МАРК ТВЭН
Отрывочные наброски празднаго путешественника
I
До сихъ поръ всѣ мои путешествія совершались не иначе, какъ по дѣламъ. Пріятная майская погода вызвала новое вѣяніе. Оставивъ въ сторонѣ заботы о хлѣбѣ насущномъ, я рѣшилъ прокатиться съ единственною цѣлью отдохнуть и развлечься. Преподобный сказалъ, что и онъ тоже поѣдетъ. Прекрасный онъ человѣкъ, одинъ изъ лучшихъ людей, хотя и священникъ! Въ одиннадцать часовъ вечера мы были уже въ Новой Гавани на катерѣ «Нью-Іоркъ». Мы взяли билеты и начали прогуливаться взадъ и впередъ съ пріятнымъ ощущеніемъ свободныхъ и праздныхъ людей, далеко отстоящихъ отъ почтъ и телеграфовъ.
Немного спустя я пошелъ въ свою каюту и раздѣлся. Однако, ночь была слишкомъ хороша, чтобы спать. Мы огибали бухту; пріятно было стоять у окна, дышать чистымъ ночнымъ воздухомъ и любоваться мерцающими на берегу огоньками. Вотъ подошли къ моему окну два пожилыхъ господина, сѣли и начали разговаривать. Мнѣ въ сущности не было никакого дѣла до ихъ бесѣды, но въ эту минуту я былъ дружески расположенъ ко всему міру и желалъ сообщаться съ нимъ. Я скоро узналъ, что они были братья изъ маленькой деревни въ Коннектикутѣ и что разговоръ шелъ о кладбищѣ.
— Теперь, Джонъ, — говорилъ одинъ, — мы откровенно переговорили между собой. Видишь ли, всѣ ушли съ кладбища и наши покойники были предоставлены самимъ себѣ, если можно такъ выразиться. Они, какъ тебѣ извѣстно, были очень стѣснены. Во-первыхъ, мѣста было очень мало; въ прошломъ году, когда умерла жена Сета, намъ съ трудомъ удалось закопать ее; она загораживала мѣсто дьякона Шорба, и онъ сердился на нее и на насъ тоже. Поэтому мы обсудили, и я особенно настаивалъ на новомъ кладбищѣ, на горѣ. Они были не прочь отъ этого, если только обойдется недорого. Самые лучшіе и большіе участки — это № 8, и № 9, оба одинаковой величины. Славное, удобное помѣщеніе на двадцать шесть человѣкъ, двадцать шесть совершенно взрослыхъ, конечно; да на дѣтяхъ и на коротышкахъ набѣжитъ кое-что, вотъ и можно будетъ, среднимъ числомъ, уложить совершенно свободно человѣкъ тридцать, даже тридцать два, тридцать три.
— Это много, Уильямъ. Который же ты купилъ?
— Вотъ мы и дошли до этого, Джонъ. Видишь ли, № 8-й стоитъ тринадцать долларовъ, № 9-й — четырнадцать.
— Понимаю. Значитъ ты взялъ № 8-й.
