Евгений Дубровин
БЕССОННИКИ
Экономист из шестого отдела Виталий Иванович, человек тихий, даже застенчивый, подошел к моему столу и скромно спросил:
– Может, чего надо, Павел Григорьевич?
– Да нет, – удивился я. – Ничего мне не надо, Виталий Иванович.
С экономистом у меня были строго официальные отношения, я не являлся его начальником и поэтому, естественно, решительно ничего мне не надо было от Виталия Ивановича.
– Так зато мне надо, – экономист криво улыбнулся, вытащил из кармана перочинный ножик, раскрыл его и вонзил ржавое лезвие в мою грудь: – Это вам за мою жену, Павел Григорьевич.
… Я вскочил на кровати с дико колотившимся сердцем. По углам шевелились тени от ночника, за окном тяжело дышал, вздыхал, скрежетал зубами ничтожный заводишко по выпуску парниковых рам; заводишко, очевидно, очень полезный огородникам, но ненавидимый тысячами горожан за серное, потустороннее дыхание.
Я взял таблетку валидола, положил ее под язык и откинулся на подушку. Странный, глупый сон. С экономистом Виталием Ивановичем я был едва знаком, жену же его не видел вовсе, даже не подозревал о ее существовании, однако надо ведь такое…
Едва я забылся, как снова увидел себя за письменным столом, дверь открылась, робко вошел экономист и опять скромно спросил:
– Может, чего надо, Павел Григорьевич?
И потянулся к карману. Слава богу, что я успел вовремя проснуться.
В третий раз я заснуть не решился. Прочитал до утра книгу «Первобытная мифология и философия», которую удалось достать по баснословно дешевой цене – всего за двадцать семь рублей.
На работе я вздрагивал, когда в комнату заходил экономист Виталий Иванович, но он не обращал на меня никакого внимания, словно меня не существовало – и это как-то было мне неприятно, словно экономист в самом деле замышлял что-то нехорошее.
Ночью проклятый экономист опять ухитрился воткнуть ржавое лезвие в мою грудь. Теперь я боялся заснуть. Все ночи напролет я читал остродефицитную книгу «Первобытная мифология и философия».
На работе все валилось из моих рук, голова вибрировала, как электронно-вычислительная машина, хотя решительно ничего не могла вычислить.
Пришлось обратиться к врачу. Врач поставил меня на колени на стул, принялся стучать по пяткам, долго наблюдал за дрожанием моих рук, потом покачал головой и сказал:
– Надо отвлечься. Вы на пределе.
– Чем можно отвлечься ночью? – спросил я.
– Попробуйте прогулки. Это успокаивает нервы, рассеивает внимание.
Поздно вечером я вышел на прогулку. Это была первая в моей жизни прогулка по ночному городу. Наверно, такое же чувство испытывали космонавты, вступившие на Луну. Ничто не светилось (за исключением отдельных фонарей, которые при достаточном воображении можно было принять за зависшие над планетой неопознанные летающие объекты), ничто не передвигалось, не бегало, не прыгало, не скакало, не пищало, не разговаривало.
Я шел по пустынным улицам, наверно, около часа, как вдруг увидел человека. Человек сидел в скверике на скамейке под мерцавшим синим больничным светом фонарем и играл сам с собой в шахматы. Перед человеком стояли шахматные часы, и он время от времени нажимал кнопку, что-то бормоча себе под нос, очевидно, разговаривал с воображаемым противником. Человек был могуч собой, с грустным обиженным лицом. Такие лица бывают у сильных, полнокровных продавцов овощных магазинов. Им бы кидать двухпудовые гири, а они вынуждены целый день перебирать петрушку, ковыряться в бочке с огурцами, пахнущими сложными запахами большой химии.
Заслышав мои шаги, Продавец овощей оторвался от доски с фигурками и обрадовался:
– Неужели живая душа? Ты играешь в шахматы, живая душа?
– Увы, – сказал я виновато. Мне было жаль тушить человеческую радость – но я с детства питал отвращение к шахматам.
– Ничего, я научу, – засуетился Продавец овощей. – Вот эта штука называется пешкой. Запомни, живая душа. Вот эта рожа – конь. Это – король, а это – королева. Они ходят вот так. Садись.
Я поколебался, но сел. Мне понравилась королева. Она была инициативной, решительной женщиной и защищалась способами, присущими лишь женщине.
– Не спится? – спросил Продавец, когда мы углубились в игру. – Психуешь или патологическое?
– Психую. Снится один тип. Как засну, он пыряет меня ножом из ревности. А я его жену и в глаза не видел.
– Ситуация… – сказал Продавец сочувственно.
– А вы, наверно, продавцом в овощном магазине работаете? – спросил я, делая коварный головокружительный полет королевой через всю доску.
– Да… – удивился шахматист. – Вы меня знаете?
– Нет. Интуиция. Бессонница мучает?
