Альфонс Олар
Робеспьер и жандарм Меда
От переводчицы
Года два назад, когда заводился этот ЖЖ, я была уверена, что не буду пером безумного переводчика касаться двух вещей: стихов Сен-Жюста и того распроклятого отчёта военных врачей о перевязке раны Робеспьера. С первым я уже столкнулась прошлой осенью, теперь, видно, пришёл черёд второго.
Под катом — тематическая статья Альфонса Олара, вышедшая в первой серии его «Очерков и лекций по Французской революции». Это, собственно, та самая статья, содержащая знаменитую фразу «Нет ничего почётнее для историка, чем сказать: Я не знаю». Олар проделал то, что следовало сделать с этим медицинским отчётом — отправил его на экспертизу хирургу и опубликовал результат. Думаю, он в некотором смысле закрыл тему, ещё тогда, сто с лишним лет назад. По крайней мере это единственное мне известное чёткое и ясное объяснение того, что именно не так с этим отчётом (а с ним всё не так…).
Статья написана в 1892 году, с тех пор много воды утекло (в частности Матьез установил, что воззвание к секции Пик было подписано задолго до того, как сторонники Конвента вошли в ратушу и т. д.), но я выкладываю текст полностью, без купюр (за исключением сносок, только две из них я втащила прямо в текст, но со сносками в текстах, являемых в интернет во всеобщий доступ, у меня свои специальные отношения всегда) — из уважения к профессору Олару.
Какого рода текст, думаю, вы можете себе представить, так что внутрь — на свой страх и риск. Кому нужен непосредственно отчёт и разбор полётов по нему — вам сразу к части три…
Альфонс Олар
Робеспьер и жандарм Меда
Известно, что когда арестованного в ночь с 9 на 10 термидора Робеспьера принесли в Конвент, он был серьёзно ранен в голову; у него была раздроблена челюсть. Была это попытка самоубийства или убийства? Какое-то время считалось, что это самоубийство, сегодня так не считают, и все пишут (кажется, я и сам это писал) как о достоверном факте, что ранение Робеспьера — результат произведенного в него жандармом Меда выстрела из пистолета. И, однако, я должен признать, что, присмотревшись к документам попристальнее, я не знаю, что думать и чему верить, и на самом деле вопрос этот не решён однозначно, как сперва казалось. Я согласен, что этот вопрос не имеет большого исторического значения, и наше отношение к революции Термидора и к самому Робеспьеру не сильно изменится в зависимости от того, самоубийство это было или убийство. Однако интересно будет увидеть, с какими сложностями, когда речь идёт об известном событии и известной личности, сталкивается критика, когда она порождена здоровым скепсисом и хочет внести ясность в события, без всякого намерения возвеличить или очернить кого бы то ни было.
I
Напомним основные факты.
В ночь с 9 на 10 термидора войска Конвента под командованием Барраса и Леонара Бурдона направляются к ратуше двумя колоннами, по улице Сент-Оноре и по набережной. Декрет об объявлении вне закона зачитывается на улицах; обескураженные этим, сторонники Робеспьера разбегаются. Сам он, находясь в ратуше, колеблется, ораторствует, отказывается действовать и тщетно ищет законного обоснования для мятежа. Секции мало-помалу встают на сторону Конвента, и артиллеристы, пришедшие на площадь перед ратушей, чтобы защищать Робеспьера, расходятся один за другим, кто по приказу революционных Комитетов, кто по собственной воле. В полночь ливень опустошает площадь, и когда около двух часов ночи на неё входят верные Конвенту войска, они не обнаруживают почти никого.
Можно полагать, что весть о таком отступничестве всколыхнула и чрезвычайно обеспокоила повстанцев, собравшихся в ратуше, и их Исполнительный комитет предпринял последнюю попытку повлиять на Робеспьера. Его торопят действовать, призвать к восстанию. Леребур составил воззвание к той самой секции, где жил Робеспьер, к секции Пик, и подписал его; Легран, Луве и Пейян также поставили свои подписи. Перо передают Робеспьеру. Его брат, Сен-Жюст, все присутствующие уговаривают его подписаться. Он возражает: «От чьего имени?» Наконец, его уговорили, он пишет две первые буквы своего имени. Но перо выпадает из его пальцев, — то ли оттого, что он решительно отвергает противозаконное действие, то ли оттого, что внезапное вторжение победителей и выстрел из пистолета лишили его возможности продолжить. Этот документ сохранился и находится в коллекции Сент-Альбен, где заслуживающие доверия историки могли его видеть: он весь в крови.
