Анатолий Матвиенко
АЭРОПЛАНЫ НАД МУКДЕНОМ
От автора
Очевидно заранее: так не было!..
Согласимся: так не было.
Все случилось иначе,
и люди, мною оживленные,
не таковы были, какими описаны.
Лев Вершинин
Дорогие читатели! Соблюдая каноны жанра альтернативной истории, я наполнил роман действующими лицами, которые имеют исторических прототипов. Их биографии в силу авторского замысла существенно изменены, поэтому прошу не отождествлять реальных людей с моими героями. Полностью вымышлены лишь братья Самохваловы и пара второстепенных персонажей.
Для простоты прогресс в воздушной технике показан схематично и кратко, а самолеты не соответствуют реальным моделям первого десятилетия авиации. Специфические авиационные термины разъяснены в глоссарии в конце романа.
Книга посвящается изобретателям, самолетостроителям, летному и наземному составу военно-воздушных сил и гражданской авиации Российской империи, Советского Союза и стран СНГ, а также памяти штурмана авиации дальнего действия Евгения Александровича Матвиенко, моего отца, и памяти военного инженера стратегической бомбардировочной авиации Вениамина Александровича Матвиенко, моего дяди. Низкий поклон вам за чистое небо Родины!
Часть первая
РАЗБЕГ
Глава 1
26 марта 1889 года. Санкт-Петербург
Штабс-капитан, изрядно утомившись оглашением громоздкого бюрократического опуса, зачитал его заключительную часть:
— На основании вышеизложенного, комиссиею Военно-ученого комитета воздухоплавательный снаряд контр-адмирала Можайского в действительном виде либо с долженствующими усовершенствованьями признается для военного воздухоплавания неудобоприменимым.
Отставной моряк десятки раз слышал подобную военно-канцелярскую казуистику. Отличались резоны, вывод оставался прежним — денег не будет. Жалкие несколько тысяч рублей, выделенные на постройку прибора в начале восьмидесятых, давно кончились, имение перезаложено, из знакомых и родственников вытянуты все суммы, которые они смогли ссудить упорному изобретателю. Пенсия, каждый рубль из которой расписан на месяцы вперед, не позволяет закончить машину. Сыновья Александр и Дмитрий, уважающие отца, но уставшие от его многолетних бесплодных попыток поднять в воздух нелепую коптящую конструкцию, отказались участвовать в его деле и живут по-своему.
Флот умирает, но не сдается. Александр Федорович, давно разменявший седьмой десяток, с неизменным тщанием обходил чиновные коридоры Военного министерства. Кряжистая фигура моряка в черном контр-адмиральском мундире резко контрастировала с обличием сухопутных офицеров в зеленой форме, а его раскачивающаяся походка, словно на палубе фрегата, ничем не напоминала строевую выправку кабинетных шаркунов или кривоногую кавалерийскую стать. С петровских времен армия и флот были поделены на две непересекающиеся касты, внутри каждой из которых насаживалось презрение к иным. В угоду этой вражде часто забывалась главная задача вооруженных сил — военная защита интересов империи.
Нет, контр-адмирала здесь никто не оскорблял. Он получал положенное по уставу количество офицерской вежливости, его принимали, выслушивали. Но дальше дело не шло. В «родном» Морском министерстве дела обстояли еще хуже: коллеги-адмиралы интересовались только постройкой новых кораблей и сопутствующими изобретениями — системами управления огнем, навигации, снабжения, обслуживания и т.д. Морская авиация, в самом оптимистичном случае, представлялась им как привязные аэростаты для наблюдения за акваторией. Да и то, в эпоху паровых двигателей угольный дым из топок распространялся на многие мили, демаскируя эскадры. Посему разведывательное значение воздухоплавательный аппарат мог бы получить только при реальном радиусе действия во многие десятки миль. Как ни парадоксально, сухопутное ведомство, занимавшееся всеми военными вопросами, кроме морских, по определению исповедовало более широкий подход к техническим новшествам. Поэтому Можайский как на службу регулярно приходил в величественное здание на Дворцовой площади, просил, убеждал, доказывал, умолял, получал очередной отказ и снова добивался аудиенции у генералов.
