Меир Голда
Отчий дом; Первые дни в Кибуце; Три встречи
Голда Мейр
Отчий дом
Первые дни в Кибуце
Три встречи
ОТЧИЙ ДОМ
Мне очень трудно заняться анализом и точно установить - какие качества в склонности я унаследовала от своих родителей.
Ни в коем случае не хотелось бы мне возложить на них ответственность за то, что во мне есть. Мне кажется, что одна из характерных черт, которую я получила в наследство от отцовского дома, это - не замыкаться в тесном кругу своей семьи.
От отца я еще унаследовала упрямство - в той мере, в какой выражена у меня настойчивость и стойкость - все это в основном от отца.
От моей матери я унаследовала оптимизм, который был так присущ ее характеру. В доме у нас никогда не ощущался гнет меланхолии и печали, - даже в самые трудные и суровые дни.
Тяга к общественной жизни пришла ко {10} мне больше от моей сестры, чем от родителей. Во всяком случае, несомненно, все положительное, что есть во мне, пришло от семьи - от родителей и от сестры. Если добавились наслоения отрицательные - то уж не по их вине; они к этому непричастны.
Была у нас старенькая бабушка, по имени Голда - личность исключительная; не много найдется таких, как она, в наши времена. Дома, в семье никакое решение не принималось без совета с ней и без ее согласия заранее.
А в общем-то, мне кажется, что я от всех взяла понемногу: от отца, от мамы, от сестры, от шурина, от мужа, который был далек от общественной жизни и больше углублялся в самопознание и самоусовершенствование - любил он узкий круг друзей и был глубоким ценителем {11} искусства, музыки и серьезной литературы. С мужем я познакомилась, еще когда была очень молода - около 15 лет от роду. И буду всегда с благодарностью вспоминать его за все то хорошее, что он мне дал.
Могу смело утверждать, что в этом смысле мне повезло - я очень много получила от окружающих меня родных и друзей.
Мои папа и мама были совершенно противоположны друг другу. Отец был высокий, худощавый, с тонкими чертами лица. Всю свою жизнь он прожил бесхитростно и честно. Он верил каждому человеку до тех пор, пока не выяснилось окончательно, что доверять ему нельзя. И, конечно же, он не раз попадался из-за этой черты характера и не раз семья наша страдала из-за его наивности. Тем не менее он оставался таким же бесхитростным и доверчивым. {12} Всегда он находил для всех оправдания и выступал в защиту человека.
Он не был крайне религиозным, но соблюдал духовные принципы и традиции своего народа. И такова была обстановка в доме все годы: вначале в России, потом в Америке, а затем здесь, в стране, когда мои родители прибыли сюда.
Наша мама была очень красивая. То была энергичная и необычайно умная женщина. Были у нее более трезвые взгляды на жизнь и на людей, чем у папы, и была она более инициативна. Но оба отличались веселым характером, добродушием и оптимизмом.
У папы и у мамы были хорошие голоса; они умели и любили петь. Всегда у нас собирались дома в субботние вечера и пели застольные субботние и национальные песни. До сих пор поют дети моей {13} сестры и мои дети те народные песни, которых пели в доме отца.
Мои родители влюбились друг в друга с первого взгляда. Папа приехал в наш город по мобилизации. Мама с ним познакомилась и тут же влюбилась. Так рассказывала мама, и всегда гордилась этим. Ибо в те годы брак устраивали не по любви, а по сватовству. Приходил сват, и родители договаривались между собой, без участия молодых. Не было надобности в том, чтобы девушка видела своего жениха до свадьбы. Но не так случилось с мамой. Она вышла на улицу и видит: идет молодой парень, высокий, красивый, взглянул он на нее, и она тут же влюбилась в него. Когда она вернулась домой, она намекнула об этом дедушке и бабушке - конечно, нужно было при этом проявить смелость и бесстрашие. После этого сват и оформил {14} заключение брака. У бабушки было много дочерей, и я сомневаюсь, действительно ли могла одна из них убедить свата-профессионала в том, что если парень ей понравился - значит, наверняка, он станет ее мужем.
Впрочем, мама была самая красивая и видная из всех дочерей, и ей посчастливилось. Папина семья была знатного происхождения, но он смолоду лишился своего отца и, конечно же, богатым не был. В возрасте двенадцати или тринадцати лет его отправили в талмудическую школу в город Слоним. Там он учился, жил, и, как все бедные дети, кормился поденно у жителей города и спал на скамейке в "Ешиве". Он вырос, стал образованным парнем. Знал литературу и Тору, а мама была миловидная и настойчивая - и так состоялось сватовство.
