Особое чувство
Рассказы, новеллы, зарисовки
Валерий Белолис
Редактор Валерий Белолис
Иллюстратор Элла С.
© Валерий Белолис, 2017
© Элла С., иллюстрации, 2017
ISBN 978-5-4474-5594-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Проза. Из цикла «В пути…»
Рожденная Пастернаком
В мое купе СВ светит усталое заходящее солнце. Только что был ливень, град; черная туча прибежала, словно провожать меня… и тут же убежала, обдав город исполинским ведром воды и дав простор солнцу.
Утихомирилось! Умытый поезд начал свое движение с Востока на Запад, благородно, не спеша, почти как настоящий англичанин, не прощаясь и не оглядываясь. Он назывался бы «восточным экспрессом», если был бы в Америке, а у нас просто – ночной, суточный, самый протяженный путь в стране. Станции только самые крупные, стоянки минимальные, вагончики новые, чистые, ухоженные, и что странно, тихие. Когда проводник закрыл дверь, показалось, что мир разделился на «до» и «после». Убыстряющееся вместе с поездом настоящее уже искало будущее, хотя прошлым еще не стало.
В купе я один. Интересно ждать попутчика, ощущая некий привкус интригующей тайны случая. Чаще ожидание не оправдывается, но предвкушение почти всегда помнится дольше, чем послевкусие.
Стук в дверь, и улыбчивая молодая проводница в форменной голубой юбочке и белой прозрачной блузке легко присаживается на диванчик напротив, начинает привычный разговор о том, что «в нашем вагоне сплошной сервис… кондиционер уже работает и скоро будет очень хорошо… кофе-чай с чем угодно и в любое время…». Можно было спросить по поводу «с чем угодно», но не стал заниматься «зеркальной иронией», расплескивать почти собранную гармонию в ощущениях и окружающем.
За окном степной пейзажик: желто-серый, высушенный, а без горьковатого запаха полыни – монотонный и однообразный. Степь – она такая, не каждому открывается. Ее красоту видит и чувствует только житель этих мест. Остальные только пытаются.
Недочитанный томик Пастернака, его стихи, его жизнь дают повод не уснуть. Спокойствие начинает граничить с отрешением, дрема кружит хищной птицей, мысли опускаются круг за кругом, как колечки в детский пирамиде, нанизываясь.
Он появился в дверях купе часа через два. Парень, лет двадцати пяти – двадцати семи, темные каштановые волосы, правильные, почти аристократические черты лица, легкие голубые глаза. При появлении в двери купе – улыбка, и какой-то простой, по-детски наивный вопрос:
– Ну, что мы будем делать?
Сразу вспомнился мой сын в года так два, два с половиной, заходящий в большую комнату и потирающий одну ладошку о другую: «Ну! Сто мы будем делять?» – и по-хозяйски осматривающий окружающих и окружающее. И становилось понятным – сейчас будет «шкода».
Парень, не дожидаясь ответа, положил вещи, спортивную кожаную сумку, на диван и тут же протянул руку, представившись:
– Игорь!
Сухая крепкая ладонь, внимательный, но не навязчивый (отсюда и легкий) взгляд, спокойный, выразительный тембром и интонацией внимания, голос. «Такие сводят женщину с ума при первом же прикосновении…» – вспомнил я когда-то прочитанную книжную фразу и тут же понял, что не таким и наивным был его вопрос. Он решал сразу несколько задач: ломал стенку первого слова, сразу приглашал к соучастию, к совместному действию, да и создавал ощущение комфорта, душевного комфорта, значение которого в первые минуты контакта двух незнакомых людей чрезвычайно велико.
Поезд, убыстряясь и радуясь, отстукивал рельсовые стыки. Игорь сказал:
– Я в ресторан… кушать очень хочется. Со мной?
– Нет, спасибо. Я уже поел. Перед отъездом.
– Тогда после по рюмочке. У меня отменный коньячок с лимончиком!
– Посмотрим…
И он ушел.
Пастернак заставил опять забыть о существовании кого бы то ни было.
Через час Игорь пришел из ресторана уже не один. Две девушки спокойно расположились в купе, а Игорь попросил меня выйти на пару слов.
– Валера, понимаешь, я люблю секс втроем.
Он сделал паузу, дал возможность прокрутить все возможные варианты, наблюдая за реакцией. Вряд ли что-нибудь он мог прочесть по моему лицу, но варианты я перебирал.
– Так. И что? – спросил я.
Он продолжил, почувствовав, что со мной можно договориться. Но он не знал, что и я обычно тоже неплохо отношусь ко всему, что разнообразит путешествие.
– Это не долго. Часик, полтора. Грех упускать.