– Она.
– Боитесь ревизии?
– Нет. С этим делом у меня порядок. По коровам соскучился.
– По кому? – поразился я.
– По коровам, – Продавец шумно грустно вздохнул, ну прямо точь-в-точь как корова. – Сам я деревенский. Из пастухов в столицу попал. Женился на завбазой и попал. И с тех пор хожу бессонником. Как привезут утром зелень, учую запах земли, земли-то с овощами много возят, ну и разволнуюсь. А потом не спится – в деревню хочется.
– Так езжайте.
– А завбазой? Она категорически против. А бросать ее жалко, больно красивая. Прямо Кармен. Видел на духах этикетку? Вот она и есть.
– Ситуация, – посочувствовал я. – Таблетки пробовали?
– Не помогает. Еще хуже. Снится, вроде бы я босиком по мокрому лугу иду, после дождя. А утром – простуда.
– Мат! – сказал я.
Продавец охнул, схватился за сердце.
– Научил на свою голову, – пробормотал он. – Здорово ты королевой шуруешь. Да. Аж есть захотелось. У тебя нет чего-нибудь?
– Нет…
– Сейчас бы булочку с горячим чайком.
– Может, на вокзал смотаемся?
– Не стоит портить нервы: булочки затвердели за сутки, а чай похож на отходы от нефтепроизводства.
– Слушай, – сказал я. – Одно время был большой шум насчет автоматов. Дескать, надо на каждом углу поставить автоматы, которые бы торговали бутербродами, кофе, сигаретами, конфетами. Может быть, ты знаешь, стоит где-нибудь такой?
Продавец покачал головой.
– Нет, есть один магазин «Прогресс» – все, что осталось от того шума. Но уличная часть «Прогресса», торгующая молоком, заржавела, а внутри торговля идет лишь днем, да и то старыми сырками и неходовыми консервами.
– Но может быть, где есть ночное кафе?
Продавец даже оглянулся, словно я сказал что неприличное.
– Ты что! Это же аморально!
– Но почему же… Зайти, выпить чашку кофе…
– А что скажет семья, общественность на работе?
– Но мне даже врач рекомендовал ночные прогулки…
– Прогулки, а не сидение в кафе.
– Но если я устал и захотелось чашку горячего кофе…
– Носи с собой термос.
– А это идея! – воскликнул я. – Встречаемся, завтра здесь. Я принесу кофе.
– За мной пирожки с капустой, – сказал Продавец. – Моя Кармен умеет печь отличные пирожки с капустой.
Следующая ночь прошла отлично. Мы с Продавцом играли в шахматы, ели свежие пирожки с капустой, пили горячий кофе. На случай дождя я взял зонтик. В перерывах мы говорили об экономисте из шестого отдела, коровах, мокром после дождя луге, качестве лука-порея, различных типах женщин, изображенных на флаконах духов и одеколона.
На третью ночь к нам присоединился поэт. Он совсем не мешал. Сидел рядом на скамейке, склонившись над блокнотом, издали со своими кудрями похожий на плакучую иву и, посвечивая себе фонариком, что-то строчил. Только когда накрапывал дождь, поэт просился под зонтик, да, когда не шла рифма, просил глоток кофе.
Впрочем, на следующую ночь поэт пришел со своим зонтом и собственным кофе. Кроме того, он принес с собой дыню.
Огромную желтую дыню. Дыня пахла пыльной бахчой, солнцем, холодной водой арыка с мелькавшим в нем изображением молоденькой девушки с косичками. Дыня ночью – это было здорово!
Именно поэт придумал нашему своеобразному обществу название: «Кафе «Бессонники». Он написал это название на бумаге и прикрепил кнопкой к дереву.
Нашему кафе не хватало только музыки. Но вскоре этот недостаток устранился сам собой. На огонек, вернее, на фонарик поэта, набрела парочка с гитарой. Парочка расположилась напротив нас, он тихо наигрывал на гитаре, она напевала какие-то ритмы.
Через неделю нас уже было около десяти. Прибавились рыбаки, ожидавшие ранний поезд, артист, у которого сосед-коллега всю ночь тренировался на духовой трубе, человек-феномен, который не знал, что такое сон.
Теперь у нас на бульваре было уютно и интересно; каждый приносил с собой поесть и попить, и в результате у нас оказалась очень разнообразная, многонациональная кухня. Поэт набивал авоську книгами и охотно давал почитать всем желающим, человек-феномен оказался сведущим в медицине, он знал понемножку почти о каждой из десяти тысяч болезней, подстерегающих человека, и у него всегда хватало слушателей. Парочка влюбленных создавала музыкальные антракты. Продавец организовал шахматный матч-турнир на первенство кафе «Бессонники»; главным призом был ящик непомятых, незеленых помидоров. Этот ящик достался мне, и целую неделю мы с семьей ели великолепные, словно со своего огорода, помидоры.