В сухих словах официальной переписки изобретатель не мог выразить свой главный аргумент: без покорения неба человек — лишь эмбрион высшего разумного существа. Обретя воздушное пространство, он получит невероятные возможности. Пусть Россия первой преодолеет нелепое ограничение, привязывающее нас к земле с рождения и до смерти.
Сегодняшний отрицательный ответ его обескуражил. Впервые за много месяцев Можайский получил не бюрократическую отписку, а развернутый анализ положений своего прожекта. Утратив часть присущей ему в молодости гибкости мышления и закостенев в своих воззрениях, он не мог не признать убедительности отдельных доводов, которые излагал штабс-капитан. Александр Федорович ощутил двойной удар. Отказ от казенного финансирования дополнился леденящим душу сомнением — может быть, действительно в его расчетах есть роковые ошибки, и снаряд не полетит даже с мощными двигателями Обуховского завода.
— Георгий Дмитриевич, вы доложили Петру Семеновичу о выводах комиссии? — спросил у штабс-капитана хозяин просторного кабинета, генерал от инфантерии Обручев. Как начальник Главного штаба, он по должности являлся председателем Военно-ученого комитета. Сей комитет не распределял министерских фондов и лишь готовил предложения военному министру генералу Ванновскому.
— Никак нет, Николай Николаевич. После вашего утверждения и доклада господину министру решение о закрытии прожекта Можайского станет свершившимся. В письме на высочайшее имя контр-адмирал особо подчеркивал, что участники предыдущих комиссий не прислушались к его аргументам.
Начальник штаба одобрительно глянул на своего помощника. Штабс-капитан правильно уловил диспозицию и подготовил процедуру, после которой у назойливого изобретателя не будет оснований вновь беспокоить его императорское величество жалобами на бюрократизм Военного министерства.
— Спасибо, Георгий Дмитриевич. Распорядитесь, подать нам чаю. А мы послушаем уважаемого Александра Федоровича, какие он может привести возражения, — Обручев специально смягчил официозно-казенный тон, заданный канцелярским языком заключения комиссии. Да и сидевший перед ним отставной контр-адмирал, пусть и доросший по военному делу до четвертого класса в табели о рангах, никакого отношения к сухопутной армии никогда не имел, по возрасту был окончательным нонкомбатантом и представлялся генералу практически партикулярным лицом.
Можайский не притронулся к чаю и бросил хмурый взгляд из-под седых кустистых бровей на вертевшегося у окна моложавого штатского, представленного как «господин Самохвалов, воздухоплаватель».
— Простите, сударь. Далее речь пойдет о секретных делах военного воздухоплавания.
Штатский улыбнулся, но за него ответил генерал:
— Полноте, Александр Федорович! В ближайшие годы военное применение вашего детища едва ли состоится. А бесценный опыт полетов Петра Андреича поможет сделать правильные выводы.
— К вашим услугам, — еще раз осклабился тот.
Можайский вздохнул и решил не перечить по мелочам. Лишь бы доделать аппарат, а потом он покажет и генералам, и самоуверенным штафиркам, насколько грозен будет его снаряд в воздухе.
— Милостивые государи! Я благодарю вас за внимательное ознакомление с моими документами. Признаю, в таком новом деле невозможно все проблемы решить уже при постройке первого снаряда. Посему неизбежны неисправности, аварии и переделки конструкции. Однако я полагаю, что для нашей армии и флота, а также первенства России в постройке воздушных кораблей тяжелее воздуха мы должны двигаться вперед. Первопроходцам всегда трудно.
— Извините, Александр Федорович. Мне кажется, у господина Самохвалова есть свои соображения по поводу новизны вашего прожекта, — перебил Обручев. — Петр Андреевич, будьте любезны.
Воздухоплаватель, игнорируя выделенное для него кресло, начал расхаживать вдоль окон, вещая и размахивая руками. Его метания выходили за всякие рамки учтивости, но юродивые энтузиасты безумных дел всегда пользовались некими привилегиями наравне с артистами, писателями и прочими творческими индивидуумами, коих вредно загонять в предустановленные рамки. Несмотря на тридцать — тридцать пять лет возраста, которые Можайский ему дал по первому впечатлению, по имени-отчеству звать сей персонаж было неловко. Скорее — Петя, в близком кругу таких называют Петюнчик или еще как игриво. И такое существо участвует в решении судьбы русского воздухоплавания? Куда катится Россия!
