– Кевич, – говорила я, – у тебя все хорошо?
– Тьфу-тьфу-тьфу, – говорила Янка и скорее искала что-нибудь деревянное, чтобы постучать. – У меня действительно все хорошо!
– Ну а вот если у тебя все хорошо, почему же ты пьешь, как лошадь?
– Не знаю, – пожимала она плечами, – люблю я это дело – пить. И не вижу никакого смысла бросать. Работе это не мешает. Личной жизни… – И тут Янка осекалась.
Я жаловалась, что от меня уехал Коваленко. И что все у нас не слава богу. Поэтому что еще остается делать, как не квасить без остановки. Янка вдруг признавалась, что у нее с Аленой тоже не все хорошо. Ну вот, для начала, Алена запрещает Янке пить. Ну и не только это. Ну вообще многое. Вот, например, Янка ведет хозяйство, а Алена даже стиральный порошок не может купить. Ну или вот книжки… Или вот в постели…
Эти разговоры проистекали уже за пятым бокалом. Я рассказывала про нашу с Коваленкой статистику оргазмов (от двух до семи в будний день и от семи до двадцати – в выходной). Янка возбужденно кивала и приговаривала: «Да! Вот это я понимаю».
…Потом мы пытались ловить машину или вызывать такси. И начиналась адская дорога домой. Потому что от этой географической середины никому из нас ехать до дома не удобно. Я так вообще постоянно оказывалась перед мостами и ждала, пока их сведут. Можно догадаться, в котором часу мы добирались до своих диванов.
Янка даже и до дивана-то не добиралась. Это меня никто не ждал дома, Коваленко торчал в Томске и не названивал мне, как Алена, спрашивая, где меня носит. Поэтому я приходила и бревном валилась на постель. А Янку дома ждала разъяренная подруга. И Янка шла на кухню и валилась куда-то под стол, сиротливо закутавшись в плед.
В конце концов Алена все-таки допекла Янку, и вот она… решила бросить пить.
…На днях я позвонила и проныла в трубку:
– Давай встретимся, Кевич, а?
– Да, Татьяночка, вот я завтра могу. Алена как раз пойдет на корпоратив, и потом мы где-нибудь в центре с ней встретимся. Только это… Это…
– Что – это? – пугаюсь я.
– У меня тут обстоятельства…
Я замираю:
– Какие?
– Я решила бросить пить.
– Да ну!
И принимаюсь ее поздравлять и доказывать, что можно при встрече пить чай. Чтобы она не робела.
Но мне, честно говоря, не верится. Все что угодно, но не это!
На этот раз мы выбрали «Килл Фиш» на Сенной.
– Может, в «Белочку» пойдем? – предлагаю я. Про эту «Белочку» я уже сто раз слышала, но никто не хотел меня туда сводить.
– Да видишь чё, Татьяночка. В «Белочке» шумно и поговорить нельзя толком. В «Белочку» можно только пьяными в хлам идти. И играть там в настольный футбол или пить дальше.
– Ну тогда это да, пока отменяется…
– Да, отложим пока, – хехекает Янка.
В «Килл Фише» мы бодренько заказываем чайник чаю на двоих.
– Сегодня дамам коктейль в подарок! – возвещает бармен.
Янка хмыкает.
– Да ладно, давай я два выпью. Ну или вообще откажемся, – предлагаю я.
– Не, давай посмотрим, какие тут есть коктейли… – задумывается Янка. – Вот, вот этот нам, пожалуйста! Это что такое?
Это оказывается шампанским с ликером.
После шампанского с ликером Янка говорит:
– Нет, ну я не то чтобы совсем бросила пить. Я просто решила не каждый день пить. Просто самое главное – это не напиваться.
– Это точно, – одобряю я.
– А по праздникам… и если есть повод…
– А у нас сегодня есть повод?
– Ну есть, – приосанивается Янка. – Я себе третью работу нашла!
– Во даешь! Какая же ты молодец…
И мы берем пива.
После пятого бокала мы оказываемся в «Белочке». Там Янка играет в настольный футбол. Я от футбола отказываюсь, после того как забиваю гол в свои ворота.
Я пляшу, и какое-то время мне это удается, пока не брякаюсь на пол и не ударяюсь коленкой. После этого мы выкатываемся и устремляемся к метро. Янка на ходу пишет эсэмэски, наверное, Алене.
– Черт! – кричит Янка. – На метро опоздали!
Мы приземляемся на каменную скамеечку. Янка продолжает тыкать в экран, а я просто повисаю в пространстве. Мне кажется, я рею, как флаг. Вот так беспорядочно болтаясь, я случайно поднимаю голову и тогда вижу Алену.
Она как изваяние. Как Каменный Гость. Она просто возвышается над нами, презренными, вся белая и величественная. Вся пронизанная праведным гневом. Просто стоит и смотрит. Но при этом у нее чуть ли не искры из глаз летят. Или, может быть, пар из ноздрей.
