Никогда не думал, что Хогвартс станет моей темницей. От мысли, что за мной будут наблюдать, словно за диким зверем, который вот-вот может наброситься и показать свою «истинную суть», хотелось биться о стены. Или начать убивать, ведь именно этого они и ждут. Ставят в такие условия, что ты, хочешь того или нет, свихнешься. Проклянешь весь мир и бросишь в лоб Аваду случайному прохожему. Ибо какого чёрта он улыбается, а ты должен стискивать зубы, не позволяя вырваться ни одному слову, что обернётся против тебя. Хочешь жить — играй по их правилам. И я играю, по крайней мере создаю правдоподобную видимость этого.
Мой обязательный психотерапевт любила повторять своим тошнотворно вкрадчивым голосом, что я слишком равнодушен к миру. Будто я не видел, что её раздражает одно моё присутствие в помещении. До сих пор не понимаю, чего она хотела больше: чтобы я показал, насколько меня всё заебало, или раскаялся в своём бездействии на войне. В любом случае я сидел и терпел её речи, а она по указу Министерства продолжала втолковывать, что есть хорошо, а что плохо, дёргаясь от каждого моего случайного движения. Спустя месяц я начал делать их специально, уж слишком это было забавно.
Вся новая политика магического Лондона вызывала у меня лишь злобную усмешку. Под раздачу попали все, кто был не за Орден. Особенно слизеринцы. Моя мать не была причастна к делам Тёмного Лорда, но я же носитель зелёной формы. Получай, Блейз, как и все дети Пожирателей. Это даже не психотерапия, а промывка мозгов, которая заставляла ненавидеть этот мир ещё больше.
Но на этом они не остановились, принудительно заслав всех слизеринцев на повторный седьмой курс. Были элитой, а превратились в неугодный скот, который в случае неповиновения легче изловить в загоне. Мне же Макгонагалл отвела роль «вожака стаи», с лёгкой руки назначив старостой школы, напарником Грейнджер, аргументировав это моей рассудительностью. Наигранное примирение, которое загонит меня под полный контроль «золотой» девочки.
У Грейнджер, по слухам, посттравматическое расстройство. Слабо верю в то, что эту упертую девчонку могло хоть что-то подкосить. Я никогда не питал симпатии к ней, а к слетевшей с катушек Грейнджер не буду и подавно. Но я сидел в вагоне Хогвартс-экспресса и в добровольно-принудительном порядке ехал навстречу своему личному аду.
В тот момент я хотел находиться где угодно: у могилы матери, в баре, на краю света, но не здесь. Все наши семьи буквально обобрали в качестве штрафов. Мне нужны деньги, иначе отберут и дом, а мама его так любила. Я ненавидел то, чем занимался, но другого способа достать деньги здесь и сейчас для меня просто не было. Я не мог позволить забрать у меня последнее, что ещё напоминало о том, кто я такой. Напоминало о той, кого я собственноручно погубил.
— Избавь меня от своей кислой мины.
Драко сидел напротив меня и морщился со своим блядски-наигранным пренебрежительным взглядом, который я научился распознавать ещё на первом курсе. Ведь я знаю, сука, вижу, что ему тоже хреново. И бутылка огневиски в его руке тому прямое доказательство. Но он же истинный Малфой, который пытался наебать всех вокруг, но никогда не покажет свою слабость. Хоть что-то в этом мире не меняется.
— Мы только тронулись, а ты уже подшофе.
Я осуждающе покачал головой и прикрыл глаза ладонью. Видимо, этот год так и пройдет: в постоянном запое из страха оказаться в Азкабане и наших пиздостраданиях на потеху защитникам грязнокровок.
— Что, снимешь баллы, гла-авный ста-ароста?
И тут же приложился к горлу бутылки. И с каких пор мы настолько привыкли ко вкусу алкоголя, что пьём его как воду? Удручающее зрелище. Хогвартс, встречай учеников.
Я закатил глаза и уставился в окно. Мы оба знали, что моя роль старосты настолько же фиктивная, как браки в чистокровных семьях. Он бы не хотел быть на моём месте, никто бы не захотел.
— Кстати об этом, — я потёр подбородок, задумываясь. — Там ведь наверняка есть какие-то списки, надо показаться, обойти первокурсников и проверить… — Драко залился смехом, выплевывая на меня несколько капель огневиски. — Прекрати ржать, — цокнул я, проводя рукой по мантии.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Брось, мисс я-в-каждой-жопе-анальная-пробка сделает всё сама.
