Юрий Слёзкин
БАБЬЕ ЛЕТО
О Юрии Слёзкине и его романе «Бабье лето» [1]
Автор предлагаемого романа Юрий Львович Слёзкин (1885—1947) ныне почти забыт. ‹…›
До революции Слёзкин успел стать весьма популярным писателем, выпустил трехтомник своих произведений, его роман «Ольга Орг» вышел несколькими изданиями и был экранизирован.
Сын генерал-лейтенанта, участника Русско-турецкой войны 1877—1878, он не был ярым приверженцем существовавшего в России строя и, несмотря на близость многих своих родственников ко двору и вообще к высшим кругам общества (тетка его была фрейлиной ее императорского величества, а дядя, жандармский генерал, начальником жандармского управления Петербурга),— он стремился во всем разобраться сам, и потому одна из его первых повестей «В волнах прибоя» (1906) о революции 1905 г. была запрещена цензурой, а автор был осужден на год заключения в крепости, от чего его уберегли лишь родственные связи.
‹…›
Одним из первых учителей своих писатель считал Чехова. Но испытал на себе влияние и других великих предшественников. «В 1911 году весной,— вспоминает Слёзкин,— я начал писать… „Помещика Галдина“, первый свой роман о живых людях, действующих тут рядом со мной… Пушкин в прозе, Мопассан — в них я видел учителей и старших братьев» [2].
‹…›
Появившийся в 1912 году на страницах журнала «Русская мысль» роман «Помещик Галдин» [3] ‹…› затрагивал проблемы ‹…› глубинные и важные для России той поры. Он обнажал крушение, вырождение, бесперспективность старых правящих классов.
Несколько месяцев из жизни гусарского ротмистра Григория Петровича Галдина под пером Слёзкина превращаются в обобщающую картину безысходности и тупика, в который зашло дворянство и так называемая общественная жизнь власть имущих.
Тридцатидвухлетний ротмистр, выйдя в отставку, решает поселиться в своем родовом имении в Витебской губернии. Он крепок здоровьем, чист сердцем, честен и смел. Его представления о жизни, о назначении человека, о чести и порядочности просты и незатейливы. Его интересы ограниченны: он увлекается охотой, собаками, лошадьми. Галдин испытывает счастье просто от ощущения природы, хотя даже не задумывается над своим чувством.
Умело и тонко Слёзкин показывает, как все простое и близкое к природе радует Галдина и как ему претит все фальшивое, искусственное, пусть даже внешне кажущееся важным и значительным. Он рад деревенским мужикам и бабам, находит с ними общий язык, но его раздражает возня вокруг выборов в государственный совет, куда одна дворянско-помещичья партия хочет протащить своего ставленника черносотенца в противовес другой помещичье-дворянской партии, представляющей интересы местной шляхты.
Дикость, мерзости, подлости, которые творятся в этом тихом краю, Слёзкин дает несколькими штрихами, лаконично и метко — взяточничество, торгашество, сплетни видим мы в живых сценах и лицах.
Роман (так называл свое произведение Слёзкин, критики же предпочитали именовать его повестью) вызвал многочисленные и разноречивые отклики. Прогрессивная, радикальная печать оценивала роман положительно, реакционная консервативная увидела в нем подрыв устоев.
Помимо общественного звучания, рецензенты отмечали художественные достоинства произведения (реакционная печать, как правило, их не замечала и указывала на недостатки).
«…Какое наслаждение перелистать повесть Юрия Слёзкина „Помещик Галдин“! — говорилось в одной из рецензий.— Страшно сказать, но в строках этого молодого, еще не окрепшего автора есть что-то от Л. Н. Толстого его первых времен… Дай Бог! — Стосковалась душа по настоящему, простому, ясному и великому русскому слову…» [4]
А вот что отмечалось в рецензии А. Басаргина в газете «Московские ведомости»: автор оказался «настойчивым в проведении антипомещичьей тенденции: и сам Галдин, и все его соседи-помещики, русские и немцы, выступают в повести в достаточно отталкивающей обрисовке — как люди своекорыстные, бездельные, раболепно относящиеся к власть имеющим и высокомерно-пренебрежительно к серой мужицкой массе» [5].
Рецензия заключается следующим пассажем:
«…Оппозиционно-тенденциозное отношение к помещикам-землевладельцам дает себя в ней чувствовать довольно ощутительно — ко вреду и для повести, и для стоящего у нас теперь на очереди землеустроительного, да и вообще обновительного дела.
В итоге, на мой взгляд, партийная беллетристика, хотя, быть может, и хочет служить делу обновления, но подходит к этой серьезной задаче со средствами прямо-таки негодными» [6].
