— раз! И все они быстро встают на место.
Альфред немного помолчал. Потом произнес задумчиво:
— Одно только остается мне неясным. Что делал Джордж после того, как позвонил? Почему он об этом не сказал?
— Ты не догадываешься? Милый, да ведь это же совершенно ясно! Он рылся в бумагах у тебя в столе.
— Нет, Лидия! Это невозможно! Такое не сделает ни один человек!
— Джордж сделает! Он страшно любопытен во всем, что касается денег. Но он, конечно, в этом не сознался. Может, он и сознался бы, но только под присягой, как свидетель…
— Ты что, делаешь новый садик?
— Да, хочу сделать райский сад Эдема. Свою собственную версию: без змия, а Адам и Ева уже немолоды.
— Милая Лидия, — мягко сказал Альфред — Ты была такой терпеливой и была так добра ко мне все эти годы.
— Я ведь люблю тебя… Альфред!
***
Полковник Джонсон произнес:
— Всему приходит конец.
Затем добавил:
— Это просто ад какой-то! И повторил:
— Да, всему приходит конец.
Он откинулся на спинку кресла и посмотрел на Пуаро, как бы умоляя о помощи.
— Дорогой мой! Куда катится полиция?
— У полицейских тоже есть личная жизнь! Сагден был очень гордым человеком.
Полковник Джонсон, полный отчаяния, покачал головой. Чтобы как-то дать выход своим чувствам, он пнул буковое полешко, и оно полетело в камин, где полыхал огонь. Потом проворчал:
— Я ведь всегда говорил — нет ничего лучше огня в камине.
Эркюль Пуаро, который чувствовал спиной и затылком холодный сквознячок, подумал про себя. «Нет уж, центральное отопление, и только центральное отопление…».
1939 г.
Перевод: А. Перцев
Печальный кипарис
Питеру и Пегги Маклеод посвящаю
Уходи, улетай, смерть!
Где печальный стоит кипарис,
Дай мне в землю спокойно лечь!
И тогда, о мой дух, испарись!
Пусть ветки тиса обовьют
Мой саван.
С любимой смерть я разделю
Как славу.[994]
В. Шекспир. «Двенадцатая ночь», акт II, сц. 4
Пролог
— Элинор Кэтрин Карлайл, вам предъявляется обвинение в убийстве Мэри Джерард, совершенном двадцать седьмого июля сего года. Признаете ли вы себя виновной?
Элинор Карлайл стояла, гордо подняв изящную темноволосую голову, бесстрашно глядя на судью бездонными синими глазами.
В зале повисла тишина — напряженная, многозначительная тишина.
Сэра Эдвина Балмера, защитника, охватило тревожное предчувствие.
«Боже мой, — подумал он, — она готова признать себя виновной… У нее сдали нервы…»
Элинор Карлайл чуть сдвинула тонкие брови и разжала губы:
— Я не виновна.
Защитник с облегчением вытер платком лоб.
Обвинитель сэр Самьюэл Аттенбери стоя излагал суть дела, обращаясь к суду:
— Позвольте, ваша светлость и господа присяжные, сообщить, что двадцать седьмого в три тридцать пополудни Мэри Джерард скончалась в Хантербери, Мейденсфорд…
Его голос, звучный и приятный, лился и лился, обволакивая сознание. Элинор почти ничего не воспринимала. Лишь отдельные случайные фразы:
— …Дело до чрезвычайности простое…..Обязанность обвинения подтвердить мотивы и благоприятствующие обстоятельства…
…Ни у кого, кроме обвиняемой, насколько можно судить, не было никаких мотивов убивать эту несчастную девушку — Мэри Джерард. Юное существо с чудесным характером, всеми любимое, не имевшее ни единого, можно сказать, врага…
«Мэри, Мэри Джерард! Каким далеким все это сейчас кажется… и каким нереальным…»
— …Особое внимание прошу уделить выяснению следующих обстоятельств.
Первое. Какими возможностями и средствами располагала обвиняемая для того, чтобы дать жертве яд?
Второе. Что именно послужило мотивом преступления? Я обязан представить свидетелей, которые помогут вам установить истину в этом деле…
…Что касается отравления Мэри Джерард, я приложу все усилия, чтобы доказать, что ни у кого, кроме обвиняемой, не было возможности совершить это преступление.
Элинор казалось, что ее окутал плотный туман, сквозь который до нее долетали лишь отдельные слова.
— …Сандвичи… Рыбный паштет… Пустой дом…
Будто через тяжелое толстое покрывало слова булавками вонзались в ее сознание.
Зал суда. Лица. Целые ряды лиц! Среди них выделяется одно — с большими черными усами и проницательными глазами. Эркюль Пуаро, слегка склонив набок голову, задумчиво следит за ней.
«Ну ясно: старается понять, почему я это сделала… Пытается проникнуть в мои мысли, чтобы узнать, о чем я тогда думала, что чувствовала…» — подумала она.
«Что чувствовала?.. Какое-то затмение — затем чуть болезненное ощущение от шока…»
Она увидела лицо Родди… родное, милое лицо… длинноватый нос, выразительный рот…
«Родди! Всегда Родди — всегда, с тех самых пор, как себя помню… да-да, с тех самых дней в Хантербери — среди кустов малины, наверху, где водились кролики, и внизу — у ручья. Родди — Родди — Родди…»
Есть и другие знакомые лица! Свежая веснушчатая физиономия сестры-сиделки О’Брайен: рот слегка приоткрыт, шея вытянута вперед. У сестры Хопкинс очень чопорный вид — чопорный и неумолимый. Лицо Питера Лорда… Питер Лорд, такой добрый, такой благоразумный, такой… успокаивающий! Но сегодня он выглядит… как бы это выразить… потерянным? Да — именно потерянным! Как он глубоко все это переживает! А ей, главному действующему лицу, абсолютно все равно!
Она совершенно спокойна и холодна, хотя и находится на скамье подсудимых и ее обвиняют в убийстве.
Но вот в ней словно что-то шевельнулось: мгла, окутавшая ее сознание, стала рассеиваться. Она на скамье подсудимых!.. И люди, люди…
Люди… Их горящие глаза пожирают ее, Элинор, их рты приоткрыты. Они с затаенной жестокой радостью слушают, что говорит о ней этот высокий человек с иудейским носом. Да, да, для них это всего лишь щекочущее нервы развлечение.
— Факты в этом деле абсолютно ясны и не вызывают сомнений, — говорил этот человек, — я коротко изложу их вам.
С самого начала Элинор стала вспоминать: «Начало… Начало? Тот день, когда пришло это ужасное анонимное письмо. Это и было началом…»
Часть первая
Глава 1
1
Анонимное письмо!
Элинор Карлайл стояла, держа в руке распечатанное письмо. Она никогда еще не сталкивалась с подобными вещами. Оно было написано на дешевой розовой бумаге, почерк корявый, куча ошибок.
Какая гадость!
«Это — чтобы предупредить вас. Я не называю имен, но существует Кое-кто присосавшийся к вашей Тетушке, и если вы не позаботитесь, Лишитесь Всего. Девушки очень Хитры и старые леди размякают, когда они к ним подлизываются и льстят им. Что я говорю