Уильям Грэшем
ЧЕЛОВЕК ПРОХОДИТ СКВОЗЬ СТЕНУ. ПРАВДА И ВЫМЫСЕЛ О ГАРРИ ГУДИНИ
Пролог
Пляшущий вигвам
Если у человека и есть инстинкт более сильный, чем самосохранение, то это инстинкт освобождения от опутавших его оков — «свобода или смерть!»
Любимые герои сказаний — освободители: Моисей и Маккаби Гарибальди и Боливар. И в течение веков заставляли учащенно биться сердца великие беглецы из заточения: барон Фридрих фон дер Тренк, неутомимо копавший туннели из темниц Фридриха Великого; Анри де Латюд, который будучи на волоске от смерти, выскользнул из Бастилии по веревочной лестнице длиною в несколько сотен футов, сплетенной из холщовой нитки. Эти рассказы волнуют душу, как клич трубы. Но все они известны нам в лучшем случае лишь из письменных источников, а не от очевидцев.
Но вот на пороге XX века из ряда безвестных фокусников вышел человек, который захватил воображение людей на двух континентах и находился в центре внимания два десятилетия. Добивался он этого, выковывая совершенно новый вид искусства, в котором воплощал в жизнь мечту каждого человека — чудесное избавление от оков.
Каким бы великим, однако, он ни был, искусство его не вырвалось, подобно сполоху огня их собственного разума, а имело долгую и захватывающую историю последовательного роста…
Искусство всегда манило нас. Возможно, оно действует на нас больше, чем мы думаем. Для начала взгляните на. эти записки. Они — часть истории волшебного, рассказ о человеке, который сделал волшебство смыслом своей жизни.
До прихода белых людей в железных шкурах и с изрыгающими огонь палками народ анишинабегов жил на землях, которые Лонгфелло назвал «землями у большой сияющей морской воды». Анишинабеги (другие племена называли их ожибва) были великими охотниками, искусными рыбаками, кормившимися своим большим «морем» — озером Верхним, и великими воителями. Но когда решения, которые затрагивали все племя, как, например, война с племенами лис с юга, выносились на совет старейшин, те обращались за помощью к потустороннему миру.
Круг, начертанный на земле на месте заседаний совета, символизировал для совета горизонт, на который опирается небосвод. Пять прочных молодых деревьев с обрубленными ветвями вкопали на три фута в землю, после чего грунт вокруг каждого из них был плотно утрамбован.
Покрывало из лосиной кожи было наброшено на деревца, стоящие на месте произнесения заклинаний, так, чтобы ничей посторонний взгляд не мог подсмотреть священное таинство.
Затем вперед, в свет костра, вышел шаман. На нем была лишь повязка из шкур бобра, сделанная в виде фартука, а на голове возвышалась колдовская шапка, украшенная чучелами голов орла, совы, журавля и гагары. После церемонии приветствия четырех ветров он начал призывать, древних духов, танцующих свою пляску теней в северном небе.
Один из храбрейших молодых воинов племени, известный тем, что намертво связывал пленников кожаными ремешками, вышел вперед. Шаман вытянул перед собой левую руку, и ремешок был крепко завязан на запястье. Потом он скрестил руки за спиной, и воин намертво связал его запястья вместе. Другими ремешками были стянуты вместе колени шамана. И хотя теперь он был практически беспомощен, его ноги согнули в коленях и связали с запястьями. Воины торжественно подняли связанного, внесли его в вигвам и оставили там, причем открытой оставалась только верхняя часть вигвама, в которую могли бы влететь небесные духи.
Уханье совы, гогот гагары. Изнутри вигвама, столь маленького, что там мог уместиться только один человек, опутанный кожаными ремешками, доносилась какая-то неземная какофония. Толпа застонала от страха, когда пальцы духов рванули стены из лосины. Колдовской вигвам затрясся, деревца гнулись из стороны в сторону. Ясно, что духи спустились с неба, ибо не мог связанный, беспомощный человек заставить дрожать крепкие стены.
Огонь умер. Краснели лишь последние огоньки. Но крики зверей и птиц не стихали. Вой великих ветров, щелканье пальцев духов, нарастающий скрежет и треск черепашьих панцирей доносились из вигвама, который плясал будто под натиском урагана.
По мере того, как тускнели огоньки костра, вокруг вигвама стали появляться пятна зеленого света. Все знали, что тени умерших воинов сейчас поделятся с племенем своей мудростью.
