Улья Нова
В ловушке
Написала письмо без адреса. Сложила в четыре раза. Зашла в первый попавшийся дом. Темный подъезд, железная дверь с домофоном, в машине человек подозрительно смотрел мне вслед.
«Нет, я иду не взрывать, а как раз наоборот – разминировать свою жизнь, иначе я рано или поздно взорвусь или сойду с ума».
Лестница, окно, какая-то женщина с каштановыми кудрями, одетая в коричневое платье и серо-бежевый передник. Приоткрыла дверь, выглянула, увидела меня, осмотрелась, захлопнула дверь. Возле лифта большая белая болонка, испугавшись, ринулась от меня вверх по лестнице. Темно-серые ступеньки, на стене кое-где краска облупилась, обнажив цемент. Освещение неяркое: «тюремное» окошко под потолком и тусклая лампочка. Вот и почтовые ящики. Ба, да все они ржавые, без замков, значит, людям больше никто не пишет. Кажется, на двери одной из квартир первого этажа тоже был почтовый ящик. Вот он, зеленый, крышка затянута проволокой. Чтобы рекламки не клали. Сую в щель письмо. Сегодня вечером или завтра эта женщина с каштановыми кудрями обнаружит его. И, может быть, прочтет.
Глава 1
Метаморфоза
…Лампочка затрещала. Вдруг, сейчас она разорвется на миллион стеклянных брызг и выколет глаза. Страшно. Трещит, вспыхивает ярко-оранжевым пламенем, раздается глухой хлопок. Потухла. Лампочки нет.
Не пойму, мне легко или тяжело. Чужеродно. Стараюсь делать все то же самое. Посещаю выставку «World Press Photo». Покупаю книги. Читаю их за полночь на том же диване. Но что-то не так. Я медленно становлюсь кем-то. Еще не знаю, радоваться или пугаться того, кем я становлюсь.
Несколько штрихов, несколько страниц, несколько дней. Может быть, пока не поздно, остановиться, спрятаться, замуроваться. Но уже происходит тихое мерное движение, еще более неуловимое, чем течение реки.
Тревога. Но никуда не деться. В коробке, в гробу, в футляре, в склепе, в каюте, в саркофаге, – двигаюсь куда-то. И точка возврата миновала.
Ночью сплю, плотно свернувшись в клубок, напоминая эмбрион. Боб в стручке таких же твердых, свернувшихся бобов.
В детстве, когда всем снились полеты, мне снились лестницы разрушенных зданий. Переломанные, заброшенные, без перил, окутанные вечными сумерками, – по ним было страшно идти. Я боялась упасть, не за что было ухватиться. Все искала поручень, теряла равновесие, опускалась на четвереньки, ползла по скользким ступеням. Потом срывалось. Это чувство полета в разрушенном доме: сердце бешено колотится, ноги теряют опору, в сизом сумраке обваливаешься в никуда.
Глава 2
Сапер
«Игровое поле состоит из счетчика мин, секундомера и минного поля»
из описания к игре «Сапер»
Осенью прошлого года я отчаянно играла в примитивную компьютерную игру «Сапер». Нужно было угадать, на каких клеточках поля заложены бомбы. Если нечаянно взрывалась одна, с ней вместе взрывались и все остальные. Игра затянула меня, едва придя домой, включала компьютер и до вечера осторожно «бродила» курсором по серому полю. Так продолжалось три месяца, пока я не выиграла все уровни сложности.
Летом была сильная гроза. Начался ураган, дождь хлестал, обрывая провода, а ветер выкорчевывал деревья, ломал ветки, и чьей-то сорванный гараж-ракушка, словно консервная банка, несся по проулку. Видимо, в тот день повредило телевизионную антенну, звук стал невыносимо громким, какие кнопки я ни нажимала, сделать тише не удавалось.
После того, как телевизор окончательно сломался, моим основным средством массовой информации стал телефон. Однажды, мутным осенним утром, позвонил друг и настороженным голосом сообщил, что совсем недалеко от меня, на Каширке, взорвался восьмиэтажный дом. В газете были фотографии груды кирпичей. Я бродила туда-сюда по квартире с трубкой, прижатой плечом к подбородку, слушала голос другого друга, который тараторил, что в Москве становится опасно жить, взрываются целые дома, не знаешь, какой будет следующим.
Сослуживец рассказывал, что его знакомый был на дне рождении, все улеглись спать кто где, а ночью грянул взрыв в доме напротив, и все стекла в квартире со звоном вылетели.
Звонила бывшая одноклассница, рассказывала, что ее сокурсница по юридическому колледжу, навестив родителей, вечером поехала на квартиру, которую она снимала с недавних пор, а утром ее не стало, потому что этот дом взорвался.
Звонила тетя. Делилась своими волнениями: одноклассник, ее первая любовь, тот, который ей стихи писал, кажется, жил в этом самом доме или по соседству, и тетя даже отыскала на антресолях школьную записную книжку, звонит ему каждые полчаса, а там никто не берет трубку.
