Инна Гофф
Советы ближних
Повесть
Нет, он совсем не похож на Колю. Коля был человек! Если бы меня спросили, какое главное качество было у брата, я бы сказала – чувство долга…
А этот!.. Вы только посмотрите на него… Жених! Дурачок какой-то!.. Вы видели что-нибудь подобное? Ты, герой! Надень китель, покажись гостям!..
Он спит, лежа на спине, приоткрыв рот и слегка посапывая. Он вырос, и тахта стала коротковата, а лицо все такое же детское. Даже не верится, что ему уже двадцать. Я смотрю на него и думаю: вот так он спал на койке в казарме…
Китель с голубыми петлицами висит на спинке стула. Много всяких значков – я в них не разбираюсь. Знаю только комсомольский значок. И десантный – парашют на синей эмали и подвеска с цифрой «восемь». Восемь прыжков. Он мне про них не писал, и я усомнилась – прыгал ли? Может, выпросил у кого значок?.. Он рассердился. Сказал, что, конечно, мог и не прыгать – для радиомеханика это не обязательно. Просто хотелось все испытать.
Два года я ждала его писем. Считала месяцы, дни, часы. Стояла в очереди к почтовому окошку – сигареты «Прима», карамель «Снежок», сапожный крем. Девушка сочувственно улыбалась, оформляя квитанцию с номером полевой почты. В каждом письме я посылала ему рубль, в праздники – три рубля. Борис говорил: «Ты его балуешь!..»
Витька учится на вечернем юридическом, а днем работает в мастерской по ремонту телевизоров и радиоаппаратуры. В тот вечер ему не надо было идти на занятия.
Бориса еще не было дома. Его организация перебралась на другой конец города, и он не приходит раньше восьми. Мы с Витькой поужинали вдвоем и пили чай. И вдруг он сказал, что, пожалуй, уедет. Я обалдела.
– Далеко собрался? – спросила я.
– Хотя бы к Симке Чижову, на Север. Вот такой парень! Тоже дембель семьдесят пять. Посмотри мой альбом, там он есть.
Мне знакомо это словцо, производное от слова демобилизация.
– Ты решил бросить институт? – спросила я, как могла, спокойно.
– В общем, да. – Он встал из-за стола и, отодвинув чайник, прикурил от горелки. – Все эти талмуды не для меня. Если б можно было стать судьей, не зубря все эти статьи…
– Ты имеешь в виду суд Линча? – Я еще пыталась шутить.
– Ну, зачем же? Просто мне надоело, понимаешь? Я радиомеханик. Но это не все. Я умею косить, асфальтировать улицы и дороги, укладывать рельсы… Мне дала это армия за два года! Не находишь ли ты, что система высшего образования…
– И что ты будешь делать на Севере? – перебила я. – Штукатурить или косить? – Он меня раздражал все больше.
– Возможно, пойду в лесничество. У Чижова отец лесничий. Он даже Симке писал: если кто из ребят изъявит желание…
– А я-то мечтала, что мой сын станет культурным, образованным человеком!
– Культурным! – Он усмехнулся. – Ты знаешь, что сказал один мудрец? Культура – это то, что остается после того, как человек забыл все, что сдавал на экзаменах…
Он смотрел на меня. Я чувствовала, он чего-то не договаривает.
– Ну, чего уж там! Добивай! – сказала я. – Жениться надумал, что ли?
Мне казалось, что я безумно сострила. Что он расхохочется и поперхнется горячим чаем. А я буду хлопать его по спине, чтобы он прокашлялся, как в детстве.
– В общем, да, – сказал он. И комната поплыла.
Он что-то говорил. О какой-то девушке, которая писала ему в армию письма, а потом взяла и приехала… Да, на три дня! Только затем, чтобы повидать… «Ты вот приехать не догадалась, а она…»
Что-то случилось со мной. Я бросала в него чем попало, и он ловил на лету все эти предметы – мочалки, кастрюли, тарелки. Не зря в детстве он был вратарем в своей школьной команде.
Кое-что все же разбилось – две чашки и блюдечко для варенья. Я выделяла адреналин в страшном количестве. И наконец он иссяк, а может быть, просто иссякли силы. Мы оба тяжело дышали.
– Ну, мать, ты даешь! – сказал он. – Валерьянки накапать?
– Дурак! – сказала я и заплакала.
Хорошо, что Бориса не было дома. Когда он пришел, все было уже на своих местах. Борис любит порядок. Он у нас исключительно правильный. Уходя, гасит свет. Не ломает насаждений, не перегружает последние вагоны метро и не дает детям играть с огнем. Детей у нас в доме нет, если не считать Витьку, который собрался жениться…
И ни в одном письме, ни разу!.. А может быть, я пропустила? Нет, я знаю все его письма, каждое наизусть. Он писал мне обо всем – о погоде, о том, как прошли учения и как они строем ходили в театр. И сообщал, на что потратил мою рублевку, хотя такого отчета я от него не требовала. Рублевку он тратил на пряники и конфеты – он любит сладкое. Его письма казались такими детскими!.. Об этой девчонке – ни слова. Нет, что-то было! Короткая приписка, я не придала ей значения. Возможно, потому, что это была всего лишь приписка.