Вот они объявили, что все здесь и в сборе; каждый назвал свое имя. Вождь, чьи деяния были легендой племени, громогласно призвал к войне (кто мог подумать, что это голос шамана?). Дух вождя предупреждал об опасности. Сотрясения вигвама придавали его словам еще большую весомость.
Но вот духи улетели, крепкие молодые деревца перестали шататься. Старейшины открыли вигвам и нашли шамана по-прежнему надежно связанным.
***
В лекционном зале рассаживающиеся по местам дамы были облачены в пышные юбки, как того требовала мода шестидесятых годов прошлого века. Сейчас начнется представление, за которым они будут наблюдать в великом изумлении.
Пожилой господин вышел на середину помоста и выдержал небольшую паузу. Мягким чистым голосом, как проповедник, выступающий перед простыми прихожанами, он рассказал странную историю о двух молодых людях, которые сейчас должны появиться на помосте, и о том, что они, судя по всему, обладают способностью вызывать из бездонных глубин духов. Способность эта выражается в. том, что предметы, рядом с которыми находятся братья, начинают двигаться сами по себе. В доказательство тому братья будут заранее связаны представителями аудитории. Под аплодисменты, прерываемые одиночными выкриками и свистом скептиков он представил удивительных братьев Айру Эрастуса и Уильяма Генри Давенпортов.
Энергичные статные молодые люди с отросшими по последней моде волосами, длинными усами и аккуратно подстриженными «императорскими» бородками заняли свои места. За ними возвышался их знаменитый «ящик». Размерами он не превышал узкой скамьи, на которой мог бы улечься человек среднего роста. «Ящик» имел три дверцы. В центральной дверце было небольшое занавешенное окошко.
Добровольцы из зрителей, слегка ослепленные юпитерами, размещенными перед яркими медными рефлекторами, нерешительно вышли на сцену. Ассистент достал два куска веревки и смотанный в бухту канат. Добровольцев попросили связать молодых людей так, «чтобы нельзя было заподозрить, что демонстрируемое необыкновенное явление — дело рук выступающих». Айра Давенпорт протянул свою левую руку, веревка была завязана крепким узлом. Энергичный молодой человек, с черными локонами и загадочно блестящими глазами, заложил за спину левую руку, затем правую и повернулся к зрителям спиной, чтобы те могли видеть, что руки сложены сзади одна на другую. Представитель зрителей плотно прижал запястья рук артиста друг к другу, обвил концы веревки вокруг правого запястья и быстро завязал веревку, проверил узлы и дернул руки, чтобы убедиться в крепости узлов. После того, как с братом Айры Уильямом Генри была проделана такая же процедура, братья сели в ящик на полочки лицом друг к другу. Добровольцы из публики обмотали длинный канат вокруг коленей и локтей одного из братьев, а потом таким же образом обмотали тем же канатом второго.
В недра ящика положили гитару, трубу, бубен и колокольчик, и дверцы закрыли. Но едва крючок на дверце был защелкнут, как бубен и колокольчик вылетели из окошка центральной дверцы. Церемониймейстер немедленно открыл боковые дверцы: оба молодых человека пс-прежнему были крепко связаны.
В 1914 году сорокалетний мужчина и атлет, ветеран водевилей, а прежде — актер бродячего цирка, дешевого театра[1] театра магии и пивнушек, начал последнюю мистерию своего ныне знаменитого представления.
Ростом он был ниже среднего, коренаст, но не грузен, густоволос и чуть-чуть косолап. Его лицо с живыми серо-голубыми глазами отличалось острыми чертами, но оставалось при этом красивым. Сильные быстрые пальцы в первые минуты представления растегнули пряжки смирительной рубашки изнутри через жесткую ткань. Потом, демонстрируя буквально чудеса, он разорвал вдоль пальто и непонятно как восстановил его. Затем последовал знаменитый трюк с иголками. Он проглотил три упаковки иголок и тридцать футов белой хлопковой нитки и тут же продемонстрировал свисающую с его губ иголку с продетой в нее ниткой! Вручив кончик нитки ассистенту, он отступил вглубь сцены. Маленькие блестящие стальные точки, каждая с продетой в нее ниткой, появились у него изо рта. Все нитки были продеты в иголки!
И вот он объявляет последний номер программы — его собственное изобретение — прославленная, леденящая кровь «Китайская камера пытки водой». Занавес поднялся, открывая в центре сцены зловеще блестящий под лучом единственного прожектора ящик из красного дерева. Сверкающая стеклянная панель закрывала его переднюю часть.
