Джон Бойнтон Пристли
Мгла над Грэтли
1
Прежде чем начать рассказ о Гретли, хочу представиться. Зовут меня Хамфри Ниланд. Мне сорок три, возраст, позволивший мне получить боевую отметину ещё в первую мировую. Хоть я и родился в Англии, считаю себя канадцем: родители переехали в Канаду, когда мне было всего десять лет. Там я закончил школу, а после, когда вернулся с войны, поступил в колледж Мак-Гирла.
Потом работал инженером-строителем между Виннииегом и Ванкувером, пока меня не взяли в крупную компанию “Сили и Ворбек”. В ней я и проработал большую часть тридцатых годов — на объектах в Перу и Чили.
Ростом я без малого метр восемьдесят, в кости широк, на весах тяну восемьдесят четыре, волосы тёмные, цвет лица желтоватый, вид угрюмый. У меня вполне достаточно оснований быть угрюмым. В 1932 в столице Чили Сантьяго я женился на милой девушке по имени Маракита, а два года спустя, между Талькой и Линарисом, когда я нёсся на сумасшедшей скорости, мы попали в автомобильную катастрофу, и в ней погибли и жена и сын, а сам я очутился в больнице, проклиная судьбу за то, что не разделил их участь.
Если ещё добавить к этому то, что случилось с моими друзьями Розенталями, да и вообще всё, что творится в мире, как тут не быть мрачным. Давно миновали те времена, когда Хамфри Ниланд был душой общества.
А сейчас я коротко расскажу, как случилось, что я стал работать в контрразведке. В Перу и Чили я работал с Паулем Розенталем, немецким евреем, который тоже служил у “Сили и Ворбека”. Он и Митци — его маленькая очаровательная жена-венка — стали моими лучшими друзьями. Местные нацисты убили их обоих…
Я добился того, что этих трусливых крыс засадили, но одному удалось скрыться, а он-то и был главарём. Он бежал в Канаду, я — за ним. Всё же ему удалось улизнуть, а тут началась война, и я немедленно отправился в Англию в надежде на офицерский чин и назначение в сапёрные части. Слоняясь по Лондону, я случайно наткнулся на того типа, которого искал в Чили и Канаде. Сейчас он выдавал себя за голландца. Я сообщил о нём властям; старик Оствик, начальник Отдела вызвал меня, и вскоре я обнаружил, что втянут в кратковременную работу в контрразведке.
Военное министерство всё отказывало мне в назначении, которого я добивался (сейчас-то я знаю, что тут не обошлось без Отдела контрразведки), и мне пришлось согласиться на участие в нескольких других операциях по выявлению шпионов, большей частью за границей. В Англию я вернулся лишь зимой 1940-го уже в качестве постоянного сотрудника Отдела. Работы было по горло, и мне приходилось носиться между Лондоном, Ливерпулем и Глазго. И если вы думаете, что я проводил вечера в роскошных апартаментах, разоблачая вражеских шпионок с внешностью Марлен Дитрих[1] или Хэди Ламарр[2], то мне придётся вас разочаровать. По совести, мне не очень нравилось это занятие, но я никак не мог забыть Пауля и Митци Розенталь, и лютая ненависть к нацистам заставляла меня мириться с утомительной и обыденной работой.
А предстоящая работа в Гретли была мне особенно не по душе. Начать с того, что из-за этого у меня сорвалась поездка на тихоокеанское побережье, куда мне страшно хотелось выбраться. Я стал подозревать, что заболел клаустрофобией[3], сидя на этом островке, именуемом Англией: всё те же однообразные поездки в переполненных поездах, всё те же однообразные разговоры на всё те же однообразные темы, и всё тот же душный мрак затемнённых городов. Мне хотелось воздуха и пространства, но Отдел взял за правило посылать своих людей всюду, где их не знали, и вот я должен был ехать в Гретли только на том основании, что никогда там не был и никто меня там не знает. Считалось, что чужаку будет проще работать под вымышленным именем и что со стороны всё проще и видней.
О Гретли мне было известно не много: индустриальный городок в северной части центральных графств с населением в сорок тысяч согласно довоенной переписи. Теперь из Гретли к врагу поступала ценная информация, а это означало, что там обосновались два-три нацистских агента, не говоря уже об обычной “пятой колонне”[4]. Гретли было не то место, где можно терпеть присутствие вражеских шпионов: здесь находилась мощная электрокомпания Чатэрза, а рядом с городом расположился громадный авиационный завод Белтон-Смита, который как раз приступил к выпуску новой модели “циклонов”[5]. В дополнение ко всему этому неподалёку от города находилось несколько эскадрилий тяжёлых бомбардировщиков. Так что человек, имеющий глаза и уши и располагающий средствами для передачи информации в Германию, мог бы принести державам оси[6] немалую пользу, сидя в Гретли. Отделу стало известно, что Гретли или его пригороды являются одним из филиалов шпионского центра.