— Ошибаешься. Я взялъ № 9-й и сейчасъ объясню тебѣ почему. Во-первыхъ, дьяконъ Шорбъ желалъ его. Онъ началъ распространяться о захватѣ его мѣста женой Сета, и потомъ я бы, можетъ быть, поспорилъ съ нимъ изъ-за № 9, если бы дѣло шло о двухъ лишнихъ долларахъ, но мнѣ уступили и лишній былъ только одинъ. Въ сущности, что такое долларъ? — сказалъ я. Жизнь наша лишь странствованіе, сказалъ я; мы здѣсь не для наживы и съ собой ее унести не можемъ, сказалъ я. Итакъ, я пересталъ печалиться, зная, что Господь не оставитъ добраго дѣла безъ награды и поможетъ мнѣ вернуть этотъ долларъ въ торговлѣ. Затѣмъ была еще и другая причина, Джонъ. № 9-й самое сподручное мѣсто во всемъ кладбищѣ и лучше всѣхъ расположено. Оно лежитъ на самой верхушкѣ холма, въ центрѣ кладбища. Оттуда виденъ Мильпортъ, горы Траси и Гопперъ, фермы и прочее. Въ цѣломъ штатѣ нѣтъ лучшаго мѣста въ смыслѣ вида. Сэръ Гиджингсъ говоритъ такъ, а ужъ онъ, конечно, долженъ знать. Ну, и это еще не все. Если бы Шорбъ захотѣлъ взять № 8, пришлось бы брать его. № 8 находится рядомъ съ № 9, но по скату холма, и всякій разъ, когда пойдетъ дождь, вода будетъ литься прямо на Шорба. Сэръ Гиджингсъ говоритъ, что. когда настанетъ время Шорба, ему придется застраховать свои останки отъ огня и воды.
Послышался тихій смѣхъ и одобрительный возгласъ.
— Вотъ, Джонъ, маленькій, грубый рисунокъ участка, который я сдѣлалъ на клочкѣ бумаги. Вотъ сюда сверху, въ лѣвый уголъ, мы свалили покойниковъ, вырывъ ихъ со стараго кладбища, и помѣстили ихъ въ рядъ одного за другимъ, безъ всякаго плана, какъ попало, съ дѣдушкой Джонсомъ во главѣ, такъ ужь оно пришлось, и нѣсколько загнутыми кверху близнецами Сета. Къ концу немножко тѣсновато, но мы разсудили, что не будетъ лучше, если мы разъединимъ близнецовъ. Ну, а дальше идутъ живые. Тутъ, гдѣ стоитъ А, мы положимъ Маріаръ и ея семейство; В — это для братьевъ Гозеа и ихъ рода; С — Кальвинъ съ племенемъ. Остается два мѣста, вотъ тутъ, гдѣ какъ разъ открывается видъ на общую картину. Это для меня и моихъ, и для тебя и твоихъ. Въ которомъ изъ двухъ ты бы желалъ лечь?
— Признаюсь, ты захватилъ меня врасплохъ, Уильямъ. Дѣло въ томъ, что я такъ заботливо задумался объ удобствѣ другихъ, что не подумалъ о своемъ собственномъ.
— Жизнь — это только временной нарядъ, какъ говорится въ Св. Писаніи, одно только бренное одѣяніе. Рано или поздно, мы всѣ тамъ будемъ. Главное состоитъ въ томъ, что попадешь туда съ чистымъ пропускомъ. Это единственная вещь, о которой стоитъ заботиться, Джонъ.
— Да, да, такъ, Уильямъ, такъ. Кромѣ этого, ничего нѣтъ. Какое же мѣсто ты мнѣ совѣтуешь взять?
— Это зависитъ отъ вкуса, Джонъ. Ты особенно дорожишь хорошимъ видомъ?
— Не могу тебѣ сказать «да», не могу сказать «нѣтъ». Главнымъ образомъ мнѣ хочется, чтобы оно было обращено на югъ.
— Это легко рѣшить, Джонъ. Они оба на югъ. Они освѣщены солнцемъ, тогда такъ Шорбъ остается въ тѣни.
— А относительно почвы, Уильямъ?
— Д песчаное; Е почти чистая глина.
— Такъ запиши Е, Уильямъ, песчаный грунтъ осаждается и требуетъ ремонта.
— Прекрасно. Напиши здѣсь свое имя, Джонъ, вотъ тутъ, подъ буквой Е. Теперь не заплатишь ли ты мнѣ кстати свою часть четырнадцати долларовъ? Тогда все дѣло будетъ кончено.
Послѣ небольшого пререканія и торга деньги были выплачены и Джонъ ушелъ, пожелавъ брату покойной ночи. Нѣсколько минутъ длилось молчаніе. Затѣмъ послышался легкій смѣхъ одинокаго Уильяма.
