Сергей Зверев
«Вселить в них дух воинственный»: дискурсивно-педагогический анализ воинских уставов
© С. Э. Зверев, 2017
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2017
Введение
Как известно, первым документом, с которым приходится знакомиться всякому поступающему на военную службу, важнейшим документом, определяющим боевую и повседневную деятельность армии, является устав. От того, какие идеи заложены в устав, от степени приоритетности целей и задач, которые он ставит перед своими адептами, наконец, от того, каким языком он написан, зависит профессиональное и социальное «самоопределение», формирование ценностной позиции военнослужащего и, в конечном счете, формирование его личности. Таким образом, можно с уверенностью сказать, что устав, в первую очередь боевой или полевой устав, есть один из главных источников воспитания воинов армии и флота.
Каждый из этих уставов, фиксируя общие, сущностные требования, предъявляемые войной и военной службой к военнослужащим и армии в целом, отражает взгляды, характерные для определенного исторического этапа развития средств и методов вооруженной борьбы. Уроки очередной победоносной или проигранной войны, личностные особенности верховного вождя, от которого зависит принятие устава, наконец, состояние умов общества, из которого армия черпает пополнения для своих рядов, отражаются в воинских уставах. Поэтому боевые и полевые уставы, являясь фактически летописью вооруженных сил, помогают лучше понять состояние общественного сознания в государстве, в армии и на флоте, выявить предпосылки побед и уяснить причины неудач в войнах и сражениях. Поэтому темы, посвященные изучению уставов, а лучше – сравнительному анализу текстов отечественных и зарубежных уставов – целесообразно включать в программы дисциплин «Военная история» и «История военного искусства», изучающихся в процессе подготовки военных руководителей.
Воинские уставы прошлых эпох – отнюдь не мертвая буква, представляющая интерес только для исследователя и любителя старины. Они по сей день снабжают актуальными рекомендациями по воспитанию у современных военнослужащих воинского духа, который, как учит нас история, является осязаемым залогом победы.
В исследовании, предпринятом с целью извлечь полезные для Российской армии исторические уроки, дискурсивному анализу подвергались тексты отечественных и некоторых зарубежных боевых и полевых уставов. Проекты уставов и наставлений не вошли в круг анализируемых источников.
Автор выражает глубокую благодарность Елене Юрьевне Голубевой за помощь и поддержку в работе над монографией; кандидату педагогических наук доценту полковнику Сергею Ивановичу Дьякову (МВАА), кандидату исторических наук Евгению Ивановичу Юркевичу (ВИМАИВиВС), кандидату педагогических наук доценту Евгению Алексеевичу Носову (ВУНЦ ВМФ), кандидату филологических наук Анне Евгеньевне Шаповаловой (ВУНЦ ВМФ) за любезно предоставленные материалы, без которых не могла бы состояться эта книга.
Глава 1. Воинские уставы Московского царства и Российской Империи
Воинские уставы Московского государства
Первыми уставами, посвященными организации если не регулярного, то правильно устроенного войска, были, как известно, «Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки» (1607) и «Ученье и хитрость ратного строения пехотных людей» (1647)[1]. Несмотря на то, что в целом они представляли собой переводные сочинения, в них уже содержатся указания переводчиков и составителей на цель и смысл воинской службы, опосредованно предъявляющие требования к морально-боевым качествам воинских людей.
Первые же статьи «Устава ратных, пушечных и других дел» посвящены описанию качеств командующих войсками. Обратим внимание, какое значение устав придавал личностным качествам. Так, о большом воеводе устав пишет, что на высшую должность подобает назначать «много испытнаго и в воинстве искуснаго мужа, который бы был ни стар, ни млад, ни злосерд; но тих, кроток, смирен, податлив и всегда во всех мерах остерегателен; вовремя добрым и разумным промыслом, и вовремя домыслом и лукавством, а показатися б ему ко всяким людем доброхотанием, желанием и хвалою другу и недругу» [167, с. 58]. Сегодня покажется удивительным, что полководцу требовалось быть приятным, скромным и сговорчивым, но нельзя забывать, что это было самое начало XVII столетия – века, когда центральная власть в Европе слишком сильно зависела от своих могущественных вассалов, чтобы разговаривать с ними повелительно. Главнокомандующему необходимо было уметь убеждать и располагать подчиненных к исполнению его приказов.
