Чарская Л А
Грозная дружина
Л.А.ЧАРСКАЯ
ГРОЗНАЯ ДРУЖИНА
ПРЕДИСЛОВИЕ
Немного в истории примеров такого героизма, как смелый поход казаков в XVI в. для завоевания далекой, неведомой Сибири. Не много и героев столь своеобразных, безумно-отважных, как Ермак и его небольшая, но грозная дружина. Смелый орел-атаман, затеявший неслыханное, грандиозное военное дело, и его удальцы воины - это истинные богатыри. Чем-то стихийным веет от их могучих образов. Их поход - подвиг чисто сказочный, в духе древних русских былинных богатырей. Но он не выдуман, этот подвиг, не создан в красивой сказке или звучной песне. Тем выше, тем удивительнее он. Тем сильнее, тем значительнее его воспитывающее влияние на юные души. Эпизоды завоевания Сибири горстью удальцов, глубоко преданных своему делу, воодушевленных одной только идеей - завоевать для русского народа огромный, богатый Сибирский край и тем оставить по себе добрую память на века, - эти эпизоды невольно трогают душу, будят добрые чувства и оставляют неизгладимое впечатление.
Один из выдающихся наших педагогов и писателей говорит: "Если окружающая жизнь дает мало великих примеров героизма, пусть идет на подмогу литература, окрыляя юные души великими примерами прошлого или же героическими вымыслами, рожденными из души поэта!"
Цель настоящей повести - удовлетворить этому вполне справедливому педагогическому требованию. В ней перед читателем проходит вся грандиозная картина завоевания Сибири, с первого момента возникновения смелой затеи до последнего аккорда великого исторического события.
Придерживаясь строго проверенных исторических данных в отношении основного фона - завоевания Сибири, - автор оживляет этот исторический фон повествованием, в котором одинаково почетная роль выпадает и на долю русских победителей, и на долю побежденных, и отдает должную дань героизму как первых, так и последних.
В основу повествования положена история смелого юноши, случайно, по воле судьбы, попавшего в ряды разбойников-завоевателей и сумевшего личными своими качествами вызвать к себе любовь даже в черствых, загрубелых сердцах. Рядом же с этим благородным юношей перед читателем проходят типы героев и героинь - туземцев-дикарей, беззаветно преданных своей родине и готовых на всякую жертву ради сохранения свободы родного края.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1. НЕОЖИДАННОЕ НАПАДЕНИЕ
- Са-а-рынь на-а-а ки-ич-ку-у-у!
- Са-а-рынь на-а-а ки-ич-ку-у-у! - зычно и протяжно повторило отклик отдаленным раскатом гулкое лесное эхо...
Лошади вздрогнули, рванули и неожиданно стали как вкопанные. Стала с ними и тяжелая, громоздкая дорожная каптана [колымага]. Из окна ее выглянуло старое морщинистое лицо, и взволнованный голос тревожно спросил, обращаясь к вознице:
- Слыхал, Егорушка, кричат будто?
- Слыхал, Игнатий Терентьич... И кто кричит смекаю. "Он" таперича на разные голоса аукаться станет, - отозвался с козел ражий парень в посконной сермяге.
- Лесной хозяин [леший], мыслишь? С нами крестная сила, не к ночи будь сказано, - и, торопливо осенив себя крестным знамением, старик скрылся в каптане.
- Са-а-рынь на-а ки-ич-ку-у-у! - где-то близко, совсем близко, пронеслось по лесу.
Тихо ахнул Игнатий Терентьич.
Снова высунулось из окна каптаны встревоженное лицо.
- Егорушка, не "сам" это. По голосу слыхать: человечьими голосами кричит-то, - дрогнув, пролепетали побелевшие от страха губы.
- "Он"-то по всякому кричать может: по-песьи и по-людски, - снова отозвался с козел возница, - а только и впрямь людские крики как будто, заключил он, насторожившись и чутко прислушавшись с минуту.
- Станишники никак? [члены удалой казацкой вольницы, жившие грабежами] Господи, помилуй! - почти простонал старик.
- Станишники и то, слышь, расшкались.
- Ахти, беда! - зашептал упавшим голосом Терентьич. - Гони што есть духу коней, миляга! - обратился он к вознице. - Вызволяй из беды князеньку нашего! Не приведи Господи попасться в лапы живодерам! Хуже разбойников ночные тати [воры]. Ой, гони лошадок, Егорушка, спасай боярское дите... Покойный князь батюшка увидает с того света твое усердие и его молитвами воздаст тебе сторицей Господь...
Гикнул, свистнул, молодецки гаркнул на коней возница, ударил хлесткой нагайкой по всей запряжке, и сытая, удалая четверка взялась с места на всем скаку, волоча за собою скрипучую, громыхающую каптану.