— Кажется, я не ошибся, — проговорилъ онъ, — не Е глинистое, а Д; Джонъ остался на пескѣ.
Онъ еще разъ тихонько хихикнулъ и тоже пошелъ спать.
Слѣдующій день въ Нью-Іоркѣ былъ страшно жаркій. Тѣмъ не менѣе мы старались извлечь изъ него все, что можно, въ смыслѣ развлеченій. Послѣ полудня мы подъѣхали къ пароходу «Бермуда», перебрались на него со всѣми пожитками и стали искать Ани на палубѣ. Пока мы доѣхали до половины гавани, стояла знойная лѣтняя жара. Затѣмъ мнѣ пришлось застегнуться плотнѣе, а еще черезъ полчаса я уже замѣнилъ лѣтнее пальто осеннимъ и застегнулъ его крѣпко на-крѣпко. Когда мы прошли маякъ, я прибавилъ еще плащъ и обмоталъ шею платкомъ. Такъ быстро исчезло лѣто и наступила зима.
Къ вечеру мы были уже далеко въ открытомъ морѣ. Никакой земли въ виду. Никакая телеграмма, никакое письмо, никакая новость не достигнетъ до насъ теперь! Это было отрадное сознаніе, еще отраднѣе было сознаніе, что милліоны измученныхъ людей, оставшихся за нами на берегу, страдаютъ попрежнему.
На слѣдующій день мы уже были среди уединеннаго океана, вышли изъ дымчатыхъ волнъ и вступили въ глубокую, непроницаемую синеву. Ни одного корабля на безбрежной шири океана, ни одной живой души, кромѣ цыплятъ Матери Карей, которые кидались въ волны, кружились, носились надъ ними… Между пассажирами было нѣсколько моряковъ и разговоръ шелъ о корабляхъ и матросахъ. Одинъ сказалъ, что выраженіе: «вѣрно, какъ магнитная стрѣлка», не точно, потому что магнитная стрѣлка рѣдко показываетъ полюсъ. Онъ говорилъ, что корабельный компасъ далеко не вѣрный инструментъ, а, напротивъ, одинъ изъ самыхъ вѣроломныхъ слугъ человѣка. Онъ постоянно, ежедневно измѣняется. Слѣдовательно, необходимо вычислить уклоненія каждаго дня и изъ этого вычисленія вывести опредѣленіе, иначе моряки никогда не будутъ знать истины. Другой сказалъ, что огромное состояніе ждетъ того, кто изобрѣтетъ компасъ, не поддающійся вліянію стального корабля. Онъ сказалъ, что только одно твореніе перемѣнчивѣе компаса деревяннаго корабля, что это компасъ стального корабля. Помянули и о всѣмъ извѣстномъ фактѣ, что опытный морякъ по одному взгляду на компасъ новаго стального корабля можетъ за тысячу миль отъ мѣста его строенія опредѣлить, въ какую сторону былъ повернутъ его носъ, когда его строили.
Затѣмъ старый капитанъ китоловнаго судна началъ разсказывать о командѣ, которая иногда набирается на ихъ суда.
— Иногда къ намъ попадала толпа студентовъ. Чудной народъ! Невѣжды? Куда тамъ! Они не умѣютъ отличить крамбала отъ гротъ-браса. Но было бы ошибкой принять ихъ за дураковъ. Они научились въ мѣсяцъ большему, чѣмъ другіе въ годъ. У насъ на «Мэри-Аннъ» былъ одинъ такой. Такъ тотъ явился на бортъ въ золотыхъ очкахъ. Его сейчасъ же въ его изящнѣйшемъ костюмѣ протащили съ вантклота на кильсонъ. У него былъ полный сундукъ плащей, толстаго суконнаго платья и бархатныхъ жилетовъ. Все это, знаете, топорщилось, и, какъ вы думаете, сплющила ли все это соленая вода? Не берусь судить.