Я бродила по Москве, рассеяно рассматривая витрины и афиши, потому что в моей жизни незадолго до этого тоже грянул взрыв. Лучшая подруга теперь с моим любимым человеком.
Год назад, когда я самозабвенно играла в «Сапер», развивая интуицию, становясь все более вдумчивой и осторожной, мне казалось, что я разбираюсь в людях. Теперь в городе постоянно находят тротил и бомбы, а я спокойна, все эти взрывы мне не страшны. Вглядываюсь в лица людей, в их настороженные глаза, одежду, походки, начиная понимать, что есть люди, приносящие бомбы в чужие жизни.
Как жаль, что нельзя нырнуть в экран и забыться, постоянная боль внутри. И я хожу в прострации по городу, кажется, кто-то убил меня, и теперь призрак, потерявшийся среди расколотых миров, мечется, не зная, куда деваться. Трудно смириться с ощущением, что ты больше не нужен. И не кому-нибудь, не кому угодно, а очень дорогому человеку.
Всех волнуют взрывы. Никто не хочет, чтобы их дом взлетел на воздух. Люди собираются у подъездов, назначают дежурных на ночь, ставят железные двери и домофоны. Кто-то пытается понять логику взрывателей, высчитать в каком районе вероятнее всего они будут «работать» в следующий раз. Вчера знакомый рассказал, что по телевизору часто выступают психологи, пытаются успокоить население. Но никто не передает о том огромном количестве бомб, которое найдено, еще не взорванными. Не хотят пугать и правильно делают.
Поезд несется по душной трубе тоннеля. Как непоэтично. Надо перестать пользоваться метро, купить проездной на троллейбус, ловить попутки, ездить, рассматривая улицы, дома, прохожих, парки. А здесь приходится прятаться в книге или разглядывать измученные лица пассажиров; в спертом воздухе вагона вонь нечистой одежды и перегара, турецкое барахло и мутные глаза, – от этого делается тяжело на душе, медленно спускаешься в свое внутреннее подземелье, боль разочарования начинает душить, и вырваться некуда.
Поезд летел, я читала книгу, любыми средствами убегая от самоедства, когда в сотый раз заново постигаешь прошлое, оценивая вереницу мотивов иначе и жестче. Вдруг, текст слился с темнотой. Свет выключили, поезд остановился. Тьма во всем поезде. Горит только фонарь на стене туннеля. Его свет в окне похож на всполохи далекого костра. Стали зажигать спички, они вспыхивали, освещая на мгновение сумрак первобытным светом, дрожа, гасли, оставляя жженый запах. На мгновение освещенные такой вспышкой, люди в темном вагоне казались участниками массовки в спектакле. Голос сообщил, что отправление поезда по техническим причинам задерживается. Где-то далеко методично докладывали что-то по рации. Но слов было не различить. В вагоне у кого-то громко играл плеер, люди перешептывались. Я спрятала книгу в широкий карман пальто и села на корточки у дверей. Закрыла глаза, слушала шепчущуюся темень. Воображение даже с закрытыми глазами дорисовывало лица людей и пространство вагона. Вдруг стало страшно, что взрыв грянет прямо в моей голове, и глаза, как раскаленные лампочки, вдребезги разорвутся. Я стала всматриваться в черноту с маленьким бледно-желтым квадратом окна, прислонилась виском к стеклу двери – там были трубы туннеля, похожие на вены, белая стрелка с надписью «телефон», табличка (на грязно-белом фоне цифры 0103), какой-то прибор, похожий на рупор. Попробовала, нельзя ли разжать двери. Представила, что сейчас – вспышка ярчайшего света, взрыв и небытие. Возможно ли это? Почему бы и нет. Я знала только, что очень боюсь, что я в ловушке, что я не знаю ничего о своем будущем. Все может закончиться уже через мгновение. Ощущение собственного бессилия и разочарование – сходные чувства, возможно, одно и то же. Я ничего не могла предпринять, только снова сползти на корточки, полностью покориться и ждать, что будет. Стало совсем душно, люди начали волноваться – неужели этого нельзя было избежать? В голове промелькнула цепь причин, заставившая меня сегодня оказаться в этом поезде. По моим расчетам, эта цепь началась около шести лет назад. А, может быть, я просто слишком долго пила сегодня кофе, потом что-то многословно объясняла знакомой по телефону? Захотелось вырваться и сбежать. Только не сидеть вот так в бездействии, сделать все, что от меня зависит. Снова и снова представляла яркую вспышку, звук взрыва, небытие или боль. Какой-то женский голос у противоположных дверей мягко сказал: «Ничего, сейчас поедем, все обойдется». Этот голос успокаивал. Обнадеживал. Хотелось понять, что все просто, что все закончится хорошо.