– …
– У них тоже СВ, следующий вагон только.
– …
– У них там плеер, послушаешь.
Последнее меня добило. Да ради Бога! Пастернак везде читается.
– Какое купе?
– Сейчас спросим.
Игорь открыл дверь, и я немного рассмотрел девушек. Глаза, светящиеся… от ожидаемого? Улыбки… вежливости? Вышколенность южными морскими ландшафтами? «У голубоглазой красивая поза, скорее всего природная гибкость, – заметил я, наклоняясь над диванчиком и забирая Пастернака. – И запах… легкий… похожий на… запах магнолии».
Мы вышли в коридор вместе. И это подчеркивало его воспитание, его культуру.
– Не обижаешься? – вопрос с улыбкой.
– По-моему, не на что, – ответ с улыбкой получился сам собой.
– Зря ты уходишь… – чувствуется некоторая ироничность, легкая, как взмах крыльев бабочки.
– Ну, ты же любишь секс втроем, а не вчетвером, – взмах крыльев бабочки в ответ. Наверное, это махаон.
– Потеснился бы. Девушки хорошие, сразу видно. Неужели не хочется?
Махаон устремляется в вечернее небо.
– Хотеть и желать – это разные понятия, – произношу я.
Это уже планирование, поиск и наслаждение от встречного потока ветра, задержка до очередного взмаха.
– А-а, понял. Женщину нужно желать. Ну что ж, а я хочу. Циник? Да. Ну и что? Зато все честно, – чуть грустит он.
Бабочка исчезает в ночном небе.
***
Почему-то медленно шел по коридору вагонов: сначала, осторожно – по своему, потом, медленно и задумчиво – по следующему. В тамбуре странно поменялся акцент: спокойствие и уравновешенность таинственно исчезли. Интуитивно чувствовалось, что легкий запах, дразнящий и забравшийся в память, гнездится где-то здесь, за дверью одного из купе, на которой должна быть римская пять. Пять была, и дверь поддалась очень легко, как будто ждала моего движения рукой, и впустило меня пространство легко, словно знакомого – тут же поддалось, уступило, подвинувшись. Шторы были закрыты и свет, пробивавшийся сквозь уставшие светить щели, выкраивал из полутьмы кусочки… островки… оазисы.
Я сел на правый диван, осмотрелся. Один из таких оазисов оказался у меня на коленях, на листах раскрытой книги. Брошенные майка и тонкие вельветовые шорты… CD-плеер… на полу легкомысленные тапочки… на подушке диск Рамазотти… блокнотик в кожаной темно-зеленной обложке и тонкая серебристая ручка. А на столике второй оазис света уживался с минеральной водой, журналом «Cosmopolitan», растиражированным Платоновым, грейпфрутовым соком и источником запаха – выкрученной по оси фиолетовой бутылочкой.
Я откинулся назад и прикрыл глаза. Здесь во всем ощущалась женщина, которой хватило получаса для того, чтобы вдохнуть жизнь в это движущееся по рельсам многоуровневое образование, приложением которого я и стал…
Вспомнив, что мне был обещан плеер, я потянулся за ним. Но открылась дверь. Звук заставил меня отдернуть руку, оглянуться и выпрямиться.
– Берите, берите, – была озвучена улыбка и внимательный, иронично-уверенный взгляд ярко-голубых глаз, – только вы вряд ли будете слушать Рамазотти.
– Почему вы так думаете?
Девушка не ответила, зашла в купе и прикрыла дверь, оставив возможность образоваться еще одному оазису света… на полу.
– Вам нравится полумрак? – спросила она, садясь и выпрямляя ноги, захватывая свет на полу и перекрывая мне путь к выходу.
«Перешагнуть? – подумалось, – а потом попрощаться».
Вопрос как-то тоже перекрывал естественность моего ухода сейчас. Хотелось понаговорить ироничных колкостей, завоевать возможность ухода на равных. Но я опустился на диван молча и встретился с ней взглядом. Ее уверенность граничила с наглостью, но не откровенной, а спрятанной под тонкой дымчатой материей интеллекта. Подумалось, что в девятнадцатом веке ей точно нужно было бы носить вуаль, чтобы слыть порядочной женщиной. «Почему в девятнадцатом? Почему не в начале двадцатого? Впрочем, какая разница…».
– И страшной близостью закованный, смотрю за темную вуаль… – начиная или подводя итог диалогу, продекламировал я. А заодно…
Не получилось. Девушка подобрала ножки, усмехнулась.
– У Блока близость странная, у вас – страшная. А… вы уже закованный?
Было такое ощущение, что она подняла вуаль. Не остается ничего другого, кроме как рассмеяться.