«Когда мы вышли въ море, помощникъ приказалъ ему лѣзть наверхъ и помочь свалить форъ-марсъ. Вотъ и полѣзъ онъ туда въ своихъ очкахъ. Черезъ минуту съ оскорбленнымъ видомъ спускается назадъ. „Зачѣмъ вы спустились?“ спрашиваетъ помощникъ. „Вы, говоритъ, можетъ быть, не знаете, что тамъ нѣтъ лѣстницы!“ У насъ, видите ли, нѣтъ васетовъ на форъ-марсѣ. Люди наши разразились такимъ хохотомъ, какого вы, я думаю, никогда не услышите. На слѣдующую ночь, темную и дождливую, помощникъ опять приказалъ малому лѣзть наверхъ, и я бьюсь объ закладъ, что онъ полѣзъ съ зонтикомъ и съ фонаремъ! Но это ничего не значитъ: изъ него вышелъ славный матросъ еще до окончанія плаванія и намъ скоро понадобился другой матеріалъ для насмѣшекъ. Послѣ этого прошло много лѣтъ, я уже совсѣмъ забылъ о немъ. О вотъ прихожу я разъ въ Бостонъ помощникомъ на кораблѣ и пускаюсь странствовать по городу, вмѣстѣ съ другимъ помощникомъ. Зашли мы тамъ въ гостинницу „Почтенный домъ“, надѣясь поймать тамъ въ большой столовой „цѣлую соленую лошадь на удочку“, какъ говорятъ наши мальчишки. Рядомъ съ нами обѣдало нѣсколько человѣкъ, и одинъ изъ нихъ сказалъ: „Посмотрите-ка, вѣдь это новый губернаторъ Массачусетса, вотъ за тѣмъ столомъ, съ дамами“. Мы съ помощникомъ съ любопытствомъ взглянули въ ту сторону, такъ какъ ни одинъ изъ насъ еще никогда не видѣлъ губернаторовъ. Смотрѣлъ я, смотрѣлъ на это лицо и вдругъ вспомнилъ! Но я и виду не показалъ, а сказалъ только: „Помощникъ, я хочу идти и пожать ему руку“. Онъ отвѣчалъ: „Посмотрѣлъ бы я, какъ вы это сдѣлаете, Томъ“. „Помощникъ, — сказалъ я, — я сейчасъ это сдѣлаю“. „О, да, — сказалъ онъ, — я думаю! Хотите биться объ закладъ, что не пойдете, Томъ?“ „Я и полкроны не пожалѣю противъ этого“. — «Ставьте» — «Идетъ», сказалъ я, вынимая монету. Это удивило его, но онъ всетаки покрылъ ее и сказалъ довольно насмѣшливо: «Не лучше ли вамъ отказаться отъ губернатора и его дамъ, Томъ?» — «По зрѣлому размышленію, я рѣшилъ идти». — «Ну, Томъ, вы совершенный безумецъ» сказалъ онъ. — «Можетъ быть, безумецъ, а можетъ быть, и нѣтъ, — сказалъ я, — главный вопросъ заключается въ томъ, хотите вы рискнуть полкроной, или нѣтъ?» — «Ставьте цѣлую крону!» — «Идетъ», сказалъ я и съ хохотомъ отошелъ отъ него. Онъ самодовольно хлопнулъ себя по ногѣ. Я подошелъ къ столу губернатора, облокотился на него локтями и нѣсколько времени пристально смотрѣлъ ему въ лицо. «Мистеръ Гарднеръ, — сказалъ я, — знаете ли вы меня?» Онъ посмотрѣлъ на меня, я на него; вдругъ онъ вскрикнулъ: «Томъ Боулингъ! Клянусь святой кочергой! Дэди, это старый Томъ Боулингъ, о которомъ я вамъ разсказывалъ, нашъ помощникъ съ „Мэри-Аннъ!“ Онъ всталъ и дружески пожалъ мнѣ руку.