Всё это было вполне достоверно, но что толку? На деле это значило не больше, чем достоверные сведения о том, что существует стог сена, а в нём несколько иголок, которые вам предстоит отыскать. Так я и сказал старине Оствику перед отъездом из Лондона.
— Верно, — согласился он, — но хоть вы и не хватаете звёзд с неба, Ниланд, — тут он ухмыльнулся, обнажая гнилые свои зубы, — хоть вы и не хватаете звёзд с неба, вы человек напористый и вам везёт. В нашем деле многое зависит от везения, а до сих пор удача вам сопутствовала.
— Если бы она мне сопутствовала, — ответил я ему, — я бы сейчас был на пути к тихоокеанскому побережью, вместо того чтобы отправляться в какой-то паршивый Гретли.
Он дал мне рекомендательное письмо к управляющему электрокомпании. Это было ловко составленное письмо, и, само собой разумеется, в нём ни слова не говорилось об Отделе. Из письма было неясно, какую работу ищет инженер-строитель на электрозаводе, но в этом-то и состоял наш план и в случае, если бы они согласились дать мне работу (что было маловероятным), я должен был потребовать слишком высокий оклад и ставить заведомо неприемлемые условия. А пока они будут рассматривать и обсуждать все эти требования, я смогу слоняться по Гретли и заниматься своим делом.
Был январь 1942 года, и, если вы помните, что тогда стояла за погода, и что за вести доходили с фронта, и как вообще мы жили в то время, вам легко понять, почему я был мрачнее тучи, когда ввалился в поезд, идущий в Гретли. Я ехал первым классом, остальные пять мест в моём купе вскоре оказались заняты. Напротив меня, в дальнем от коридора углу, сидела интересная дама с красивой длинной шеей. На ней были дорогие, отороченные мехом туфли, перчатки и такая пропасть пледов, как будто она направлялась на Северный полюс. Рядом с ней сидел розовощёкий стареющий господин, вероятно, член нескольких правлений, посильно ослабляющий помощь фронту.
Рядом с ним командир авиаэскадрильи, с головой ушедший в шестипенсовый детектив. Напротив него, на моей стороне, сидел младший лейтенант с маскарадными, как казалось, усами. Лейтенант в поте лица преодолевал вечернюю газету. Между ним и мною расположился смуглолицый толстяк, усеянный драгоценностями и распространяющий вокруг себя запах дамской парикмахерской. Он мог быть членом какого-нибудь иностранного правительства или английским киношником.
В вагоне стоял собачий холод, и то и дело кто-нибудь из нас принимался топать ногами или хлопать в ладоши, чтобы слегка согреться. Поезд продирался сквозь холодные сумерки.
С час или около того все молчали. К этому времени окна были зашторены, и в тусклом свете потолочных огней лица пассажиров казались бледными и загадочными. Дама напротив меня сидела с закрытыми глазами, однако мне сдавалось, что она не спит. Я тоже закрыл глаза, но уснуть не удалось. Розовощёкий господин завязал разговор с остальными тремя мужчинами. Хоть его и не просили, он выложил всё, что слышал по радио, — сообщения военного комментатора и дикторов Би-би-си, и всё это звучало так скучно, что, право же, лучше бы он пересказал нам сказку о трёх медведях…
Япошкам ни за что не взять Сингапур… Туда вот-вот прибудут крупные подкрепления… Американский флот подготавливает нечто невероятное…
Военные были вежливые ребята. Что касалось толстяка, который сидел рядом со мной, то хоть он и не верил этим побасёнкам, но у него хватило ума сообразить, что ему, иностранцу, не следует проявлять свой скептицизм.
Я следил за разговором. У меня это вошло в привычку — ведь никогда не знаешь, где наткнёшься на что-нибудь полезное для работы, а для работы в Гретли мне, бог тому свидетель, мог пригодиться любой пустяк. Тем более что вскоре выяснилось, что наш розовощёкий господин имел какое-то отношение к электрической компании Чатэрза, хотя он и не стал особенно распространяться на эту тему.
Чем занимался мой странствующий сосед, понять было трудно. Не исключено, что его элегантные чемоданы были набиты подложными ордерами на сукно или заказами на несколько сотен тысяч яиц… Но я чувствовал нутром, что этот слишком явный иностранец не представляет для меня никакою интереса. Подобный двойной блеф — слишком тонкая штучка для провинциальной полиции, и нацистский умник, который вздумал бы сыграть на слишком очевидной внешности иностранца, очень скоро оказался бы за решёткой.