Постскриптум…
Мне не терпелось остаться одной и перечитать эти письма под иным углом зрения. Но они, Борис и Витька, как назло, были дома и, глядя на экран телевизора – шла какая-то муть, – лениво перебрасывались словами.
– У вас в роте был телевизор? – спрашивал Борис.
– Даже цветной. Подарок соседней части. Я же об этом писал…
– Да, вспоминаю. Избаловали вас. В мое время телевизоров не было, тем более цветных.
– Но печатный станок уже изобрели? И этот, как его… дагерротип?..
– Ефрейтор Звонцов, два наряда вне очереди!..
Борис не служил в армии. Верней, служил очень недолго, вскоре после войны. Он заболел гриппом, начались шумы в сердце, и его уволили в запас. Да и что это была за служба! Какая-то хозяйственная часть при Доме офицеров… Но он любит говорить об армии: «В мое время…» – и знает много солдатских баек. Одна из них про ефрейтора. Попросился солдат к бабке в хату переночевать. Она ему: «Заходи, внучек». – «Я, бабушка, не один. Мы с ефрейтором». – «А ты Ефрейтора к забору привяжи…»
С тех пор как мы узнали, что Витьке, как отличному солдату, присвоили звание ефрейтора, я это слышала раз двести.
«Бабка, пусти переночевать». – «Заходи, внучек». – «Я с ефрейтором…»
Витька смотрит на меня ожидающе – когда я начну посвящать отца в его планы? Но я не спешу. Во-первых, я за себя не ручаюсь. Во-вторых, у Бориса больное сердце, по крайней мере он так считает. И потом… Может, это еще не очень серьезно? Мне хочется лишь одного – перечитать его письма.
Наконец все стихает. Борис, шурша вечерними газетами, удаляется в нашу комнату. Витька достает из постельного ящика простыни и с непривычной для меня ловкостью застилает свою тахту – до армии я всегда стелила ему постель.
Нагнувшись к моему уху, он шепчет:
– Привет чемпиону по метанию тарелок! Я небольно щелкаю его по носу.
Он засыпает мгновенно, предоставив мне мучиться и не спать всю ночь.
– Ты скоро? – спрашивает Борис – Я гашу свет.
Можно не смотреть на часы – Борис гасит свет ровно в двенадцать.
– Скоро, – говорю я. И достаю из книжного шкафа альбом и связку писем.
Как тесно спрессована в них двухлетняя жизнь моего сына!..
Я листаю альбом. «Дембельский альбом» – так называет его Витька. Фотографии, рисунки, афоризмы. И конечно, самолеты. Они на каждой странице – то взмывающие в небо, то пикирующие к земле. Одним словом, авиация. И за каждым смелый росчерк – по-научному, как я уже знаю теперь, инверсионный след.
На первой странице лозунг:
«Два года, 24 месяца, 730 дней, 17 520 часов, 1 051 200 минут, 63 072 000 секунд без капремонта!»
Фотокарточки ребят, служивших с Витькой. Под каждой фамилия и несколько слов на память. Некоторые парни мне знакомы по письмам. Я даже знаю их клички – Эллипс, Болт, Тезка. Ашота Боряна звали ласково – Ашотик. У моего была кличка Москвич. «Как ты понимаешь, это ко многому обязывает, – писал он тогда, – но что поделать, в нашем взводе больше нет москвичей». Вот и Симка Чижов!.. Грубоватые черты, белесые ресницы и брови. И дурацкое прозвище – Оклахома. Под фотографией: «Салют, Москвич! До скорой встречи на наших широтах! Жму краба! Серафим Чижов, он же Оклахома…»
– Вот тебе – «до скорой встречи»! – Я показала Оклахоме фигу и захлопнула альбом.
Из крана капало, но не было сил встать и прикрутить его до конца.
Почему нет спокойной жизни? Когда в доме тишина, и дыхание сына за моей спиной, и мерцание фонарей за окном…
Нет, я не вынесу, если он женится и уедет!
Перебираю письма в поисках злополучной приписки. «Ничего теплого не нужно, это не по форме – старшина отберет». Не то… «К нам приезжал начальник штаба. Чистили, драили все до блеска…» Это первый год службы…
Вот она, черт ее побери!..
«Р. S. Срочно!
Я вам недавно прислал свое фото, где снят со всеми знаками и значками – „Специалист первого класса“, „Отличник ВВС“, „Гвардия“ и другие. Мать, будь добра, пересними на хорошей бумаге и вышли мне. В принципе мне нужна одна фотография. Поезжай в Марьину рощу. Второй проезд, дальше не помню… Эта фотография нужна мне немедленно…»
