Линн Рэйда
Там, где нет темноты
Адамс любил осознавать себя членом внутренней партии, поскольку это неизменно возвышало его в собственных глазах. Общеизвестно, что члены внутренней партии — опора ангсоца, лучшие из лучших. Случайные и недостаточно талантливые люди никогда не попадают в их ряды.
Ни дополнительная норма кофе или шоколада, ни возможность курить приличные сигареты вместо никудышных папирос «Победа» никогда не радовали его так, как это ощущение собственной избранности.
Адамс был в восторге от своей работы. Все, что связано с Министерством любви, окутано глубокой тайной, так что даже самый мелкий служащий этого ведомства воспринимается сотрудниками прочих министерств как высокое начальство. Можно слегка распахнуть пальто, чтобы стал виден краешек значка с эмблемой Минилюба — и на всех лицах тут же застывают маслянистые, словно дрянной гвоздичный джин, улыбки. Красота!
Единственное, что не нравилось Адамсу в его работе — это постоянное общение с О» Браэном, чьим референтом его неожиданно назначили несколько месяцев назад. Раньше О» Браэн ему даже нравился — каким–то присущим ему одному достоинством, с которым он нес свою крупную, тяжелую фигуру по министерским коридорам, и мягкой, даже несколько интеллигентской манерой разговаривать с коллегами. Словом, О» Браэн очень мало походил на тех задерганных и постоянно чем–то озабоченных людей, которых Адамс привык видеть в Минилюбе.
Словом, О» Браэн был ему, скорее, симпатичен, хотя временами Адамс чувствовал мучительную зависть к своему коллеге. Это началось с того дня, как Адамс по случайности узнал, что О» Браэн всего на десять лет старше его самого, то есть на редкость молод для начальника отдела. Для того, чтобы достичь таких высот к неполным сорока годам, нужно было обладать поистине выдающимися способностями. Назначение личным секретарем О» Браэна Адамс сперва воспринял, как повышение и важную ступеньку в собственной карьере. Но это ощущение быстро сошло на нет. То ли О» Браэн вообще ни в грош не ставил своих подчиненных, то ли он считал именно Адамса полной посредственностью, на которую не стоит обращать внимания, но у того никогда не пропадало ощущение, что шеф смотрит на него, как на пустое место. Ни о каком дальнейшем повышении при таком отношении, конечно, не могло идти и речи, так что Адамс делал все возможное, чтобы показать себя с лучшей стороны.
Вот и сейчас, когда настало время сдать квартальные дела и отослать списки всех распыленных в Министерство правды, Адамс вызвался заняться этим лично, надеясь продемонстрировать О» Браэну свою серьезность и ответственность.
Он засиделся за этой работой допоздна, и вошел в кабинет О» Браэна, когда за окнами уже совсем стемнело. Первым, что попалось ему на глаза, был выключенный телекран. Адамс вздохнул. Любого другого партийца, постоянно выключающего телекран без особой на то необходимости, неминуемо заподозрили бы в недостаточной благонадежности, но О» Браэн был вне подозрений. Адамс знал, что его нынешний начальник лично написал большую часть инструкций, которыми пользовались в полиции мыслей. Ходили слухи, что он даже принимал участие в засекреченном проекте «Книга Голдстейна», хотя все, что было связано с этим проектом, оставалось тайной за семью печатями. Адамс надеялся, что рано или поздно у него тоже будет личный кабинет с роскошным черным креслом из блестящей кожи, и он сможет хладнокровно выключить бубнящий телекран, нисколько не заботясь о собственной репутации, поскольку будет знать, что его репутация выше таких условностей.
Шеф что–то диктовал, наклонившись к речепису, но, увидев Адамса с бумагами, откинулся на спинку кресла и вопросительно посмотрел на секретаря.
— В чем дело, Адамс?
— В соответствии с последней инструкцией о своевременном изъятии нелиц из всех источников инофрмации, я составил для Министерства правды списки распыленных за последний месяц, — отрапортовал Адамс, ожидая одобрения.
« Браэн нахмурился и для чего–то развернул воронку речеписа в сторону.
— Никаких списков Миниправу посылать не нужно, Адамс.
Секретарь растерянно сморгнул.
— Но, шеф… нелица, упомянутые в «Правде»… Майкл Броден и другие…
Грузное тело О» Браэна развернулось в его сторону, как будто поворота головы казалось ему недостаточным.
— Какое имя вы сейчас назвали, Адамс? — переспросил шеф свинцовым голосом.
Секретарю показалось, что он провалился через пол и летит в бездонный ледяной колодец, причем все его внутренности остались где–то наверху, в уютно освещенном кабинете. Проклиная день и час своего головокружительного повышения, Адамс судорожно искал какой–то способ выкрутиться, и все отчетливее убеждался, что такого способа не существует. Адамс попал во внутреннюю партию не случайно — он действительно отличался не только превосходной памятью, но и жизненно важной для партийца интуицией. И сейчас Адамс безошибочным чутьем угадывал, что, если он ответит на вопрос О» Браэна, то следующим нелицом, упоминание которого придется изымать из всех подшивок «Правды», будет он сам.