Это был просторный возок, вышиною в человеческий рост, обитый сукнами и крытый коврами поверх перин и подушек, грудой наваленных на скамьях. В углах каптаны стояли лари со всякою дорожною снедью, бочонки с медом и ендовы с квасом, заготовленные на долгое время пути. Тут же были нагромождены укладистые сундуки со всевозможным богатством в виде мехов, штук сукна и парчи, боярских одежд, утвари и драгоценных камней, составляющих главное богатство именитых людей старого времени. Два тяжелых ларца с казною были упрятаны под пуховую перину под самый низ сиденья.
На перине, крытой кизыльбацким [персидским] ковром, спал юноша, вернее мальчик лет четырнадцати на вид. Серебряный месяц, заглядывая в слюдовое оконце, освещал спящего. Тонкий и стройный, в дорожном терлике [род кафтана], расшитом по борту золотой тесьмой, охваченный чеканной опояской поперек стана, со спущенным с одного плеча опашнем [верхняя одежда], он был очень хорош собою.
Из-под сдвинувшейся на затылок во сне мурмолки [род шапки] с собольим, не глядя на летнюю пору, околом, выбивались светло-русые кудри мальчика, шелковистые и мягкие как лен. Над сомкнутыми веками горделиво изгибались темные брови. Высокий, умный лоб, тонкий нос с подвижными, как у горячего молодого конька, ноздрями и полные, смело очерченные, полуоткрытые в сонной грезе, румяные губы несказанно красили это юное, открытое, милое лицо.
Старик Терентьич осторожно склонился над спящим красавчиком-отроком и долго тревожно вглядывался в его сонные черты.
- Господь с тобою, соколик, спи с миром! Бог да молитвы дедушки-князя вызволят нас из бе...
Он не докончил своей фразы.
- Са-а-рынь на-а-а ки-ич-ку-у-у! - новым зловещим раскатом пронеслось по лесу, замирая в чаще.
Помертвев от ужаса, Терентьич упал на колени посреди каптаны, беспорядочно шепча: "Господи, помилуй! Господи, не попусти!"
Спящий отрок проснулся и быстро вскочил со своего мягкого ложа.
- Чего ты, дядька? Аль попритчилось што? - прозвучал его звонкий, красиво вибрирующий голос, в то время как большие, ярко-синие глаза впились в старика.
Эти синие глаза так и горели, так и искрились смелой недетской удалью и молодым задором. Ни капли сна не оставалось в них.
- Князенька, родимый, соколий мой! Неладное штой-то в лесу деется. Никак станишники нас выглядели и ровно по зверю какому облаву ведут; слышь, свищут да гикают окаянные, - потерявшись от смертельного ужаса ронял Игнат.
По лесу, действительно, носился зловещий посвист, точно ветер в метелицу гулял меж великанов деревьев в сгустившихся сумерках июньской ночи.
Оживала с каждой минутой дремучая чаща. Тысячью голосов заговорила, загикала, засвистела, затопала сотнею молодецких ног. Громкие окрики разбудили сонную тишину позднего ночного часа. Трепет охватил старого Терентьича.
- Беда, соколик, беда, Алешенька! Куды я тебя схороню? Куды от лихого глаза укрою? Пропали мы, дитятко, как есть пропали! - лепетал несчастный старик.
Побледнел и юный князек. Дрогнуло сердце Алеши. Страх обуял детскую душу, но не надолго. В следующее же мгновенье он был спокоен. Лишь темные брови строго нахмурились да синие глаза ярче блеснули в лунном сиянии.
- Сам говоришь, што Грозного царя не убоялся, - произнес твердым голосом мальчик, - а от ночных татей дрожишь. Кони сытые да ходкие у нас, авось не нагонят станишники.
- Не за себя боюсь, светик, - все так же растерянно лепетал дядька, беда тебе, коли нагонят, ведаешь сам...
- А нагонят - откупимся, - тряхнув кудрями, отвечал мальчик, - чай немало казны в мошне припасено. А коли што - и ручницы [ружья] возьмем, палить будем! - смело заключил красавчик-князек.
- Храни Господи!.. Ручницы! Ишь што выдумал! Да их-то, разбойников, с десяток али более соберется, а нас-то я да Егорка, да ты, молоденчик. Нешто справиться с ими? Да и откупом немного возьмем - все едино обдерут до нитки. Единое спасение - коней гнать... Куды ни шло!
И снова высунулся в окно каптаны старик-дядька, снова перекинулся словом с возницей и, полуживой от страха и волнения, опустился на сиденье возка.
Лошади уже не бежали, а неслись молнией на всем скаку. Тяжелая каптана перепрыгивала с кочки на кочку, грозя ежеминутно грохнуться оземь и развалиться на сотню кусков. Месяц скрылся за тучу и внутри каптаны снова наступила ночь. В сгущенном мраке князек Алеша нащупал небольшой, как бы игрушечный чекан [род топорика], заткнутый за пояс и сжал его дрогнувшей рукою.
