Попов Александр
Благоwest, или обычная история о невероятном сумасшествии
Александр Попов
Благоwest, или обычная история о невероятном сумасшествии
Рассказ
1
Такси вкрадчиво притормозило на глухой узкой дороге возле высокого кирпичного ограждения, за которым во мраке этого холодного вечера, скорее, уже ночи, настороженно-замкнуто чернились крыши и шпили поселка - укромного местечка на диковато-живописном берегу иркутского залива, местечка роскошного жилья, необыкновенных, нередко дерзко-вычурных строений, богатых деловых людей, дорогих сверкающих полировкой автомобилей, злых породистых собак и надменных молодцеватых охранников. Крупнотелый, в кожаной куртке, в низко натянутой на лоб черной шапочке и в темных очках мужчина небрежно-молча расплатился с боязливо жмурившимся, мелковатым, как подросток, таксистом, выбрался на воздух, дождался на обочине, пока за поворотом тьма не поглотила машину. Снял очки, короткими торопливыми затяжками покурил, рассеянно посматривая на чуть различимую за укосом Ангару с пологими сопками на противоположном необжитом берегу. Река клином-заливом словно бы врубалась в тайгу. Вдали разнолико, но колко сверкали россыпи городских огней. От тихой воды тянуло знобкой сыростью, под ногами похрустывал ледок, напоминая о поздней, предснежной осени.
Человек натянул на лицо шапочку, оказавшуюся с прорезями для глаз и рта, неумело-грузно взобрался по выбоинам на ограждение, с другой стороны чуть не плашмя повалился возле зарослей кустарника. Отдышался, слегка отряхнулся и осмотрелся. Потянулся было в карман за сигаретой, но спохватился. Метрах в ста пятидесяти величественно, быть может, с утаенным вызовом всему окружающему высился огромный, в двадцать, если не в тридцать, окон кирпичный оштукатуренный дом с балконами, балюстрадами, редкой, но изысканной лепниной, просторной мансардой, с клумбами и экзотичными площадками вокруг, имитирующими сказочные лужайки, философичные садики, скалистые горы с водопадами и озерками. К этому дому, освещенному лишь с фасада, человек и направился, но с тыла, через густой, с раскидистыми колючими ветками яблоневый сад. Медленно крался по шуршавшей под ногами листве, по клумбам, по всхрустывающим сухим веткам. Замирал, если громко встрескивало.
С великим трудом, несколько раз больно уколовшись, человек миновал сад, остановился перед непроницаемо темным окном особняка. Легонько толкнул створку оконной рамы - она послушно подалась вглубь комнаты.
Только запрыгнул на подоконник, как неожиданно к нему устрашающе-высокими прыжками подбежала крупная откормленная овчарка. Однако - не стала лаять, а, напротив, дружелюбно заскулила, заюлилась вся, преданно-весело посматривая на согнувшегося в оконном проеме мужчину.
- Джеки! - властно позвали собаку. - Ты где, дьявол? Что там унюхал?
Человек приставил палец к губам и умоляюще шепнул:
- Джеки, гулять. - И отчаянно отмахивал собаке рукой.
Пес с сомнением и ласковым рычанием отошел, и когда человек опрометью, будто его и не было, скрылся в комнате, легонько прикрыв раму, побрел к охраннику.
- Что там унюхал, Джеки? - Молодой, плечистый охранник фонариком осветил окно и кусты, ничего подозрительного не обнаружил, потрепал собаку по пшенично-рыжему жесткому загривку. - Померещилось тебе, видимо. На, грызи свою кость!
Человек, унимая прихлынувшую к голове хмелившую кровь, постоял минуту-другую в теплой, но совершенно темной зале. Ласкающе, уютно пахло дорогой кожаной мебелью, синтетикой новой телевидеоаппаратуры, нежнейшими дорогими духами и живыми цветами, кажется, розами. Где-то в углу мерно и томно тикали большие часы с маятником. В доме было так тихо, что слышался шорох потревоженных, не сразу успокоившихся тюлей. Без ощупывания стен и предметов, будто прекрасно знал маршрут, в кромешной темноте направился по коридору. Тихонько отворил остекленную дверь в какую-то с плотно зашторенными окнами комнату.
Из громоздкого письменного стола - не копаясь в нем - мужчина вынул массивный ключ, подошел к стене, снял с нее картину и точно - однако, очевидно не видя скважины, - беззвучно вставил ключ во встроенный в стену сейф. Вправо-влево крутанул, растворил толстую дверку - вспыхнул изнутри направленный вниз матовый свет. Сложил в холщовый мешок разноцветные пачки новеньких долларов, евро и рублей.
Возьмет пачку - зачем-то подержит на ладони, обнюхает, полюбуется ею, помнет легонько, словно бы наслаждаясь ее толщиной и упругостью. Деньги сытно, жирно похрустывали в его черных руках.
