыхательные пути барахтающегося в луже Кузьмина высвобождаются, он тяжело и жалко дышит.
Варя приходит в ужас, оглядывается. Холод пронзает тело, но ее это не волнует, словно холодно не ей, а кому-то другому, там, в зеркале.
«Он жив».
— Прости! Прости меня! Мне больно! Хватит, не делай больше этого! — все еще булькает Кузьмин, и смертоносный страх через его глаза смотрит на Варю.
— Я же сказала, ты жалок! — бросает ему Варя напоследок.
Разворачивается и, подобрав с остановки рюкзак, уходит туда, где сможет спрятаться от самой себя, где сможет обрести убежище.
Глава 14. Охотница
Урывками юный охотник успевает прийти в себя. С трудом припоминает, где он находится, и что за люди приходят к нему. Что за запах древесины и яркий свет. Что за голоса пытаются говорить с ним. Один из голосов смутно знаком ему, и почему-то дарит призрачную надежду. Он не чувствует, как движется и течет время, только блаженное обволакивающее небытие. Пока тьма уступает пробивающимся сквозь веки солнечным лучам из раскрытого окошка. Какое-то время он все еще борется за сон, хватается за него тонкими нитями сознания, и все же реальность побеждает.
Резкая головная боль, свинцовый звон по вискам настигают издевательски быстро. Шорох где-то по близости. Черствый старый диван, пахнет пылью. Расплывчатые пятна приобретают черты бесполезного разнообразного хлама. Что это? Веник, старая посуда, инструменты и подвешенный к стене велосипед? Потухшие радужки глаз опасливо изучают обстановку, вспоминают последние события. Из угла, где-то на кресле, все еще расплывающаяся фигуры вдруг начинает говорить.
— Ну наконец-то очнулся!
Голос незнакомый и женский. Фигура подходит ближе, становится четче. Голубой длинный халат, пуховая шаль на плечах. Усталые, взрослые до прозрачности серые глаза, длинные светлые, выдающие седину волосы, заплетенные в слабую косу. Мягкое округлое лицо, имеющее отдаленно напоминающее ему чьи-то черты, становится будто не свойственно ему суровым. Немногочисленные морщины от чего-то становятся грубее и глубже, разглядывая его мутные от пробуждения зрачки.
— П-простите…? — от чего-то совсем слабо и неловко вырывается из горла.
— Мда уж, прощаю. Ты главное у Зои попросить не забудь. Ты ее должник по гроб жизни, понял? Голова болит?
— Да, а как вы…?
— Я думаю, она тебе сама все расскажет.
Голубой халат отстраняется от раненного, плавно движется к столу, что-то активно на нем переставляет и наконец подносит белую кружку с чем-то напоминающем травяной отвар. Мирон приподнимается на локтях, и его резко пронзает жгучая боль в пояснице, падает обратно, с легким стоном, зажмуривая глаза.
— Не так быстро. Сначала голову приподними. И выпей это, болеть меньше будет. Какое-то время нужно будет еще полежать, быстро такое не заживает.
Принимая в руку кружку и медленно приподнимая голову, Мирон делает первый глоток. Во рту перебивается ужасный вкус забвения с чем-то похожим отдаленно на ромашку с дегтем. После одного того глотка сваливается, морщась, на перьевую подушку.
— Как вас зовут? — хрипло спрашивает.
— Элеонора Владимировна Вербина. Приятно познакомиться, молодой человек.
— Спасибо вам… Меня зовут Егор… Миронов Егор.
— Что же ты рядовой, Миронов Егор, совсем не справился?
— Я…справился, но все вышло сложнее, чем ожидалось… Простите еще раз, за то, что потревожил вас. Вы были ближе всего, и тогда… в том положении, это показалось удачной идеей.
— Мне не позволено много знать, но спасибо, что поделились. Единственное, что меня на самом деле волнует, это то, во что вы на самом деле хотите втянуть мою племянницу? Только ли в ранении дело? Сердце подсказывает, что-то не так… — Элеонора садится на кресло и уже из угла бесцветно, с небольшим придыханием продолжает
