Путь к себе
Часть первая
ТО, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ
Глава первая
ЧТО Я НАДЕЛАЛ?..
Она или не поняла истинного смысла вопроса, или сделала вид, что не поняла.
— Все, — подтвердила она. — Все приходили.
— А первый кто?.. — Он произнес эти слова почти беззвучно, так что она скорее угадала их по движениям побледневших губ, нежели услышала. — Первый кто… дорогу проложил?
— Леша! — сказала она с упреком, но все еще очень мягко. — Подумай, что ты говоришь!
В ее округлившихся темно-серых глазах он увидел тревогу.
«Нацелила фары!.. Юлишь! Не виновата, так по роже хлестнула бы…»
И выдавил сквозь зубы:
— Не верти хвостом… — И сорвался на крик: — Первый кто?!.
Она вздрогнула и вытянулась в струнку, словно окаменела. Окаменело и лицо. И уже ни тревоги, ни испуга не было в гневно потемневших глазах.
Такою он ее никогда не видел.
«Что я делаю?..» — промелькнуло у него, но кто-то другой, откуда-то из самых мутных задворков души, выкрикнул, словно выплюнул:
— Забыла?!
Она не успела ничего сказать.
Колыхнулась пестрая занавеска, из детской спаленки за тесовой переборкой неслышно вышел мальчик лет шести в короткой ночной рубашонке, открывавшей исцарапанные худые коленки.
Уставился на отца, щуря глаза от яркого света низко висящей лампочки.
— Толик, иди спи, сынок, — сказала мать напряженно-ровным голосом.
Не оглядываясь, протянула руку, выключила свет.
В окна хлынула белая ночь.
Мальчик вздохнул, послушно вышел.
Мать проводила его глазами, вскинула голову.
— Нет, Алексей! Такое не забывают!..
— Так кто же?.. Может, порадуешь?..
— Первым вспомнил о нас твой лучший друг.
— Кто?!
— Ты, выходит, забыл своих друзей. Толя. Груздев Толя.
Словно крутым кипятком плеснула в душу.
«Груздев… Груздев!.. Ну конечно, Толечка Груздев… Добился своего! В ворота не пустили, по задворкам приполз! Ах, сука, хоть бы постыдилась!.. Хоть бы фары опустила…» Но сам опустил глаза.
Процедил с унылой злобой:
— Значит, так… Покудова муж мерзлоту кайлил… по ночам нары грыз… мужниных дружков привечала… Который же слаще всех?..
— Уходи! — стоном вырвалось у Анфисы. — Уходи!.. Уходи, бесстыжий!
— Убить тебя мало, стерва!
Рванулся к ней и тут же, будто ткнувшись в стену, отпрянул.
— А ну тебя… — Круто повернулся и выбежал, во всю силу шваркнув дверью.
Жалобно звенькнули стекла, и звук этот вывел Анфису из оцепенения.
Злым бабьим голосом крикнула вдогон:
— Барахло свое забери!
И тут же, как переломилась, уронила голову и руки на стол и заплакала горько, беззвучно…
Не видела и не слышала, как тонкостенный стакан медленно покатился по столу, поблескивая золотым ободком, упал и разбился с ломким хрустом…
Алексей ринулся вниз по склону, не разбирая пути, перепрыгивая через пни и рытвины. Пересек пролегавшую по дну распадка плотно укатанную дорогу, не ставшую еще улицей, и все так же безотчетно, как лунатик, побежал в гору. Когда выдохся, перешел на шаг. Цепляясь за шершавые стволы редко растущих хилых березок и лиственниц, за вросшие в землю угловатые камни, остервенело лез все выше и выше…
Очнулся на крутом обрыве берега.
Глубоко внизу, теснимая нависающими кручами, металась и гудела река. В пасмурном свете белой северной ночи вода казалась угольно-черной. И только в сужении, образованном врезавшейся в реку каменной отсыпкой (зародышем будущей плотины), на невидимых волнах плясали пенистые беляки.
Алексей опустился на плоский щербатый камень и долго сидел, вглядываясь в их стремительный перепляс.
И, так же как беляки на черной темени ревущей внизу воды, метались его мысли…
Змея… «Уходи, бесстыжий!..» Других, поди, не так встречаешь?.. Толя… Толечка…
И сразу хлестнуло:
«Толик, иди спи, сынок…» Полный порядок! Отца выгнала, сына спать уложила. Приходи, дружок, будешь мой муженек! Неспроста говорила: «Если сын, Толиком назовем». Раззява! Промолчал… Ух, змея!.. А ведь как обнимала, как миловала…
И словно услышал ее руки на своих плечах… И вспомнилось все, что было… вспомнил, какой ошалело счастливый ходил он, не чуя под ногами земли… Фиса… Фиска!.. Золотинка сероглазая… Но тут же, отодвигая ее, встала перед глазами заливисто хохочущая Варька, белозубая, с полными, сочными губами и всей своей особой броской статью. «А я не единоличница… Кто со мной, тот и мой!» И тоже обвила шею жадными своими руками…
«Все они как кошки… всем одна цена… Ох, Лешка, Лешка! Раскорячила тебя жизнь, мозги набекрень, пятки спереди…
А теперь куда?.. Тут пнем сидеть или, как бездомному псу, петлять по улицам… Можно и вернуться, сидор там остался, надо же его взять. Пожрать хоть с дороги… Не пойду. Там место без хозяина застолбили… Хоть бы Варька под рукой. И той нету… Польстилась, пучеглазая, на теплое местечко, осталась на базе… Сманил начальничек…»
Алексей мотнул головой, стряхивая трудные мысли, как отряхивается вылезший из воды пес.
Поднял голову и обомлел.
Над полого волнистым гребнем горной гряды занималась заря. Высветилась узкая полоса в ладонь шириной и длиною в полнеба. Словно раскаленная до оранжево-красного свечения длинная-длинная металлическая пластина отсекла небосвод от грешной земли. В огнедышащем накале обуглились стволы и кроны вереницей протянувшихся сосен, и их аспидно-черные силуэты врезались в свеченье зари непонятными буквами какого-то неведомого языка… Белесое небо плавилось в жарком свете зари, и прозрачная голубизна поднималась ввысь, расчищая путь к солнцу…
Вот и ночь прошла. Веселая ночка!..
Нудное до тошноты чувство злой тоски, прошпигованное досадой на себя и обидой на весь мир, прорвалось вспышкой ожесточенного отчаяния.
«Ну и что теперь?.. Головой в воду?.. Да катись они все (кто они?) к растакой матери!..»
Скрипнул зубами. Рванул ворот гимнастерки. Солдатская пуговица, намертво пришитая еще Варькой, сдюжила. И от этого еще сильней захлестнула злоба.
Рывком вскочил.
«Да что я без них, пропаду? Хватит! Рано хороните Алексея Ломова! Не на таковского нарвались!»
И чтобы доказать самому себе, что все это ему трын-трава, что может он взять себя в руки, одернул гимнастерку, тщательно разгладил ее под ремнем и пошел твердым шагом, не давая себе сорваться на бег.
А куда пошел, про то он сам знает.
Над дорогой, проложенной по дну распадка, нависли, прострочив крутой склон, три разноцветных ряда двухквартирных щитовых домиков.
Алексей остановился, задрав голову.
Взгляд против воли упирался во второй справа в нижнем ряду небесно-голубой коттеджик. Но