Надо сказать, что указанные качества привлекательны и в современном главнокомандующем, особенно организующем совместные или коалиционные операции. Для него умение добиваться взаимного согласия от представителей разных ведомств или государств неизмеримо важнее собственно полководческих достоинств. Блестящим примером таких дарований может служить А. В. Суворов, всячески смирявший в общении с австрийцами свой неистовый темперамент при организации операций антифранцузской коалиции во время Итальянского и Швейцарского походов. Из более близкого нам времени можно отметить Д. Эйзенхауэра и Н. Шварцкопфа.
От представителей высшей аристократии, вроде Великого Конде, Евгения Савойского или Мальборо, можно было требовать истинно воинских качеств. Фельдмаршалом, по уставу, следовало назначать «мужа храбра, сердцем смелаго, достаточнаго и избыточнаго, дальнаго разума и правдиваго, и в воинстве искуснаго» [167, с. 59]. И это понятно и обосновано: фельдмаршалу предстояло водить войска на полях сражений, под ядрами и пулями.
На должность большого окольничего, ведавшего снабжением, обеспечением войска и квартирмейстерской частью, устав рекомендовал подыскивать «многоразумнаго, испытаннаго и доброискуснаго мужа, который был бы честен и рассуден» [167, с. 61]. Чего же еще требовать от штабного работника и сегодня!
Можно заметить, что от людей, занимавших высшие командные должности, требовались, помимо воинской опытности, высокоразвитый интеллект, честность и умение вызывать к себе доверие подчиненных. Этим качествам командиров и начальников, к сожалению, не находится места на страницах современных отечественных уставов.
В «Уставе ратных, пушечных и других дел», предваряя изложение «указов», касающихся собственно организации службы, составитель, пространно рассуждая о том, что все люди от рождения различаются по степени призвания к воинским трудам, что допускает и оправдывает применение начальниками мер принуждения, тем не менее, определенно указывает, что и начальники и подчиненные объединяются в общей работе «не ради иннаго, точию да потщаться победити врагов и супостатов своих, и в том полагают свою славу» [167, с. 5]. Здесь звучат системообразующие для воинского институционального дискурса концепты героического пафоса «победа» и «слава», которые все реже можно встретить в практическом дискурсе современных военнослужащих. Например, автору этих строк за пять лет преподавания в Военно-морской академии ни разу не довелось услышать в офицерской среде разговоров, в которых фигурировали бы указанные понятия. Это конечно никоим образом не бросает тень на качество исполнения морскими офицерами своего воинского долга, но заставляет задуматься о направленности их личности, которая выступает осязаемым фактором в деятельности по обучению и воспитанию подчиненных. К великому сожалению, понятие «военная косточка» сегодня почти не употребляется; в армию и на флот, как показывают опросы, молодежь больше влекут практические соображения о приличном образовании, хорошем достатке и стабильности положения военнослужащего, чем такие идеальные понятия как честь, слава и служение. Хуже всего, что отсутствие осознанного стремления к победе и славе, а слава по самой своей этимологии предполагает деяния, о которых не стыдно поведать потомству, приучает к мысли, что война ведется не ради конечного преодоления зла, которое ее вызвало, и тем выхолащивает нравственное содержание вооруженной борьбы. Отсюда такую популярность даже и в массах населения приобрела идея гибридной войны, отрицающая ради достижения ограниченной, сиюминутной и весьма умозрительной цели вырабатывавшиеся тысячелетиями кодексы чести воина – единственного, что в какой-то степени возвышало дух человека, занимающегося таким суровым ремеслом как военное, и ограничивало проявление жестокости и насилия.
Конечно, победа и слава добываются только в бою, а бой в свою очередь предполагает поражение и уничтожение неприятеля, о чем прагматично замечает «указ» 45-й, трактуя, что лучшее испытание артиллериста есть война, «где против недругов встречно стреляют, и опознается вскоре мастер, потому что тут все увидят мертвые телеса[2]… а которой к такому делу не извык, и такой в пушкари не пригодится, хотя будет в нем всего света мудрость…» [167, с. 105]. С завидной прагматичностью устав учит, что от военного, несмотря на все сказанное выше, требуется в первую очередь результат, о котором нынешние боевые документы предпочитают выражаться эвфемизмами, за что после каждого вооруженного конфликта войска расплачиваются печальной статистикой психических травм и посттравматического стрессового расстройства.