А если ничего не отвечать, О» Браэн придет к выводу, что его личный секретарь и член внутренней партии не в состоянии управлять собственным мышлением — что, в общем, приведет к тому же результату. И не будет ни личного кабинета, ни мягкого кожаного кресла, ни даже назойливого телекрана. Ничего уже не будет.
По виску Адамса скользнула капля пота. Кто его только за язык тянул?.. Нужно было просто отправить верстку в Миниправ среди всей остальной текучки, но ни в коем случае не поминать о Майке Бродене при шефе. Черт его знает, что там у него случилось с этим арестантом, но при любом упоминании о нем шеф просто сатанеет.
Пауза затягивалась. В комнате надрывно тикали часы — невероятный довоенный раритет — и каждый щелчок стрелки звучал в ушах Адамса так же зловеще, как звук взведенного курка.
Потом О» Браэн все–таки заговорил:
— Я никогда не повторяю дважды, Адамс. Для вас сделаю исключение из правила — но это будет первый и последний раз. Так вот — никаких гранок Миниправу посылать не нужно. Положите их на стол. Я займусь ими сам.
Адамс посмотрел на черные, набрякшие мешки под глазами у шефа и с каким–то странным удивлением подумал, что тот кажется почти больным. Странное дело, он видел О» Браэнна по десять раз на дню, но эта мысль пришла ему в голову только сейчас.
На одну краткую секунду он задумался о том, что же там все–таки произошло между О» Браэном и Броденом, но потом верстка с именами арестантов мягко легла поверх покрывавших стол бумаг, и Адамс привычно — так же, как иные люди моют руки перед едой или снимают головной убор, входя в квартиру — стер из памяти все, что было связано с именем Майкла Бродена.
Бродена не существует.
Бродена никогда не существовало.
Выходя из кабинета, Адамс точно помнил, что в их разговоре с шефом возникло какое–то неприятное затруднение, при мысли о котором ему все еще делалось не по себе, но чем конкретно было вызвано это затруднение, он уже напрочь позабыл.
* * *
Когда О» Браэн первый раз увидел Бродена, то счел его довольно заурядным. Пожилой мужчина лет шестидесяти, выглядевший еще довольно крепким. Ежик пепельных волос, такая же пегая щетина на щеках и подбородке, и обветренное узкое лицо — по виду настоящий прол, что, в общем, и неудивительно, поскольку этот человек успешно выдавал себя за прола почти тридцать лет. Единственной выбивавшейся из образа чертой были внимательные темные глаза. И даже не глаза, а взгляд — пролы не смотрят с таким выражением. И все же, в общей камере, заполненной людьми, Броден казался чуть ли не самым неинтересным экземпляром. Во всяком случае, пока дверь не открылась, и охранники не втолкнули в камеру бледного, шатавшегося человека с окровавленным лицом. Человек пошатнулся и упал на четвереньки, не сумев удержаться на ногах. Броден поднялся, подошел к упавшему и помог ему встать. О» Браэн, наблюдающий за этой сценой по видеосвязи, выжидательно сощурился. Он видел такое уже много раз.
— Броден! — рявкнул телекран. — Броден М.! Отойдите от него.
Избитый съежился, как будто его пнули сапогом.
Дверь лязгнула опять. Один охранник встал в дверях, а второй вошел внутрь, чуть заметно улыбаясь и поигрывая резиновой дубинкой.
« Браэн не стал досматривать до конца. Все это было ему хорошо известно.
« Браэн не особо интересовался предварительным дознанием. Оно казалось ему слишком примитивным, чтобы уделять ему особое внимание, хотя несколько лет назад он сам участвовал в разработке инструкции для следователей. Он знал, что Бродена все время били. Били сапогами, кулаками и резиновой дубинкой. Не давали спать по двое и по трое суток, заставляя стоять в кабинете следователя по стойке «смирно», пока арестанта держат ноги. Дознаватели сменялись, отработав свою смену, а подследственный все так же продолжал стоять посреди комнаты. Если он терял сознание и падал на бетонный пол, то его приводили в чувство и заставляли стоять дальше. Следователям рекомендовалось почаще менять манеру поведения, стремительно переходя от протокольной серьезности к задушевному, почти приятельскому тону — а потом так же внезапно начинать орать на арестанта. В арсенале дознавателей было немало средств, которые должны были полностью деморализовать подследственного — от ударов и плевков в лицо до той сочувственной, располагающей улыбки, с которой следователь тушил о кожу арестанта недокуренную папиросу. Когда допрос заканчивался, Бродена совали в первую попавшуюся камеру и позволяли ему несколько часов поспать. А потом поднимали с койки, выводили в коридор и снова били.
