Джон Ридли
Бродячие псы
Маме и папе Гейл – это ее время
Ричард, Питер, Адам, Эми, Мартин и Эмили, спасибо вам
* * *
– …твою мать!
Это был призыв, мольба.
Джон молился, молился всерьез.
– Иисус, Христос долбаный, ну снизойди же наконец до меня!
Одинокое проклятие в адрес одной из высших сил. Бог, Будда, Л. Рон Хаббард.[1] Не важно. Сейчас это не имело для Джона абсолютно никакого значения, он готов был возносить свою мольбу во Вселенную, пока он/она/оно его не услышит.
Да, ситуация: перегревшийся «мустанг» посреди необъятной пустыни, бесконечные мили мертвой земли и раскаленное утро, пышущее жаром Преисподней. Вы бы тоже молились.
– Боже, Христос долбаный! Ну сделай же, на хрен, что-нибудь!
Эй, парень, приглядись, что там впереди на дороге, не ответ ли на твою молитву?
В пропитанном жарой дрожащем воздухе, сквозь клубы дыма, валящие из-под капота «мустанга», бензоколонка выглядела точь-в-точь как мираж. Джон взывал к Богу, к Будде, к Л. Рону, чтобы это видение не оказалось миражом, иначе ему, затерянному на заброшенной дороге через пустыню, останется только сдохнуть. И кто-то – Бог, Будда или Л. Рон – ответил на его мольбу.
Бензоколонка была самой что ни на есть настоящей.
«Мустанг» подкатил к ней будто слон, ковыляющий к месту своей кончины.
Небольшое строение. Потрепанные временем и погодой деревянные ставни запорошены песком. Вывеска изрядно поистерлась, но все же различима: «У Харлина».
Джон приподнял капот «мустанга», оберегая забинтованную левую руку. Струя горячего пара ударила ему в лицо.
– Черт!
Он забрался на водительское сиденье и взорвал тишину оглушительным гудком.
В ответ – ничего.
Он снова принялся сигналить, долго и настойчиво.
Дверь отворилась. На пороге нарисовался тощий человек в засаленном тряпье и мокрой от пота шляпе, прикрывавшей похожие на сосульки волосы. Надумай вдруг самая последняя белая шваль из южных штатов обзавестись прислугой, этот вполне бы подошел.
– Ты чего-то хочешь, парень? – Он изобразил на лице нечто, отдаленно напоминающее улыбку, обнажив кривые, черные зубы, среди которых если и были здоровые, то – раз-два и обчелся.
– Ты Харлин?
– Не-а. Я Даррелл.
– Харлин где-то поблизости?
– Он на Сторожевом посту, – тощий палец указал на отдаленное плато.
– Вернется скоро?
– Не-а. Он мертв. Сторожевой пост – это наше кладбище.
– Значит, бензоколонка твоя?
– Угу.
– Почему же она называется «У Харлина»?
– Потому что она принадлежит ему.
– Но он же мертв?!
– И что? – глаза Даррелла выражали недоумение.
Джон понял, что задал его мозгам слишком сложную работу. Он собрался уже было съязвить по этому поводу, но передумал и просто спросил:
– Не посмотришь мою машину? Мне кажется, радиатор…
– Проклятье! Ну и жарища сегодня. – Даррелл достал какую-то грязную тряпку и протер ею лицо, отчего на нем осталась черная отметина. – Но что поделаешь, – приходится терпеть. Хотя жарко, как никогда. Даже вставать не хочется – лежать бы да ветерка дожидаться. Помнится, был я как-то в Мексике…
Хватит, наслушался дерьма.
– Вот что, приятель, – то, как Джон сказал это, было весьма недвусмысленно: не нужен мне, к чертям, ни ты, ни твоя дебильная бредятина. – Я просто хочу убраться отсюда. Займись наконец моим радиатором. Он перегрелся, и, кажется, полетел патрубок.
Лицо Даррелла скривила гримаса обиженного ребенка. Он заглянул под капот «мустанга» и осмотрел двигатель.
– Твой радиатор хоть из шланга поливай. Он перегрелся. И еще накрылся патрубок.
– А то я не знаю! О чем я, по-твоему, тебе толкую?
– Ну, если ты все знаешь, умник хренов, чего ж сам не починишь свою машину?
