Владимир Владимирович Маяковский
Полное собрание сочинений в тринадцати томах
Том 8. Стихотворения, поэма, очерки 1927
В. Маяковский. Фото 1927
Стихотворения, 1927
Стабилизация быта*
После боев и голодных пытокотрос на животике солидный жирок.Жирок заливает щелочки бытаи застывает, тих и широк.Люблю Кузнецкий (простите грешного!),потом Петровку, потом Столешников;по ним в году раз сто или двести яхожу из «Известий» и в «Известия».С восторга бросив подсолнухи лузгать,восторженно подняв бровки,читает работница: «Готовые блузки.Последний крик Петровки».Не зря и Кузнецкий похож на зарю, —прижав к замерзшей витрине ноздрю,две дамы расплылись в стончике:«Ах, какие фестончики!»*А рядом, учли обывателью натуру, —портрет кого-то безусого:отбирайте гения для любого гарнитура, —все от Казина* до Брюсова.В магазинах — ноты для широких масс.Пойте, рабочие и крестьяне,последний сердцещипательный романс«А сердце-то в партию тянет!»[1]В окне гражданин, устав от ношенияпортфелей, сложивши папки,жене, приятной во всех отношениях,выбирает «глазки да лапки»*.Перед плакатом «Медвежья свадьба»*нэпачка сияет в неге:— И мне с таким медведем поспать бы!Погрызи меня, душка Эггерт. —Сияющий дом, в костюмах, в белье, —радуйся, растратчик и мот.«Ательемод».На фоне голосов стою,стою и философствую.Свежим ветерочком в республику вея,звездой сияя из мрака,товарищ Гольцман из «Москвошвея»обещает «эпоху фрака»*[2].Но, от смокингов и фраков оберегая охотников(не попался на буржуазную удочку!),восхваляет комсомолец товарищ Сотниковтолстовку и брючки «дудочку».Фрак или рубахи синие?Неувязка парт- и советской линии.Меня удивляют их слова.Бьет разнобой в глаза.Вопрос этот надо согласоватьи, разумеется, увязать.Предлагаю, чтоб эта идейная дракане длилась бессмысленно далее,пришивать к толстовкам фалды от фракаи носить лакированные сандалии.А чтоб цилиндр заменила кепка,накрахмаливать кепку крепко.Грязня сердца и масля бумагу,подминая Москву под копыта,волокут опять колымагудореволюционного быта.Зуди издевкой, стих хмурый,вразрез с обывательским хором:в делах идеи, быта, культуры —поменьше довоенных норм!
[1927]
Бумажные ужасы*
(Ощущения Владимира Маяковского)
Если б в пальцах держал земли бразды я,я бы землю остановил на минуту: — Внемли!Слышишь, перья скрипят механические и простые,как будто зубы скрипят у земли? —Человечья гордость, смирись и улягся!Человеки эти — на кой они лях!Человек постепенно становится кляксойна огромных важных бумажных полях.По каморкам ютятся людские тени.Человеку — сажень. А бумажке? Лафа!Живет бумажка во дворцах учреждений,разлеглась на столах, кейфует в шкафах.Вырастает хвост на сукно в магазине,без галош нога, без перчаток лапа.А бумагам? Корзина лежит на корзине,и для тела «дел» — миллионы папок.У вас на езду червонцы есть ли?Вы были в Мадриде? Не были там!А этим бумажкам, чтоб плыли и ездили,еще возносят новый почтамт!Стали ножки-клипсы у бывших сильных,заменили инструкции силу ума.Люди медленно сходят на должность посыльных,в услужении у хозяев — бумаг.Бумажищи в портфель умещаются еле,белозубую обнажают кайму.Скоро люди на жительство влезут в портфели,а бумаги — наши квартиры займут.Вижу в будущем — не вымыслы мои:рупоры бумаг орут об этом громко нам —будет за столом бумага пить чаи́,человечек под столом валяться скомканным.Бунтом встать бы, развить огневые флаги,рвать зубами бумагу б, ядрами б выть…Пролетарий, и дюйм ненужной бумаги,как врага своего, вконец ненавидь.
[1927]
Нашему юношеству*
На сотни эстрад бросает меня,на тысячу глаз молодежи.Как разны земли моей племена,и разен язык и одежи!Насилу, пот стирая с виска,сквозь горло тоннеля узкогопролез. И, глуша прощаньем свистка,рванулся курьерский с Курского*!Заводы. Березы от леса до хатбегут, листками вороча,и чист, как будто слушаешь МХАТ,московский говорочек.Из-за горизонтов, лесами сломанных,толпа надвигается мазанок.Цветисты бочка́ из-под крыш соломенных,окрашенные разно.Стихов навезите целый мешок,с таланта можете лопаться —в ответ снисходительно цедят смешокуста украинца хлопца.Пространства бегут, с хвоста нарастав,их жарит солнце-кухарка.И поезд уже бежит на Ростов,далёко за дымный Харьков.Поля — на мильоны хлебных тонн —как будто их гладят рубанки,а в хлебной охре серебряный Донблестит позументом кубанки.Ревем паровозом до хрипоты,И вот началось кавказское —то го́ловы сахара высят хребты,то в солнце — пожарной каскою.Лечу ущельями, свист приглушив.Снегов и папах седи́ны,Сжимая кинжалы, стоят ингуши,следят из седла осетины.Верх гор — лед,низ жар пьет,и солнце льет йод.Тифлисцев узнаешь и метров за́ сто:гуляют часами жаркими,в моднейших шляпах, в ботинках носастых,этакими парижа́ками.По-своему всякий зубрит азы,аж цифры по-своему снятся им.У каждого третьего — свой языки собственная нация.Однажды, забросив в гостиницу хлам,забыл, где я ночую.Я адрес по-русски спросил у хохла,хохол отвечал: — Нэ чую. —Когда ж переходят к научной теме,им рамки русского у́зки;с Тифлисской Казанская академияпереписывается по-французски.И я Париж люблю сверх мер(красивы бульвары ночью!).Ну, мало ли что — Бодлер, Маларме*и эдакое прочее!Но нам ли, шагавшим в огне и водегодами борьбой прожженными,растить на смену себе бульвардье*французистыми пижонами!Используй, кто был безъязык и гол,свободу советской власти.Ищите свой корень и свой глагол,во тьму филологии влазьте.Смотрите на жизнь без очков и шор,глазами жадными цапайтевсе то, что у вашей земли хорошои что хорошо на Западе.Но нету места злобы мазку,не мажьте красные души!Товарищи юноши, взгляд — на Москву,на русский вострите уши!Да будь я и негром преклонных годов,и то, без унынья и лени,я русский бы выучил только за то,что им разговаривал Ленин.Когда Октябрь орудийных бурьпо улицам кровью ли́лся,я знаю, в Москве решали судьбуи Киевов и Тифлисов.Москва для нас не державный аркан,ведущий земли за нами,Москва не как русскому мне дорога,а как огневое знамя!Три разных истока во мне речевых.Я не из кацапов-разинь.Я — дедом казак, другим — сечевик,а по рожденью грузин.Три разных капли в себе совмещав,беру я право вот это —покрыть всесоюзных совмещан.И ваших и русопетов.
[1927]