В тот же мешок, отчего-то тоже аккуратно и бережно, положил несколько слитков золота, бархатные коробочки с драгоценностями, увесистую стопку ценных бумаг. И тоже не спешил, каждую вещь любовно держал в руках, наслаждался, улыбаясь.
Тем же путем - но долго прокарабкавшись на высокое ограждение, вспотев и замаявшись, - мужчина выбрался на дорогу. С час брел в морозной тьме. Свернул на тропку, прошел немного, запихал мешок под огромную сушину, поверженно лежавшую между сосновой и березовой порослью, кое-как забросал прощелину листьями и ветками. Знобко посмеивался:
- Говорил я тебе, Александр Иванович, что все против тебя, - обратился мужчина к кому-то воображаемому. - Не веришь? Ничего, поверишь, простая твоя душа! Знай: человек - создание подлое, хитрое и жадное! Всяк хочет властвовать, жить в довольствии и богатстве. Таких уймища! Намотай на ус: если не ты, так тебя... - Мужчина оборвал свою торопливую речь, сжал кулаки и, будто смертельно устал, вяло побрел от сушины назад той же тропой.
Совершенно разбитым добрался до байкальского шоссе. Хватился, что лицо все еще закрыто маск-шапочкой, раздраженно содрал ее, швырнул в кювет. Остановил какую-то гремевшую пустыми бочками грузовую машину и уехал в город.
2
Александр Иванович Цирюльников, высокий, но грузноватый мужчина лет сорока пяти, с уставшим серовато-бледным лицом, хозяин крупнейшей в Сибири торгово-промышленной корпорации-холдинга "Благоwest", на такси ближе к полудню вернулся из командировки в свой великолепный трехэтажный особняк на берегу иркутского залива. Он всю дорогу подремывал, расплывшись широким, упитанным туловищем на заднем сиденье. Но вздрогнул, увидев возле высоких металлических ворот своего дома милицейские машины. Торопливо расплатился, однако дождался какой-то копеечной сдачи от язвительно усмехнувшегося шофера. Вбежал в дом.
- Саша, Саша, нас обворовали! - неуверенно подошла к Цирюльникову молодая красавица жена Анастасия. - Понимаешь, кто-то открыл ночью окно... я с детьми спала... собаки не залаяли... - словно оправдывалась она.
Он не дослушал, грубовато отстранил ее, ничего не спросил у милиционеров, широким шагом прошел к открытому пустому сейфу, крепко сжатым кулаком ударил по стене. Крикнул:
- Куда смотрела, дура! - Выхватил из вазы цветы: - Какого черта ты покупаешь всякую дребедень? Я день и ночь пашу, как проклятый, а ты угрохиваешь деньги на черт знает что! Все гардеробы забиты твоим шмутьем!
- Я что же, должна ходить как оборванка? Муж зарабатывает миллионы, а я буду трястись над каждой копейкой? Ты, Саша, становишься невыносимым. Ты патологически жадный. Ты - больной! Сумасшедший! Псих! Я брошу тебя. Думаешь, твои деньги меня удержат? А вот и нет! Нет!
Анастасия заплакала, убежала наверх в спальню, с треском захлопнула за собой дверь.
- Где охранники? - не унимался хозяин. - Живо сюда всех!
Двое детей Цирюльникова, сын Гриша, худощавый, весь настороженный подросток от первого брака, и дочка дошкольница Татьянка, насупленно, угрюмо посматривали с углового дивана на отца, который безобразно кричал на двоих охранников, размахивая кулаком перед их вспаренными лицами. Трое милиционеров и следователь Переломов с криминалистом, растерянные и смущенные, не обрывали Цирюльникова, с преувеличенной старательностью снимали отпечатки пальцев, осматривали окно, а снаружи - наличник, фотографировали сейф и его содержимое, что-то записывали, в полголоса переговаривались по мобильному телефону. Переломов, сухощавый, в потертом, с оттянутыми карманами пиджаке, умышленно громко покашливал в кулак, с неудовольствием косясь на Цирюльникова, которого, было похоже, совершенно не волновало, что в одной комнате с ним посторонние люди, представители закона.
Широкая, ожиревшая грудь Александра Ивановича тяжело дышала, его глаза, налитые злобой, вперились в оцепеневших охранников:
- Вы, оглоеды, у меня как сыр в масле купаетесь! Я вам сколько плачу? Да вы в благодарность за такие бабки должны как собаки за версту унюхивать опасность! А у вас из-под самого вашего сопливого носа умыкнули целый мешок добра! Спали?! Спали, дармоеды! Я из вас душу вытрясу!
- Александр Иванович, ей-богу не спали, - попробовал защититься один из охранников - парень с наголо обритой, по-бычьи крупной головой.