– Мог бы – починил бы, а не стоял тут как болван, тратя время на твою болтовню. Ну так что, займешься машиной или мне обратиться к кому-нибудь другому?
– К кому-нибудь другому? – Даррелл искренне рассмеялся. – Мистер, кто-нибудь другой – в пятидесяти милях отсюда. Как ты, интересно, туда доберешься? На себе, что ли, свою тачку попрешь?
– О'кэй, я попал. Ты счастлив? Ну, а теперь будешь чинить машину или нет?
Губы Даррелла вновь расплылись в чернозубом подобии улыбки – похоже, иначе он улыбаться просто не умел. Даррелл с силой захлопнул капот.
– Эй! Полегче.
– Да, я могу починить твою машину. Но надо найти подходящий патрубок. Это займет некоторое время…
– Сколько?
– Некоторое время.
Джон чувствовал, как плавятся его мозги.
– А сейчас сколько времени?
– Двадцать минут одиннадцатого.
– Боже! Двадцать минут одиннадцатого, а жара не меньше девяноста градусов.
– Девяносто два.[2] Пару лет назад такое пекло стояло почти неделю…
Джон промокнул лоб бинтом.
– Что у тебя с рукой?
– Так, несчастный случай.
– Тебе следовало быть осторожнее. Вот, помню, как-то я…
– Да, ты прав. Здесь поблизости можно достать выпивку?
– На автостоянке. Выбор небольшой, но что-нибудь найдешь.
– Я вернусь. А ты позаботься пока о моей машине, ладно?
– Это всего лишь железо…
– Это не железо. Это «мустанг»-кабриолет шестьдесят четвертого года.[3] – Джон взял с заднего сиденья дорожную сумку и перебросил ее через плечо. – Вот и пораскинь мозгами, в чем разница между тобой и мной и почему ты живешь здесь, а я просто проезжаю мимо.
Джон направился в сторону города.
Даррелл проводил его взглядом и сплюнул.
* * *
– …твою мать!
Теперь это была уже не мольба – грязное, злое ругательство сорвалось с губ Джона.
Прогулка в город заняла минут двадцать. А может, под лучами нестерпимо палящего солнца только показалась такой долгой. В любом случае у Джона появилась возможность обдумать свое незавидное положение – удача явно отвернулась от него. Сложись все иначе, рулил бы он сейчас куда-нибудь в Сан-Диего или на Гавайи – как звали ту девчонку, которую он там трахнул? – а вовсе не обратно в Вегас.
Повезло еще, что жив. Вдвойне повезло, что удалось дотянуть до Харлина. Джон потер забинтованную руку. Шли дни, но она по-прежнему ныла. Впрочем, тревожила даже не сама рука, а скорее воспоминание о болевом шоке, затаившееся где-то в глубинах подсознанья. Закрывая глаза, он переживал все заново. Так, без двадцати одиннадцать. Час или около того уйдет на ремонт «мустанга». Есть время, чтобы перекусить и прийти в себя. Затем снова в дорогу, и через несколько часов он будет в Вегасе. Времени достаточно. Он намеревался добраться туда к концу дня, значит, у него в запасе не меньше двенадцати часов.
Времени достаточно, Джон, повторял он, словно пытаясь убедить себя в том, что это действительно так.
Мимо, подняв облако пыли и обдав Джона мелким гравием, пронеслись два мотоцикла. Он прикрыл лицо рукой, закашлялся и выругался вслед мотоциклистам. Слова утонули в грохоте моторов.
Стоп: вроде город или что-то похожее. Череда магазинов, почта/автостанция, стоянка грузовиков. Даже не верится. Хоть сплюнь через левое плечо, благо ветер в спину. Но впереди действительно автостоянка, и там есть пиво – вполне сгодится, чтобы эта сраная дыра не казалась совсем уж мерзкой. Джон провел языком по пересохшим губам и направился к…
– Эй ты!
Старик на обочине. Рваная одежда. Солнцезащитные очки. На лице, словно искусно вырезанные на дубленой коже, проступают морщины. Рядом лежит немецкая овчарка.
– Чего тебе надо, старик?
– Не называй меня так. Ты что, совсем никого не уважаешь?
– Чего тебе надо?