Как подлинный художник, Юрий Слёзкин не просто отражал те частные картины жизни, какие видел, но и пытался осмыслить происходящие процессы, выразить их существо, попытаться нарисовать тенденцию. И на этом пути, несомненно, важной вехой вслед за «Помещиком Галдиным» ‹…› стал его роман «Ветер», напечатанный в первых номерах журнала «Вестник Европы» за 1917 год. В этом романе он пытается ответить на вопрос, повисший в воздухе в повести «Помещик Галдин»: что делать русскому дворянину, порядочному человеку, помещику, в современной ему России? Ответ — работать, быть хозяином, управителем на земле, развивать промышленность.
‹…›
Мировая война, революция, Гражданская война… Для многих дореволюционных деятелей культуры эти эпохальные события становились переломным моментом, а иногда и крахом. Не все смогли сразу осознать и суть происходящих событий, и их направленность, и их неизбежность, необходимость.
Не сразу пришел к полному пониманию и Юрий Слёзкин. ‹…› как многие представители старой интеллигенции, он проходит через чистилище сомнений, раздумий, ошибок и срывов. Коротко свой путь в первые послереволюционные годы Слёзкин представил так: «от сотрудничества в „Нашей газете“ и „Вечерних огнях“ — к „Крестьянской коммуне“, от скепсиса — к революционной восторженности, от организации Союза деятелей художественной литературы — к бегству за белым хлебом в Чернигов, от заведования подотделом искусств (вполне искреннего — с отдачей себя целиком) — к глупейшему сотрудничеству в „Вечернем времени“ и снова налево» [7].
‹…›
В 20-е годы Юрий Слёзкин пишет одно за другим произведения, посвященные недавним пережитым событиям и сегодняшнему дню,— роман «Столовая гора» (1922), повесть «Шахматный ход» (1923), роман-памфлет «Кто смеется последним» (1924); повести «Разными глазами» (1925), «Бронзовая луна» (1926), «Козел в огороде» (1927). В 1928 году выходит роман «Предгрозье» — первый вариант первого тома трилогии «Отречение».
В 1929—1930 годах на современном материале Слёзкин создает пьесы «Ураган» и «Пучина», поставленные в театре б. Корша и им. Е. Вахтангова.
Кроме того, за эти годы опубликовано десятка полтора рассказов.
‹…›
Затравленный рапповской критикой, которая видит в нем чужака, сомнительного попутчика, Слёзкин все-таки продолжает работать. С конца 20-х его перестают печатать. Издательства отклоняют его рукописи. Из репертуаров театров исключаются его пьесы, более пяти лет не издают его книги.
Он вынужден обратиться, подобно многим другим писателям, с письмом к Сталину. Слёзкин подчеркивает, что все его творчество отдано родине, народу, что хочет быть полезен. Неизвестно, получил ли это письмо Сталин, но резонанс все же был. Писателя пригласили в ЦК, и через некоторое время рукопись первого тома эпопеи «Отречение», произведения, которое Слёзкин считал главным делом своей жизни, была принята к печати.
В эпопее автор хотел отразить эпоху, XX век со всеми его потрясениями.
‹…›
Над эпопеей Слёзкин работал до конца своей жизни. В суровые годы войны он увидел свой патриотический долг в том, чтобы выдвинуть на передний план третьего тома фигуру Брусилова. Некоторые главы романа печатались во время войны. Отдельной книгой роман «Брусилов» вышел в марте 1947 года. В нем реализовалось все, к чему стремился Слёзкин на протяжении писательской жизни,— слились воедино мысль, идейная ясность, художественное мастерство.
Бабье лето
Светлой памяти моего отца
Осенние дни, когда особенно ярок прощальный солнечный свет, а по сжатому полю и меж червонных осин протягивают серебряную нить прожорливые и трусливые пауки, бегущие от близящегося ненастья,— дни ненадежные и обольстительно лживые, искушающие легковерных возвратом летнего зноя,— русский человек назвал, по обычаю своему — усмешливо и лукаво — б а б ь и м л е т о м.
1927 г. ВырицаI
Григорий Петрович Галдин, говорят, будучи гусаром, считался не только отличным, но и отчаянным наездником и стрелком. О его стрельбе в цель рассказывали нечто невероятное: будто он, будучи пьян до того, что едва стоял на ногах, без промаха попадал в часы, которые держал перед ним его денщик на довольно большом расстоянии. Никто из зрителей при этом не видел, чтобы у денщика хоть раз дрогнула рука: так он был уверен в искусстве своего барина. Говорили еще, что Григорий Петрович острием кинжала пробивал несколько монет сразу, а шашкою сносил головы трем баранам, поставленным рядом.