— И всё же пойду, создам имитацию бурной деятельности, — хмыкнул я, вставая с сиденья. — Всяко лучше, чем смотреть, как ты надираешься.
И тут я не слукавил, зрелище действительно было отстойным. Драко сейчас больше напоминал пьянчугу, вечно обитающего за барной стойкой, нежели аристократа, с достоинством принимающего все наказания судьбы. Неизменную укладку сменили неопрятные сальные пряди, а когда он последний раз брился, сложно даже предположить: весь подбородок усеивали светлые волосы. Не обременяя себя ношением школьной формы, он сидел в мятой чёрной футболке явно не первой свежести. Весь его внешний вид и стеклянный пьяный взгляд, равнодушно окидывающий леса за окном, — демонстрация того, как новая система прогнула нас под себя. Сломала и проглотила, не жуя.
Словно мы лишь куклы в спектакле, который давно закончился, и вот-вот настанет час, когда нас выкинут на помойку, с улыбкой отметив, что мы хорошо сыграли роли в этом никчемном представлении. Любая светлая сторона становится серой после победы в войне. А мы оказались ей неугодны, вот и результат.
Но я вытерплю. Скользким змеем или упрямым бараном я пробьюсь к месту под солнцем. Любыми грязными путями, отбросив всё человечное. Ради неё.
Я уже собирался выйти в коридор, как у двери услышал тихое:
— Стой, — и звон монет о столешницу, давящий на мои перепонки получше любой мандрагоры.
Блять, нет, только не это.
— Мне нужно ещё, — со сталью в голосе.
Драко прекрасно знал, что я не хочу ему продавать, что он уже давно вышел за рамки «я только попробовать». Знал, насколько тяжело для меня продавать именно ему — одному из оставшихся дорогих мне людей. Его слова — как оплеуха.
Ещё-ещё-ещё.
А когда будет достаточно, Драко?
Он каждый раз сыпет обещаниями, что сможет прекратить в любой момент. Но я не поверю. Уже нет.
Жизнь тычет меня в моё же дерьмо. Сначала мать, затем лучший друг. И все они берут путевку в один конец прямиком с моих рук. С дрожащих, не желающих этого, но отдающих. А остановить не в моих силах. Моя мама преподала мне этот урок, и его я запомню навсегда. Ведь иногда принудительная остановка и ломка приравнивались к такой желанной и манящей смерти.
— Повторю ещё раз, — Драко начинал злиться. Ну, конечно, на кого ещё выплеснуть свою агрессию, если не на друга-дилера? — Мне нужен датур[1]. Сразу три дозы. Не хочу в ближайшую неделю смотреть на тебя и видеть обеспокоенную мамочку, — на последней фразе он скривился, но продолжил настойчиво смотреть на меня, в нетерпении постукивая фамильным перстнем по бутылке.
— Не думаю, что это лучшая затея на первой неделе учебы, — процедил я, глядя ему в глаза. Когда он злился, они всегда темнеют. Сейчас там разразился если не ураган, то полноценная буря, готовая прогнуть тысячи моих «нет» под себя.
— А ты не думай за меня, — отрезал он.
— Драко…
— Блять, я заплатил!
Он вскочил с места и вплотную приблизился ко мне, прожигая взглядом, заставив вжаться в дверь купе, потому что никогда не угадаешь, на что способен наркоман ради дозы. Даже если это твой друг.
Я невольно напрягся, готовясь отразить его внезапный гнев, если до этого дойдет. На душе скребли кошки. Насколько убога моя жизнь, если я жду удара от лучшего друга. Кому я тогда вообще могу доверять?
Дыхание участилось, и расслабиться не получалось. Я смотрел на Драко одновременно со злостью и жалостью, надеясь, что он не оправдает моих худших ожиданий.
Потому что вся его агрессия — это моя вина.
Драко сжал губы и резко выдохнул, видимо мысленно останавливая себя, заметив мой хмурый взгляд, и отступил на шаг.
— Не еби мне мозг, — он выжидающе приподнял брови и раскрыл ладонь. — Датур, Блейз.
Я жалок. Но все мои слова абсолютно бесполезны. А если не дам порошок, так он украдет или найдет другого поставщика. Как дважды два. Это лишь вопрос времени.
