Увы, наверное, это были решительные ребята, потому как через пять минут они опять напали, причем действовали весьма быстро. И снова мы ответили ружейными залпами и убили нескольких разбойников, остальные побросали в нас все свои копья. В меня копье не попало, угодив в бруствер рядом с моей шеей. Один из зулусов был убит, а двое ранены. Я был рад тому, что они все запустили свои копья. Дело в том, что у каждого каннибала было всего по одному копью, и я знал, что у них для нападения остались только длинные ножи.
После смены оружия, которое заняло некоторое время, они снова ринулись в бой, и тут завязалось великое сражение. Зулусы, отбросив в сторону свои ружья, поднялись на ноги и, держа свои маленькие щиты в левой руке, подняли топоры в правой. Однако у Умслопогаса, который стоял в центре, не было щита, он держал над головой обеими руками свой огромный топор. Я впервые видел его в бою, и, надо признать, зрелище было потрясающее. Снова и снова топор падал вниз, принося смерть, пока наконец амахаггеры не исчезли из поля его видимости.
Между тем Робертсон, Ханс и я, стоя позади на одном из камней, вели постоянный огонь, стреляя поверх голов зулусов, которые бились как настоящие мужчины. Да, их становилось все меньше, а тела их товарищей устилали вокруг всю землю.
Затем вождь дикарей еще раз попытался собрать свой отряд для новой атаки, и снова уцелевшие враги ринулись вперед. Я убил вождя выстрелом из револьвера, потому что мой штуцер[382] перегрелся. После смерти вождя людоеды бросили оружие и отступили в маленькое ущелье, где наши пули уже не могли их достать.
Пока что мы отбили атаку, но трое зулусов были мертвы, еще трое ранены, один из них тяжело, двое других несерьезно. Вместе с Умслопогасом осталось в живых четверо зулусов, и нас было трое; таким образом, в строю оставалось семь человек. Что толку в том, что мы убили так много амахаггеров, если нас было всего семеро? Как может такая горстка людей противостоять очередному нападению?
В свете наступающего утра обрисовались наши бледные лица.
— Итак, — сказал Умслопогас, опираясь на свой красный от крови топор, — враги нашли свою смерть, битва была великая. Теперь мы должны либо бороться до конца, либо удирать. — И он посмотрел на раненых.
— Не думай о нас, отец, — пробормотал один из зулусов, тот, кто был смертельно ранен. — Если так лучше для дела, убей нас и уходи, чтобы и дальше с честью нести свой топор.
— Хорошо сказано! — сказал Умслопогас, сделал паузу и добавил: — Теперь твое слово, Макумазан, ты здесь командуешь.
Изложив ситуацию Робертсону и Хансу так кратко, как только мог, я сделал вывод, что у нас есть шанс выжить, если мы уйдем, и никаких надежд на благополучный исход, если останемся.
— Уходи, если хочешь, Квотермейн, — ответил капитан. — Но я останусь здесь и буду биться. Пока нет рядом моей девочки, лучше такой конец.
Я предложил высказаться Хансу.
— Баас, — сказал он мне, — с нами Великий талисман и благословенный отец бааса на небе. Поэтому я думаю, что нам лучше остаться здесь и сделать все, что в наших силах, тем более что мне бы не хотелось снова пробираться через заросли и болота.
— Так и сделаем, — сказал я, не вдаваясь в дальнейшие объяснения.
Итак, мы начали готовиться к отражению следующей атаки, которая, как мы сознавали, будет наверняка последней. Мы стали укреплять нашу маленькую стену и укладывать штабелями убитых амахаггеров в качестве дополнительной защиты. Пока мы делали все это, взошло солнце, и в его первых лучах в нескольких милях от нас на противоположном конце склона мы увидели группу пробирающихся вперед людей, которые выглядели маленькими на фоне огромной черной пропасти. Взяв бинокль, я рассмотрел эту группу и убедился, что в ее середине перемещаются носилки.
— Там находится ваша дочь, — сказал я Робертсону и протянул ему бинокль.
— Господи, — ответил он, — эти негодяи перехитрили нас.
Через минуту носилки или кресло с эскортом исчезли в тени огромных валунов, возможно следуя по дороге, которую мы не могли разглядеть.
В следующее мгновение наши мысли снова были прикованы к этим дикарям, потому что по некоторым признакам мы поняли, что атака вскоре возобновится. Копья, на которых отражались первые лучи солнца, появились на краю изгиба горы, который, как я заметил, с восточной стороны переходил в глубокий, поросший зарослями овраг. Кроме того, мы слышали голоса предводителей, призывающих своих людей к новому нападению.
— Они приближаются, — сказал я Робертсону.
— Да, — ответил он. — Они идут, и мы идем. Странный конец того, что мы называем жизнью, не правда ли, Квотермейн? И бог с ним! Я думаю о том, что же дальше? Я не боюсь, ведь едва ли это будет хуже, чем то, через что я уже прошел, так или иначе.
— Будем надеяться на лучшее. — Я ответил как можно веселее, потому что глубокая печаль этого человека подействовала и на меня.
— Все еще может быть, Квотермейн, потому что кто знает, что именно привело нас сюда? Моя старая мать обычно молилась о лучшем будущем, и я запомнил ее слова. И в нашем положении лучше до конца думать о победе, и уж если заснуть, то навсегда, потому что без любимой дочери жизнь для меня не имеет смысла. Ага, вот и один из них. Попробуй-ка вот это, черный дьявол! — И, вскинув ружье, он выстрелил в амахаггера, который оказался на краю ущелья.
Воин взмахнул руками, согнулся и упал назад.
И снова началась охота, поскольку каннибалы (я думаю, что это были именно каннибалы, как и их собратья) выбрались из укрытия, продвигаясь ползком по камням, а иногда и на четвереньках. Они
