Татьяна Тимофеева
«Мы жили обычной жизнью?»
Семья в Берлине в 30–40-е г.г. ХХ века
Моим родным и друзьям
огромное спасибо
за участие в моей повседневности
Введение. Повседневность как объект научного анализа
Старые пожелтевшие фотографии, хранящиеся в семейных альбомах… Как на листках календаря записана на них чужая жизнь. Вот на улице Берлина мальчик четырех-пяти лет: застыл, подняв руку в нацистском приветствии. Середина тридцатых годов прошлого века — еще нет войны, бомбежек, национальной катастрофы. Что стало с этим малышом после окончания войны, краха нацизма? Может, его можно увидеть и на других фотографиях, где советские солдаты раздают жителям Берлина обед из полевых кухонь? Или он в ряду других таких же вчерашних детей лежит на улицах столицы Третьего Рейха, теперь застыв уже навсегда, последним судорожным движением стиснув бесполезное оружие? Верил ли он в то государство, которое защищал? И за него ли он отдал жизнь?
Мы разглядываем семейные фотографии, пытаемся представить себе людей, которые жили до нас, которых мы знали и не знали. Мы видим их дома и на рабочем месте, торжественно-официальными и неожиданно искренними, получающими ордена и играющими в волейбол на пляже. Мы спрашиваем себя, о чем они думали в тот момент, что двигало ими, как они поступали. В результате мы приобщаемся не только к их жизни, но и к опыту, пытаемся понять их чувства и участие в общественных событиях, их роль и мотивацию в тех или иных исторических процессах. Иногда именно с этого начинается интерес к истории, сначала частной, семейной, а потом своей страны и мира в целом. Слушая рассказы очевидцев событий, наших близких, которые могут быть совсем непохожими на то, что написано в учебниках, мы задаем себе вопросы о подлинной сути событий, представляем повседневную жизнь предшествующих поколений, сочувствуем, сопереживаем, недоумеваем или даже отторгаем ее. В этом процессе взаимного обмена опытом происходит осмысление и очеловечивание исторического процесса, понимание того, что любая человеческая жизнь — это капелька в его океане. Она исключительна и типична одновременно, состоит из личных и общественных событий, переплетающихся в неповторимую мозаику повседневности.
Но всегда ли мы осознаем роль того или иного момента в нашей жизни? Скорее нет, чем да. Человек врывается в этот мир, идет каждый по своему пути, состоящему из смены действий и впечатлений, радостей и горестей, и уходит, дав жизнь и опыт новым поколениям. Процесс жизни для него естественен, как дыхание, мы часто не ощущаем в полной мере значимости момента, не понимаем, когда для нас кончается один и начинается другой этап, не осознаем, насколько органично наше существование вплетено в исторические процессы, в пестрое полотно событий эпохи. Счастье, радость, любовь, труд, горе, болезни, злость, ненависть, зависть, взросление, зрелость, старость и немощь — и наиболее яркие, и обыденные события в жизни воспринимаются индивидом как элементы своего собственного, неповторимого бытия и кажется, что именно они и остаются в памяти. Мы рассказываем о прошлом детям и внукам, зачастую даже не осознавая в полной мере, что передаем им наше восприятие, формируем их отношение к эпохе, современниками которой были мы, но никогда не станут они. И пусть этот контакт между поколениями формируется скорее на уровне чувств и эмоций, чем на интеллектуально-аналитической основе, но именно он наиболее тесно связывает человечество и в конечном счете стимулирует научное познание.
Машина времени, о которой так мечтают писатели-фантасты, скорее всего, никогда не будет создана. Но всегда существовало то, что в какой-то степени может ее заменить — это человеческая память. Именно она пытается из поколения в поколения воссоздать, реконструировать прошлое, не дает порваться связи времен, да и сама творит историю. Иногда это происходит очень быстро, например, во время войн и революций, но чаще изменения незаметно и медленно поворачивают нашу жизнь, и лишь спустя годы, оглядываясь назад, мы удивляемся, как то или иное событие трансформировало в конечном счете нашу судьбу, и надеемся, что поняли причинно-следственную взаимосвязь прошлых лет. Обращение к повседневной жизни как к объекту исследования со стороны науки предполагает такой очевидный факт как безоговорочное признание ее самостоятельной ценности, абсолютной важности каждого существования, каждого человеческого опыта.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Повседневность вообще как и отвлеченное понятие истории вряд ли существуют. В любую историческую эпоху есть своя повседневность у масс и элиты, повседневность крестьянина и ученого, молодежи, женщин, мужчин, стариков и т. д. Их объединяет совокупность общих черт, но столь же многое и разъединяет. В любом случае в центре внимания историка находятся как жизненная реальность (события общественной и частной жизни), которая воспринимается людьми и имеет для них огромное значение в качестве их цельного жизненного мира, так и анализ человеческого поведения и эмоциональных реакций на события.
Повседневность крайне субъективна и объективна одновременно. Люди все разные, и они не «винтики», не «марионетки» и не «куклы». Ими можно манипулировать и управлять, к чему стремится государство, но все равно каждый живет своей жизнью, пытаясь прожить ее так, как ему хотелось бы. И восприятие этой жизни у всех разное. Равная значимость для исследователя и событийной, и чувственной сторон повседневности составляют весомое отличие этого направления от других отраслей исторической науки.
Можно в таком случае понимать повседневность и как своего рода процесс перехода как усвоенных правил, так и изменений в обыденность. В такое динамичное время, каким был ХХ век, эта трансформация перемен в рутину стала одной из основных характеристик как индивида, так и общества в целом. Сжатие и ускорение исторического времени, структурные перемены в обществе, трагические периоды войн и революций, затронувшие всю планету, естественнонаучная и научно-техническая революции, возникновение основ информационного общества влекли за собой необходимость адекватного динамичного реагирования каждого человека. Как материальная, так и духовно-культурная стратегии выживания определяли жизнь людей в условиях тоталитарных режимов или в бурные годы системных социальных реформ и революций. Поэтому закономерно возникший во второй половине ХХ века интерес ученых разных специальностей к повседневной жизни людей не случаен, поскольку она окончательно становится одним из определяющих факторов исторического процесса, к тому же хорошо обеспечена источниками. Принципиальным отличием истории повседневности становится в этой связи то обстоятельство, что личные источники и прежде всего источники «устной истории» — интервью, «жизненные истории», рассказы и т. п. — для исследователя первостепенны и уникальны, так как он имеет возможность не только изучать их, но даже прямо участвовать в процессе создания, записывая их, определяя тему, задавая вопросы.
Разумно согласиться с Н. Л. Пушкаревой и С. В. Журавлевым, А. К. Соколовым и др. учеными, которые призывают видеть в истории повседневности не новый подход к «истории быта», «культурной истории» или разновидность исторической антропологии, а иную исследовательскую программу. При этом она вовсе не является ни научной экзотикой, ни «елочной игрушкой» на древе познания. Несмотря на описательный характер большинства существующих работ, история повседневности способна к серьезному анализу, хотя и иных сфер, чем это было принято в «классической» исторической науке. Часто в результате ученые получают совершенно иную картину события, эпохи в целом — картину, возникшую в процессе жизни и в сознании «человека снизу», рядового участника массовых процессов. Запрограммировать ее заранее, подогнать под существующие клише и схемы практически нереально, как невозможно и рассказывать о ней сухим научным языком, в терминологии «чистой науки».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