Эта неоконченная подпись, эти пятна крови — доказывают ли они ясно и определённо, что в Робеспьера стреляли? Конечно, нет. Столь впечатляющее свидетельство лишь напоминает нам об ужасной драме, но не рассказывает подробностей. Всё, что известно — в тот момент, когда победители вошли в ратушу, прозвучал выстрел, и Робеспьера нашли в луже крови.
Из всех рассказов об этих событиях самым правдоподобным, по моему мнению, является выступление в Конвенте 16 термидора одного из делегатов от секции Гравильер. Вот что говорит этот очевидец, — я не помню, чтобы кто-нибудь из историков цитировал его слова:
«Все выходы из ратуши были перекрыты. За полной тишиной, которая сопровождала перемещения внутри ратуши, последовал вскоре крик всех добрых граждан: Да здравствует Национальный Конвент! Эти крики, прозвучавшие во всех помещениях, уведомили заговорщиков о том, что они остались наедине со своими преступлениями.
Народные представители во главе пятидесяти стрелков вошли в ратушу. В этот самый момент гражданин, шедший рядом с Леонаром Бурдоном, упал под тяжестью тела Робеспьера-младшего, который выбросился в окно. Имя этого гражданина — Клод Шабрю.
Мы прошли в большой зал, откуда сбежали заговорщики. Входя в канцелярию, Робеспьер-старший выстрелил из пистолета себе в рот и одновременно получил пулю от одного из жандармов… Тиран упал, обливаясь кровью. Один из санкюлотов подошёл к нему и хладнокровно произнёс: „Вот Верховное существо“».
Существует также рассказ служащих канцелярии Коммуны, напечатанный в «Journal de Perlet» 24 термидора II года. Рассказав о том, как воззвание Конвента было прочитано и прокомментировано мэром в здании ратуши, они добавляют:
«И тогда наступил короткий миг тишины, которую вскоре нарушил выстрел из пистолета, прозвучавший со стороны коридора между залом заседаний и комнатой муниципалитета. Мэр поднялся со своего кресла, побежал туда, откуда раздался выстрел; он тут же вернулся, бледный и дрожащий, и повсюду раздались крики: Робеспьер вышиб себе мозги!»
Из двух этих рассказов следует, что в момент взятия ратуши Робеспьер перешёл из зала заседаний в другую комнату, и что именно в проходе между этими двумя комнатами стреляли из пистолета — может, сам Робеспьер, может, Меда, а может, оба одновременно.
Смехотворные показания привратника Мишеля Бошара почти ничего не проясняют. Он рассказывает, что, входя в зал равенства, увидел лежащего на полу Леба: «И тут же, — говорит он, — Робеспьер-старший выстрелил в себя из пистолета, и пуля, не попав в него, пролетела на расстоянии трёх линий от меня. Меня едва не убили, поскольку Робеспьер упал на меня в коридоре, выходя из зала Равенства».
И, наконец, Дюлак, служащий Комитета общественного спасения, свидетельствует (правда, годом позже): «Я нашёл его лежащим у стола, он получил пулю, вошедшую примерно в полутора дюймах под нижней губой и вышедшей под левой скулой. Нужно, чтобы все отметили, ради истины, что именно я увидел его первым, и что неправда, будто жандарм, которого Леонар Бурдон представил в Конвенте, попал в него, как он хвалился, так же, как и в Кутона, которого он даже не задел: это необходимо разъяснить».
II
Как видно, по общему мнению современников, Робеспьер пытался покончить жизнь самоубийством. Барер сказал это с трибуны на утреннем заседании 10 термидора. Я допускаю, что Барер вынужден был лгать по своему официальному положению, но я не вижу, чтобы хоть кто-то противоречил ему. Сочинитель, который собрал касавшиеся дела слухи, Леонар Галуа, писал в «Истории Национального Конвента»: «Мнение всех бывших друзей Робеспьера, его сестёр и современников, было таков — он стрелял сам в себя из пистолета и пуля раздробила ему челюсть. Кроме того, его рана указывала на то, что он вложил пистолет дулом в рот. Если нужны какие-либо ещё доказательства, я обратил бы ваше внимание на то, что, лёжа на столе в Комитете общественного спасения, он непрестанно утирал кровь, тёкшую из раны, мешочком от пистолета». Последняя деталь столь же важна, сколь и неоспорима. Не был ли это мешочек от пистолета, который Робеспьер использовал, чтобы застрелиться?
События, воспоминания о которых донесли до нас современники, следовательно, таковы, надо это признать, что не исключают версию самоубийства.
