Анатолий Парпара
Первый перевал
Слово о поэте
На 2-м Московском совещании молодых писателей обсуждалась рукопись стихов московского поэта Анатолия Парпары «Первый перевал».
Творчество этого поэта привлекло наше внимание своей тематической определенностью, немногословием, человеческой сутью.
Анатолий Парпара принадлежит к тому кругу поэтов, кто не спешит с публикацией своих произведений и тем паче с выпуском в свет своих поэтических книг. Он работает медленно, в то же время целеустремленно. У него все ярче, все конкретней вырисовывается своя облюбованная область поэтического: это судьба, становление, формирование характера молодого современника, парня, выросшего в городе, в рабочей среде и черпающего свои темы здесь, среди людей индустриального труда. Он пишет о службе морской и о работе в забое, о любви к Родине и о любви к женщине. Он ищет впечатляющих строк о дружбе и творчестве. Требовательность к себе, формирование высокого поэтического вкуса, поиск новых тем и средств их выразительного воплощения, пристальное внимание к ярким приметам нашей социалистической сегодняшности и подлинная беспощадность ко всякого рода легким успехам — вот та основа, где Анатолий Парпара достигает своих удач и где ждут его грядущие творческие удачи. Он находится на правильном пути. А эту правильность ему предстоит подтверждать каждой воистину выстраданной строкой.
Сергей Смирнов
Первый перевал
Рассвет разбрызгивает краски,трамвай разбрасывает звень.И метростроевская каскана мне надета набекрень.Я улыбаюсь.Все на светезначенья для меня полно:и эта звень,и этот ветер,и то раскрытое окно.И три часа на сон — не тяжко!А не удастся — и без сна!И сквозь гражданскую рубашкутельняшка флотская видна.И труд заочника — мне в радость.И труд шахтера — по плечу.И если «надо» — значит «надо»,и можно пренебречь «хочу».Но я не запираюсь дома,когда в стекло мое в ночиморзянку — это мне знакомо! —девичий пальчик отстучит.Веселый парень!Все даетсятак удивительно легко.И дни журчат, как будто льетсяберезовое молоко.
Проходчики
Доверчивый и открытый,опять возвращается взглядтуда, где, как глыбы гранита,проходчики молча стоят.Казалось бы, что здесь такого!На улицах синей Москвыв преддверии часа ночногоих часто встречали и вы.Я знаю, что в век этот громкийстремящимся всюду поспетьнет повода для остановкии времени, чтоб посмотреть.И все же прошу, посмотрите:под сенью ночных колоннад,как вырубленные из гранитапроходчики молча стоят.Их видом я мог восхититься,но аханье сердцу претит.Мне нравится то, что их лицапытливая мысль бороздит.О чем эта мысль:о заданье?О метрах ночного пути?А, может, она в мирозданьебыстрее ракеты летит.Не знаю…Но их наблюдая,и, как бы причастный к судьбе,тревожиться я начинаюо времени и о себе.Все в жизни обыденней, проще.Прошел перекур.И ониушли под вокзальную площадь,и вслед замигали огни.И станет в работе им легче,и четче проходка пойдет,и тюбинг ребристые плечиподставит под тяжесть пород…Но силою воображеньяопять возвращается взглядв то редкостное мгновенье,когда они молча стоят.
Баллада о гуде
Я помню восторг тот мальчишийи радость смоленской земли,когда из-за сломанных вишен«Т-34» вошли.Задолго до их появленья,врагов повергая в дрожь,гуденье, гуденье, гуденьенад лесом, над полем неслось.Но если изменников подлыхкарающий гуд убивал,то он же расстрелянных в полев бессмертие поднимал.И в памяти — книге закрытой —мне с красной строки этот гуд…Я слышу — идут с кимберлитом,«БелАЗы» неспешно идут.И в мерном гигантов гуденьесуровая та красота,и то же во мне восхищенье,и радость высокая та.С карьера — до цеха — по кругумашины упруго идут.И нет мелодичней для слуха,чем этот рабочий их гуд.Так пусть чередою «БелАЗы»плывут в бесконечности дней,и будут в России алмазыдля счастья Отчизны моей.И вот почему — в завершенье!и утром, и днем, и в ночигуденье, гуденье, гуденьемне музыкой нежной звучит.
Мое поколение
Мы живем,не боги,не атланты,под крылом отцовскимне согреты,в двадцать лет —матросы и солдаты,в двадцать пять —вечерники-студенты.Нас растили няньки:бабья жалостьда за будущеевдовий страх.Отсветы июньского пожараполыхаютдо сих пор в глазах.Выросшие в годы голодовокна макухеи на лебеде,не стремимсяжить на всем готовом,не привыкликланяться беде.В нас жива,до времени глубоко,памятью и деда и отца,революционная жестокостьк разного калибра подлецам.Не забыты!Бытом не забиты!Это мы,сыны своей земли,на околоземные орбитыумные выводим корабли.Ничего о прошлом не забыли.Но делами в будущем живем.Никогдав труде не подводили,никогдав бою не подведем.Будьте же спокойны,комиссары!Ваше сердце —в молодой груди.Родину своюв знаменах алыхсыновьям своим передадим.
Мастер
Всю ночь вовсю трудились «МАЗы»,в опоры бил бетонный вал,и мастер — черт зеленоглазый —перекурить нам не давал.Вибратор громыхал сурово,немела цепкая рука,но он десятибалльным словомнас за медлительность ругал.И, понимая неприличность,но зная о его судьбе,двадцатилетнюю привычкуему прощали,как себе.В шестом часу затихли страсти:лотком застыл бетонный вал,и черт зеленоглазый —мастер —нас трижды всех расцеловал.
Баллада о шофере
Александру Зернову, шоферу
3-го таксопарка г. Москвы
Мне повезло:шофер был разговорчив.Лицо, как говорится, без примет.Ему не раз заглядывала в очи,но отступала фронтовая смерть.Женат.Есть сын.Зовется Николаем.«В отца призваньем —тоже за рулем.Мы из Москвы.Крестьянам помогаем,ведь как-никак в одной стране живем!»И это так прекрасно прозвучало:«В одной стране»,читай«в одной семье»,что я подумал:вот оно началолюбви неугасающей к земле!Ведь о таких:«Покой им только снится!»Но им не спитсядо тех пор, покавеселым озерком шумит пшеницав брезентом крытых их грузовиках.Мне повезло:шофер был разговорчив,хотя давно не видел тихих снов.— Фамилию скажи! —Сверкнули очи:— Фамилия сезонная — Зернов!
Стихи о дружбе
