с неохотой. Факт, означающий, что у него были мозги и любопытство, превышающие уровень обезьяны, на которую он так походил внешне: он захотел увидеть королеву, о которой говорил Зикали.
В конце концов мы все-таки двинулись в путь, сопровождаемые Билали и людьми, несшими светильники. Их свет указывал, что мы идем между домами — или, во всяком случае, стенами, которые были когда-то домами, — а впереди виднелась улица.
Проходя под чем-то вроде арки или портика, мы вошли во двор с колоннами, но без крыши, поскольку я мог видеть звезды над головой. В конце двора виднелось здание, дверной проем в нем был завешан циновками, внутри все было освещено лампами, и по всей длине на равном расстоянии стояли охранники с длинными копьями.
— О баас, — сказал Ханс с тревогой, — это ловушка.
Умслопогас глядел вокруг с подозрением, держа руку на рукоятке топора.
— Помолчи, — ответил я. — Вся эта гора — сплошная ловушка, одной больше, одной меньше — дела не меняет, а у нас с собой оружие.
Проходя между двойной линией охранников, которые стояли без движения, как статуи, мы подошли к любопытным занавескам, висевшим в конце длинного холла. Я далеко не знаток, но все же понял, что они были сделаны из дорогого цветного материала, вышитого золотыми нитями. Перед этими занавесками Билали сделал нам знак остановиться.
Тихо обсудив что-то с человеком, скрывающимся за занавеской, он исчез за ними, оставив нас одних на несколько минут. Наконец они открылись, вышла высокая элегантная женщина восточного вида в арабской одежде и пригласила нас войти. Она не разговаривала и не отвечала на мои вопросы, когда я пытался заговорить с ней, что было не очень понятно. Лишь потом я узнал, что она немая. Мы вошли, и я поразился роскоши, с которой была обставлена комната.
В дальнем конце зала находилось не очень большое помещение, освещенное лампами, свет которых падал со стен, украшенных скульптурами. Все выглядело так, словно когда-то это был большой внутренний двор или святилище, поскольку в центре его стоял помост, где когда-то могли помещаться трон или статуя бога. Но сейчас на этом помосте стояло ложе, на котором сидела богиня!
Она была статная и стройная, одета в ярко-белые ткани и искусно ими задрапирована, однако ее одежда больше открывала, чем скрывала ее великолепные формы. Из-под вуали, которая была похожа на фату невесты, выглядывали две очень длинные черные косы, на кончике каждой виднелось по большой жемчужине. С одной стороны от королевы стояла высокая женщина, похожая на ту, что провела нас через занавески, а с другой на коленях стоял Билали.
Сидящая женщина была также величественна, как настоящая королева, когда ее рисуют художники, хотя ее фигура была значительно более благородной, чем у любой королевы, которых я встречал. Вокруг нее, казалось, витала какая-то тайна, окутывающая ее, как вуаль. От нее исходила еще и некая притягательная сила, и ни вуаль, ни другое покрывало не могли скрыть ее — по крайней мере, для моего воображения. Своим дыханием она тоже источала власть. В воздухе витало что-то такое, что бывает перед штормом.
Мне казалось, что эта власть не вполне человеческая и идет свыше, она будто призвана склонять странника к земле.
Сказать по правде, хоть я и сгорал от любопытства, которое росло во мне час от часа, и ощущал себя очень довольным, что предпринял это путешествие со всеми его невзгодами, в тот момент я ужасно испугался, настолько, что хотел повернуться и убежать. С самого начала я чувствовал, что присутствую перед неземной совершенной женской красотой, которая отличается от нашей земной красоты.
Что это была за картина! Она сидела, величавая и тихая, как совершенная мраморная статуя, лишь ее грудь поднималась и опускалась под белой одеждой, показывая, что она живая и может дышать, как все. Об этом же говорили и ее глаза. Сначала я не мог разглядеть их через вуаль, но то ли потому, что я привык к свету, или оттого, что они сияли как звезды, далекие и прекрасные, я смог увидеть их. Это были большие, темные, прекрасные очи, глубокого синего оттенка. Казалось, они смотрят сквозь тебя и выше. Ее глаза были подобны окнам, через которые свет идет изнутри. Свет духа.
Я оглянулся, чтобы посмотреть, производит ли увиденное такой же эффект на моих товарищей. Ханс упал на колени, его руки сплелись в молитве, а его маленькое уродливое лицо напомнило мне голову рыбы, которую вытащили из воды и которая вот-вот умрет от избытка воздуха. Робертсон, выведенный из состояния оцепенения, смотрел на царственную даму с открытым ртом.
— Боже, — сказал он, — кажется, я возвращаюсь к жизни. Ее черты прекрасны. Я чувствую это нутром.
Умслопогас стоял величественный и мрачный. Его руки лежали на рукоятке топора, он также пристально смотрел на трон, кровь пульсировала на коже, которая затягивала рану в его голове.
— Бодрствующий в ночи, — сказал он мне своим глубоким голосом, переходя на шепот, — в ней власть не одной женщины, а всех женщин. Под ее одеждой я вижу красоту той, которая «ушла высоко», Лилия, которая навсегда потеряна для меня. Ты не чувствуешь этого, Макумазан?
Когда он произнес эту фразу, я сразу все понял. Я чувствовал подобное и раньше, хотя эмоции не позволяли мозгу вовремя анализировать происходящее. Я смотрел на прекрасные драпированные формы и видел: в ней было несколько женщин. Я не встречал никого подобного именно этой женщине, хотя впоследствии узнал ее достаточно хорошо, во всяком случае достаточно, чтобы заинтриговать меня. Странным было то, что в этой галлюцинации личности частично совпадали, пока наконец я не начал думать, не являются ли они одним и тем же существом, проявляющим себя в разных формах, как лучи разного цвета падают из одного кристалла и при этом меняются. Однако мой бедный ум не в состоянии это выразить так, как бы мне этого хотелось. Без сомнения, это была сила внушения и игра ума