У моих родителей было 8 душ детей - 4 мальчика и 4 девочки, но большинство {15} детей умерло, и остались только мы - трое сестер. Все дети умирали в возрасте до одного года, и я их не помню.
Стоит рассказать и о моем дедушке со стороны отца, которого мы не знали. Он был из "кантонистов", т. е. один из многочисленных еврейских мальчиков, которых, по приказу царских властей в России, ловили на улицах городов и отправляли служить с детства в царскую армию на 25 лет. Дедушку схватили, когда ему было 13 лет и 13 лет он прослужил в царской армии. Его пытались также насильно крестить. Его истязали и пытали и многие часы заставляли его стоять на коленях на горохе - но он не склонился. Видимо, с детства он был воспитан в религиозном духе. Все годы службы в царской армии (тринадцать лет!) он не ел ничего вареного, чтобы, не дай бог, не взять в рот трефного. {16} И после того, как он освободился - так рассказывал отец - у него все-таки осталось сомнение: не согрешил ли он в неведении? Поэтому он долгие годы спал на голой скамейке в синагоге, в головах у него лежал камень вместо подушки - во искупление грехов! Он жил в нужде и умер пятидесяти лет от роду.
Бабушку я помню очень смутно. Как мне помнится, она была очень высокая женщина, худощавая и хмурая - из-за тяжелых условий жизни.
Наша семья - Мабович - жила в Пинске. Там же и родилась Шейне, - моя старшая сестра, а я родилась уже в Киеве. Отец мой был столяр. Материальное положение нашей семьи оставляло желать лучшего. Чтобы исправить положение, отец и решил переехать в Киев. Правда, этот {17} город был за "чертой оседлости", и евреям там жить не разрешалось, но отец как специалист имел право на жительство там и даже получил работу от правительства. В то время начали строить школьные библиотеки, и отец делал для них мебель; надо сказать, он умел мастерить красивую, нарядную мебель. Осуществляя свои планы, он построил мастерскую, нанял работников. Взял ссуду в банке, где-то еще одолжил, но, в конце концов - отец говорил, что это было по антисемитским мотивам - мебель у него не раскупали. И вот мы остались без гроша. Папа уходил куда-то далеко на работу, положение семьи было трудным.
У меня не осталось почти никаких впечатлений от Киева - даже двор нашего дома не запомнился мне.
В памяти сохранились только три {18} первых событий того периода: первое - смерть бабушки, матери отца, в тот самый день, когда родилась моя младшая сестра, что живет в Америке.
Второе - слухи о погроме в Киеве. Отец не предпринимал никаких мер, чтобы спрятать семью или уехать куда-нибудь - это было для него характерным. Мы жили на первом этаже, и я помню, как вместе с девочкой соседа стояла на лестнице, ведущей во второй этаж, в их квартиру. Девочка была, наверно, моего же возраста. Я видела, как мой отец и ее отец пытались заделать досками подход к дверям.
К нашему счастью, погром тогда не разразился, но напряженность и чувство надвигающейся катастрофы - это я помню и никогда не забуду.
Третье, что мне запомнилось из того периода, это нужда и голод. Сестра моя, {19} которая старше меня на девять лет, может гораздо больше рассказать об этом. У меня же остался в памяти такой эпизод: моя сестренка, младше меня на четыре с половиной года, была еще совсем крошкой - ей было, может быть, полгодика, и мама сварила кашу, которая, очевидно, считалась тогда очень вкусной едой. Часть этой каши мама дала мне, а часть - младшей сестренке. Сестренка съела свою порцию раньше меня, и мама взяла часть из моей доли и отдала ей. Я до сих пор помню дрожь, пробежавшую по моему телу - забрали у меня такой деликатес, такое наслаждение, которое доставалось мне так редко!
Когда мне исполнилось пять лет, мы вернулись в Пинск, к дедушке. Наше возвращение в Пинск я запомнила. Дом наш {20} там был очень большой. Вся наша семья жила в этом доме - и замужние дочери тоже. Но уже тогда родилась у папы идея, что он не останется в Пинске, а поедет в Америку.
Три года прожил отец в Америке без нас. По возрасту я уже должна была поступить в школу, но я оставалась дома и училась частным образом. Я помню: я училась чтению, письму и немного арифметике. Некоторое время мы жили с дедушкой и бабушкой, а потом сняли комнату поблизости и переехали туда.
Первые свои годы в Америке отец жил, как и все иммигранты в те дни, в Нью-Йорке. Нас он оставил в России по двум причинам.