Я подхалимски протягиваю к ней руку.
– Не трогай меня! – взвивается Алена.
Я опускаю занесенную руку и бреду ловить машину.
На следующий день Янка рассказала, что она бегала от Алены по Невскому проспекту, крича, что ей нужно побыть одной. До тех пор, пока Алена ей не написала: «А ничего, что у меня денег на такси нет? И ключи от дома – у тебя?»
– Но мы уже помирились, – добавила Янка. – И я вот теперь чего думаю: не напиться – это не главное. Напиться-то можно, главное – не бегать потом по Невскому проспекту.
– Это точно, – согласилась я.
Еще она сказала, что блевала в мусоропровод в своем подъезде. Перед тем, как залечь на пол в кухне.
А я тогда наутро выгребла из своего кармана целую пачищу желтых салфеток, утащенных из «Килл Фиша». Надо было Янке отдать, да я не догадалась.
16:53
К счастью
Читать я научилась в три с половиной года. Это было особым поводом для маминой гордости.
Лет до шестнадцати эти поводы не переводились. Я была «тихонькой», прилежной, послушной. «Будь умничкой», – говорила мама. И я была. В школе пятерки, дома – рисунки, стихи и книжки, книжки. Зачем безобразить, если куда интереснее лечь на ковер, упереть руки в подбородок и угодить в какую-то чужую историю? Книжек мама покупала много. Так много, что в библиотеку за книгами я даже не ходила: не успевала освоить постоянно прибывающие на наших полках. Дальнейший жизненный путь представлялся мне не иначе как неспешное открытие этих томов, один за одним, последовательно – и так, пока запас не иссякнет. Что должно было следовать за этим – я не задумывалась. Вероятно, последняя книга должна была быть прочитана на смертном одре.
Даже если очень поднапрячься, я от силы вспомню одну-другую детскую провинность, когда я по глупости огорчила маму и дело кончилось ее или моими слезами. Хотя память включилась в тот же момент, что и распознавание первых печатных слов. Щелк – пошла запись. С подробностями.
Собственно, меня просто не посещали идеи хулиганства. Не приходило в голову не выучить урок и схватить пару. Бросить в школьный унитаз пивные дрожжи или подложить учителю кнопку. Или украсть деньги в раздевалке из чужого кармана. Попробовать курить на стройке вместе с мальчишками…
А вот стройка – манила. Этот долгострой торчал прямо напротив школы – здание в три этажа, зеркально повторяющее наше. Бетонные блоки выросли в каркас, но ни окон, ни дверей к ним приладить уже не успели. Всё накрылось медным тазом. Все девяностые дело не двигалось с мертвой точки, и постепенно стройка стала приютом для бомжей, маньяков, наркоманов и привидений. По крайней мере, так гласили школьные легенды. Сама я там не видела ни тех, ни других. Но так ведь я не ходила, поскольку была боязлива, – может быть, вся эта публика там и впрямь водилась. А отважная Белка делала вылазки и прихватывала с собой Наталку. Мы же с Чпоксом трусили, и нам приходилось довольствоваться их рассказами про разбросанные на этажах шприцы и про «одну девочку, которая пошла и не вернулась».
Я боялась не столкновения с наркоманами. Да и в привидения, конечно, не верилось. Я боялась переступить черту. А обозначена она была четко. И Ульяша, и все родители при слове «стройка» делали большие глаза и твердили только одно: «Не вздумайте». Помимо всего прочего, перекрытия там ветшали, и вместо встречи с маньяком можно было провалиться в какую-нибудь дыру и переломать ноги. И только моя мама меня не напутствовала. Ей и в голову не приходило, что я сама не понимаю, где опасная зона. Я понимала. Но опасная зона почему-то очень тянула.
Я говорю «мама», «мамина гордость». Вообще-то папа у меня тоже есть. И даже вполне такой положительный папа. С в/о и без в/п. Спортсмен. Который год каждый день бегает по утрам и поэтому выглядит лет на десять моложе своих ровесников. Почему эти чудесные качества не передались мне по наследству?..
Папа ушел от нас, когда мне было шесть. Здесь моя внутренняя запись дала сбой. Это происшествие начисто стерлось из моей памяти. Помню только коридор, уставленный коробками. И мама говорит, что папа теперь будет жить в другом месте. В каком другом? Почему не с нами? Кажется, я этих вопросов даже не задавала. Очень хорошо помню это ощущение, когда папа вдруг в нашей жизни обнаруживался и я вся холодела от чувства вины. А он обнаруживался – звонил нам по выходным. К телефону подходила мама, слушала молчание и трубку бросала на рычаг.
– Поля! Тебе, наверное. На свидание зовут. – И уходила в другую комнату.
